Леонард Пейкофф о Камале Харрис в своем небольшом интервью для Ayn Rand centre UK:

«Я думаю, что [Камала Харрис] плоха настолько, насколько это вообще теоретически возможно для кандидата: невозможно представить кого-либо хуже, чем она, с точки зрения политических, экономических, культурных позиций и человеческих качеств. [Ее потенциальное избрание в качестве президента США], означающее полное разрушение всей сущности американизма, может повлечь за собой конец Америки».

Мы действительно были, я бы сказала, духовными соратниками. Я всегда говорила ему, что не смогла бы писать без него. Он это отрицает; он считает, что я бы всё равно пробилась, но я слишком хорошо знаю, и, возможно, это единственная дань уважения, которую я могу воздать ему перед моими читателями: невозможно последовательно придерживаться взгляда на мир как на благожелательное место, так, как мне нужно было это делать, чтобы написать то, что я написала, и показать идеальную жизнь, когда реальная жизнь вокруг становилась всё хуже и хуже; когда всё шло в направлении Эллсворта Тухи, а я писала о Джоне Голте. Я бы не смогла этого сделать, если бы не знала одного человека, который действительно соответствовал моим героям и моему представлению о жизни.

Айн Рэнд о своем муже, Фрэнке О'Конноре, 1979

Подтасовка разума и веры может показаться безобидной. В этом есть что-то притягательное: иллюзия доброжелательности, желание, чтобы все ладили. Но это — банальность уклонения. Это выглядит так невинно — на на самом деле это разрушительно; разрушительно для знания и для всего, что на нем строится. Это разрушительно именно потому, что существование существует, что А есть А. Вы не соберете урожай, предварительно станцевав для того, чтобы вызвать дождь; вы не вылечите опухоль, молясь по четкам; вы не можете обрести знания или решить проблемы неважно в какой области, отводя взгляд в сторону, то есть уклоняясь. Приверженность разуму требует одного: смотреть фактам в лицо — и не дрогнуть. Потому что, закрывая глаза, вы не стираете то, что есть. Потому что хотеть недостаточно. А значит, я не буду притворяться, что вера дает мне ответы.

— Тара Смит, из лекции Разум и вера, прочитанной на Ayn Rand Conference 2025 в Берлине
(Фотография: сделана там же; администратор Value of Reason с Тарой Смит)

(1/5)

Екатерина Шульман, политолог, после февраля 2022 года стала одним из наиболее часто мелькающих на ютубе голосов от оппозиционно и антивоенно настