(2/2)

Работа представляет собой сборник статей разных годов, связанных между собой одной общей темой: философией искусства. Уникальный подход Айн Рэнд позволяет читателю взглянуть на вопросы эстетики с новой, не имеющей аналогов перспективы. Уникальность эстетического взгляда автора объясняется фундаментальной ролью эпистемологии для всей объективистской концепции; таким образом, эта работа является синтезом более широких эпистемологических тезисов Айн Рэнд с ее наблюдениями и открытиями в области искусства.

Ярон Брук, директор Ayn Rand Institute, в одной из своих лекций рассказал о том, что именно эта книга Айн Рэнд неизменно с каждым новым прочтением оказывается для него интеллектуально свежей и увлекательной; тому есть простое объяснение: Манифест — работа зрелого философа, чьи идеи уже успели полностью сформироваться, образовав целостную систему взглядов. Затрагивая вопросы искусства, Рэнд говорит о философии вообще. Тот факт, что книга эта была опубликована в 69-м году, может удивить читателя; многие из тезисов, предложенных Рэнд тогда, сегодня получили свое развитие благодаря открытиям в областях естественных наук.

Особенный интерес вызывают рассуждения Айн Рэнд, которые она, — за неимением, по собственному признанию, достаточной доказательной базы, — называет гипотезами, о природе музыки, о ее тесной взаимосвязи с человеческим разумом и также о ее фундаментальной разнице с другими областями искусства (с живописью, с литературой, со скульптурой). Несмотря на то, что по большей части речь в книге идет именно о литературе и ее принципах, эта работа, как уже было сказано выше, поднимает куда более массивный перечень вопросов (книгой, полностью посвященной литературе, является сборник, вышедший в 2000 году — «Искусство беллетристики»).

Полезной и интересной эта работа будет как для того читателя, который только начинает знакомиться с философией Объективизма, так и для того, кто уже давно знаком с идеями Айн Рэнд.

Однажды […] я, как обычно, стояла в своей комнате, облокотясь на подоконник; волна тепла поднималась от хлева в глянцевое небо; я начала было молиться, но религиозный порыв спал. Я провела день за поеданием запретных яблок и чтением недозволенного Бальзака: в книге описывалась непонятная идиллия человека и пантеры; мне захотелось, перед тем как заснуть, посочинять всякие небывалые истории, от которых я приду в необычное состояние. «Это грех», — сказала я себе. Невозможно было и дальше хитрить: систематическое, упорное непослушание, ложь, нечистые помыслы складывались в поведение далеко не невинное. Я запустила руки в свежую зелень лавровой вишни, прислушалась к плеску воды и поняла, что ничто не заставит меня отказаться от земных радостей. «Я больше не верю в Бога», — сказала я про себя без особого удивления. Это была очевидность: если бы я в него верила, разве могла бы я с такой легкостью оскорблять его? Мне всегда казалось, что с точки зрения вечности этот мир ничего не значит; но он значил, потому что я его любила, и совершенно неожиданно свою значимость потерял Бог. Вдруг оказалось, что за его именем скрывается мираж. Уже давно мое представление о нем очистилось и сублимировалось настолько, что он потерял всякое лицо, всякую конкретную связь с миром и даже, постепенно, самою сущность. Совершенство Бога исключало его реальное существование. Поэтому я не так уж и удивилась, когда обнаружила, что его нет ни в моем сердце, ни на небе. Я не отрицала его, чтобы избавиться от навязчивого попечительства: напротив, я заметила, что он уже не вмешивается в мою жизнь, из чего заключила, что он для меня перестал быть.

Я неизбежно должна была прийти к этому перелому. Я была чересчур принципиальна, чтобы, чувствуя на себе Божье око, одновременно принимать мир и отвергать его. С другой стороны, мне было стыдно прикасаться к святыням, не веря в них безраздельно, и утверждать существование Бога, на деле обходясь без него. Мне казалась немыслимой сделка с небом. В сколь бы малом мы ему ни отказывали, это слишком много, если Бог есть; сколь бы мало мы ему ни отдавали, это слишком много, если его нет. Идти на сделку с совестью, выторговывать себе поблажки — такая мелочность мне претила. Я не стала хитрить. Как только мне все стало ясно, я решила раз и навсегда.

— Симона де Бовуар, «Воспоминания благовоспитанной девицы»

Если не брать в расчет редчайшие и не признаваемые академической средой исключения, философское «течение», которое затопляет сегодня каждую аудиторию, каждую учебную программу и каждый мозг, — это агностицизм, неприкрытый иррационализм и этический субъективизм. Мы живем в эпоху кульминации длительного процесса разрушения, мы достигли конца дороги, проложенной Кантом.

С тех самых пор, как Кант разлучил разум с реальностью, его интеллектуальные воспитанники продолжали усердно расширять эту пропасть. Во имя разума прагматизм провозгласил сиюминутный взгляд на вещи самым вдохновляющим, игнорирование контекста — правилом гносеологии, выгоду — принципом морали, а коллективный субъективизм — заменой метафизики. Логический позитивизм пошел еще дальше и, все так же во имя разума, поднял психоэпистемологию мелких крючкотворов до статуса научной системы, объявив, что знание состоит из манипуляций с языком. Приняв это всерьез, лингвистический анализ провозгласил, что задачей философии является не нахождение общих для всего бытия законов, а объяснение людям, что они имеют в виду, когда что-то говорят, потому что сами они никак не могут этого знать (это последнее к тому моменту действительно стало правдой — в философских кругах). Это стало последним выстрелом философии, которая далее оборвала канаты и улетела прочь, подобно воздушному шару, потеряв всякую видимость связи с реальностью и всякое отношение к проблемам человеческого существования.

— Айн Рэнд, из статьи Выгодное дело: студенческие волнения

Симона де Бовуар, Воспоминания благовоспитанной девицы

#литература

(1/3)

Если кого-то удивила цитата Симоны де Бовуар, опубликованная выше в этом канале, то я хочу удивить вас еще сильнее: сегодня я скажу пару слов о ее автобиографической работе. Почему? Потому что экзистенциализм, приверженцем которого является и Бовуар, представляет собой интересную концепцию, выгодно отличающуюся от прочих философских течений XX века. Зачем? Чтобы познакомить вас с теми положительными аспектами, которые действительно есть в этой философии.

(2/3)

Экзистенциализмом в узком смысле этого слова я называю философию, разработанную Жаном-Полем Сартром и Симоной де Бовуар на почве более ранней традиции мысли: на работах Кьеркегора, Ницше и, частично, Достоевского. Основной принцип этой теории заключается в том, что человек свободен; на нем лежит груз ответственности за свои поступки, и именно своей деятельностью он выстраивает то, что станет его жизнью — в конечном счете, им самим. Что не так с этой идеей? Окружающий ее контекст: дальше, чем это, экзистенциалисты не идут; они игнорируют концептуальную природу человеческого разума и тот факт, что именно этот аспект нашего бытия является фундаментальным для поддержания жизни, которая является источником всякой ценности. Вместо того чтобы признать рациональность, исходным пунктом своей философии экзистенциалисты делают свободную волю человека; однако свободная воля не является первостепенным фактором, определяющим наше поведение, хоть и ее важность переоценить сложно: свободная воля не автономна; она — неотъемлемая характеристика человеческого идейного разума, но философски сам разум она заменить не может (подробнее об этом в книге «Введение в объективистскую эпистемологию», 1967).

Эта ошибка дорого стоила экзистенциальной философии: из неспособности вывести этическую модель поведения для человека из эпистемологии вытекает целая груда необоснованных — а зачастую и вредных (марксизм, коллективизм) — мнений; объективистские принципы индивидуализма, свободы и рационального эгоизма стоят на признании реальности объективным абсолютом, во-первых, а во-вторых, на идее о том, что человеческий разум адекватен задаче познания этой реальности. В отсутствие фундаментальных позиций, необходимых для построения философской иерархии, т.е. системы, экзистенциалисты пытаются прийти к философии наощупь; и все-таки на основании из когорты смешанных предпосылок они смогли добиться некоторых положительных результатов: как и было сказано, экзистенциалисты признают свободную волю и необходимость выбора (правда, в сущности они не в силах выяснить, что именно должно стать критерием этого выбора и стандартом его оценки), также они атеисты и сторонники идеи необходимости независимости человека.

(3/3)

Таким образом, основная дилемма экзистенциальной философии — в неспособности ее сторонников по-настоящему интегрировать свои идеи и, соответственно, последовательно их развивать. Впрочем, на фоне других континентальных философов экзистенциалисты кажутся чуть ли не вполне сносными — и порою чрезвычайно честными — мыслителями, единственными защитниками свободной воли в Европе XX столетия.

Для изначально совершенного существа понятие «должного» было бы бессмысленным. Богу не предлагают этику. Нельзя предложить ее и человеку, если определять его как природу, как нечто данное.

Simone de Beauvoir, Pour une morale de l’ambiguïté

Чертой, положительно отличающей Симону де Бовуар от Сартра, является некий свойственный ей оптимизм: да, человек заброшен, он обречен на свою свободу, он одинок, а его жизнь сама по себе абсурдна — рано или поздно ей предстоит завершиться; но мы можем победить этот абсурд действием, преодолением самих себя через деятельность. Так выглядит мысль Бовуар. Можно представить, что последние слова в ином контексте вполне могли бы принадлежать героям литературы Айн Рэнд. У Сартра же, хоть в общих чертах он и разделяет этот взгляд, идея абсурдности жизни принимает очень пессимистичный оттенок декаденства; мир пробуждает в нем экзистенциальную тошноту, Бовуар же относится к реальности как к полю для специфической моральной битвы (подробнее об этом в книге «Pour une morale de l’ambiguïté», 1947).

В работе Воспоминания благовоспитанной девицы, первой из нескольких книг ее мемуаров, Симона де Бовуар честно, порой остроумно и иронично пишет о своем детстве, о становлении атеисткой, об отчужденности, которую она испытывала, о своих родителях и о зарождавшемся в ней протесте против традиционного общества и его ценностей. Живым и доступным слогом Бовуар описывает то, с чем могли столкнуться и многие объективисты; она рассуждает об инакомыслии и нонконформизме в условиях тотального социального неприятия, о внутреннем противостоянии закостенелым принципам европейской культуры начала века. В этой книге мы также можем увидеть, как философия влияет на жизнь конкретного человека, как преобразуются его ценности и взгляды — как он встречается с этим миром, проживает эту встречу и в ней обретает себя.

25 августа 1968: «Демонстрация семерых» на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию

Из книги Людмилы Алексеевой «Поколение оттепели»

(1/2)

Молодая женщина с детской коляской свернула от Александровского сада к Красной площади. В коляске рядом с младенцем лежал самодельный флаг Чехословакии и два лозунга, написанных на кусках ткани.

Один — по-чешски: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!», другой — на русском языке: «За вашу и нашу свободу!».
Это выражение принадлежит Александру Герцену, который сто лет назад поддерживал польских повстанцев, боровшихся за независимость от Российской империи.

(2/2)

Лозунги я не люблю, они лишают политическую мысль присущей ей сложности. Но этот лозунг «За вашу и нашу свободу!» — одно из немногих исключений. Свобода Польши в девятнадцатом веке была неразрывно связана со свободой внутри России. Сегодня свобода Чехословакии неотделима от свободы в СССР. Московская «оттепель» неотделима от «пражской весны». Московские политические процессы неотделимы от военного вторжения в Чехословакию.

Свобода, как и рабство, не знает национальных границ.

Наташа Горбаневская катила коляску по Красной площади, приближаясь к Лобному месту. Этот напоминающий круглую сцену каменный помост был построен при Иване Грозном для оглашения царских указов. Нередко указы о казнях тут же приводились в исполнение — рядом с Лобным местом, на специальных деревянных сооружениях. В восемнадцатом веке древнюю трибуну Красной площади облицевали белым камнем, сохранившимся до наших дней.

25 августа 1968 года здесь ждали назначенного часа остальные участники демонстрации: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Владимир Дремлюга, Константин Бабицкий, Вадим Делоне и Виктор Файнберг.

Часы на Спасской башне пробили двенадцать. Семеро демонстрантов развернули плакаты и молча сели на теплые белые камни.
В считанные минуты к ним подбежали стражи порядка в штатском, вырвали плакаты, избивая, стали заталкивать в подоспевшие машины.

На следующий день все еще неподцензурная пражская газета «Литерарни листы» вышла с редакционной статьей, в которой, в частности, говорилось: «Эти семь человек на Красной площади Москвы — по крайней мере семь причин, по которым мы никогда не сможем испытывать ненависть к русским».

Участники демонстрации были осуждены на различные сроки лишения свободы. Наталья Горбаневская была признана душевнобольной и выпущена «на поруки» — под надзор матери (и компетентных органов, естественно). У Горбаневской было двое детей.

В июле 1970 года Наталья Горбаневская вновь оказалась перед судом.

Концепция логики, мысли и знания неприменима к роботу. Машина не размышляет, она выполняет только те действия, возможность которых определена ее создателем: зафиксировав, что два плюс два равно четырем, она сосчитает так; если же человек определит, что два плюс два равняется пяти, она посчитает иначе: у неё нет возможности исправить команды и данную ей информацию. Даже если в ней заложено «само-исправление», она совершает предписанные действия и ничего больше. Если «само-исправление» задано некорректно, то она не исправит себя; она неспособна вносить независимые, самостоятельные коррективы в собственную деятельность. Если бы человек, не настроенный на безусловную правильность, был лишь сложной машиной, сконструированной своей наследственностью и управляемой окружением, движимой и формируемой своими генами, взращенной родителями и культурной историей, тогда ни одно предположение, к которому он пришёл, не могло бы претендовать на объективность или истинность, включая предположение, согласно которому человек – это машина.

Если, как утверждает последовательный детерминист Поль Анри Гольбах в своей Системе природы, идеи человека «приходят к нему непроизвольно», если человек «мудр или глуп, разумен или иррационален без своего стремления пребывать в любом из этих состояний», тогда каким образом детерминисты могут позиционировать свои «произвольные» идеи как знание? Детерминист может объявить: «Судьба заставляет меня верить» и подобное; он не может претендовать на знание.

Тот, кто выступает за детерминизм, должен либо подтвердить, что он пришел к этой теории благодаря мистическому откровению, исключив себя, таким образом, из области разумной логики, либо объявить о том, что он представляет собой исключение из теории, которую он продвигает, исключив этим свою теорию из области истины.

— Натаниэль Бранден, из статьи Противоречие детерминизма

Кто такой Джон Голт? С этого вопроса начинается Атлант расправил плечи, главный труд Айн Рэнд, начатый ею 78 лет назад, 2 сентября 1946. Однако впервые опубликован роман был лишь в 1957 году: его написание заняло у Айн Рэнд 11 лет. Помимо этого, второе сентября — дата, упоминаемая на протяжении всего романа.

На фотографии — первая страница рукописи книги

Философия — простейший предмет для изучения, но при этом и наиболее сложный. Причиной тому является одно и то же — ее универсальность. Поэтому, с одной стороны, она незамысловата — у вас нет необходимости в специализированных знаниях, ведь вы задаетесь лишь теми вопросами, которые были доступны всегда и везде, представителям всех профессий; чтобы заниматься философией, вам не нужны ни знания точных наук, ни инженерная, ни медицинская квалификации — никаких узконаправленных знаний; от вас требуется только оглядеться по сторонам и понять то, что было доступно людям всех эпох; в этом смысле нет ничего легче. Но, с другой стороны, нет ничего тяжелее, потому что философия чрезвычайно абстрактна. Вам придется разговаривать не только о легковых машинах, но и обо всем существовании в его целостности; не просто о зубной боли, но о сознании; не о том, как вы сходили в кино, а о свободе и счастье. Такие понятия, как «существование», «сознание», «свобода» и т.д., отсылают к совершенно немыслимому количеству конкретных явлений в стольких непохожих друг на друга контекстах и в удивительном разнообразии способов взаимодействия с ними. И тем не менее в философии мы каким-то образом должны связывать воедино все это богатство реальности у себя в голове и, не запинаясь о конкретные различия, продвигаться по пути широчайших обобщений. Большинство людей просто не способны на это. Они могут уловить идею лишь отсекая от нее реальность, забыв о машинах, зубной боли, фильмах и прочем, живя в мире, состоящем из слов, в абстрактном мире. Они понятия не имеют о том, какое отношение столь высокий уровень абстракций имеет к повседневной жизни, к реальности, в которой они живут и работают, которую они воспринимают. Потому для них, какими бы ни были их устремления, философия становится воскресной службой в церкви; чем-то, оторванным от жизни, ритуалом особых случаев. Они могут быть искренними, но они не могут оставаться в реальности. К этому-то все и сводится. И это более глубокая, эпистемологическая причина широкого призрения к философии. Нет, дело не в ошибочных философских идеях, завладевших умами людей. Дело в самой природе абстракций, в сложности, которую те для нас представляют. И в философии эти сложности особо заметны.

— Леонард Пейкофф, Understanding Objectivism

(1/2)

В 2019 году в Тбилиси усилиями Ираклия Иагорашвили и Дато Рогава был основан Ayn Rand Center Georgia (ARCG). Команда ARCG преимущественно занимается проведением мероприятий, посвященных философии Айн Рэнд, среди которых можно выделить книжный клуб, лекции, онлайн и очные встречи. Также был запущен проект «Two things», в котором интеллектуалы Грузии отвечают на вопрос: «Какие две идеи Объективизма повлияли на вашу жизнь больше всего?»

(2/2)

Грузия, в том числе благодаря усилиям Центра, является страной с одним из крупнейших объективистских сообществ в мире.

Вот что об этом рассказал сам Ираклий Иагорашвили в мини-интервью для Value of Reason (расшифровки и перевод с английского языка — Георгий Синицкий):

• Кому принадлежала идея открыть ARCG?

В 2020 я начал вести страницу на Фейсбук, группу, занимавшуюся продвижением идей и наследия Айн Рэнд, Объективизма. Позже, в 2022 году, я решил придать этому большей формальности; я учредил ARCG вместе с двумя друзьями, Дато и Георгием, то есть они были сооснователями. И с тех пор появились другие активности, помимо страницы на Фейсбук, благодаря помощи наших партнеров, Atlas Network и Prometheus Foundation.

• Что, на ваш взгляд, стало причиной успеха идей Айн Рэнд в Грузии?

Начиная с 2022, мы собирали вместе людей, интересовавшихся идеями Айн Рэнд; мы достигли почти одного миллиона человек благодаря нашим роликам, некоторые из них участвовали в организованных нами событиях. Идеи Айн Рэнд становятся все более и более популярными в Грузии. Я думаю, что причина здесь в нашей советской истории, советском прошлом; молодые люди поняли, что нам больше не нужны ни левые, ни коммунистические идеологии; вместо этого стоит принять свободный рынок и, в особенности, принципы индивидуализма. Философия Айн Рэнд в свою очередь защищает свободный рынок и очень индивидуалистична. Вот почему люди, в особенности молодые люди, проявляют все больший интерес.

• С какими трудностями вы как основатель ARCG сталкиваетесь сегодня?

Какие проблемы я вижу как сооснователь и директор ARCG? Прежде всего я бы выделил одну материальную проблему: бóльшая часть книг Айн Рэнд и качественных учебных материалов по философии публикуется на английском языке; для того чтобы поделиться всем этим с грузинской аудиторией, необходимы переводы. Это занимает немало энергии и времени. Также я бы мог выделить, говоря с позиций генерального директора Центра, основанного в Грузии, проблему так называемого «Российского закона», закона об иностранном влиянии. В рамках этого закона государство обязывает нас фиксировать все доходы, полученные из-за рубежа. Этот закон становится причиной целого ряда проблем, о чем можно судить на примерах Азербайджана и России, где его используют для подавления активизма. К тому же это создает немало проблем на уровне приватности людей, работающих в этой организации — или даже сотрудничающих с ней на основании контрактов. Многие организации по этой причине были либо уже закрыты, либо ушли в другие страны. Это ударяет по их финансовым возможностям. Так что сейчас это большая проблема. Впрочем, у меня есть надежды на лучшее. В любом случае я уверен, что голос Айн Рэнд будет слышен в Грузии — это мое обещание гражданам этой страны.

• Каким вы видете будущее ARCG?

То будущее, которое я вижу для нашей организации и для наших идей, очень светлое. У меня много новых планов (которые скоро будут анонсированы), касающихся новых проектов и инициатив. Я уверен, что мы продолжим делать все возможное для того, чтобы все больше людей объединялись благодаря тем мероприятиям, которые мы устраиваем, все возможное, чтобы они лучше понимали идеи Айн Рэнд, позволяя этим идеям улучшать качество своих жизней, делая их будущее более счастливым и успешным.

ARCG Facebook

Леонард Пейкофф о Камале Харрис в своем небольшом интервью для Ayn Rand centre UK:

«Я думаю, что [Камала Харрис] плоха настолько, насколько это вообще теоретически возможно для кандидата: невозможно представить кого-либо хуже, чем она, с точки зрения политических, экономических, культурных позиций и человеческих качеств. [Ее потенциальное избрание в качестве президента США], означающее полное разрушение всей сущности американизма, может повлечь за собой конец Америки».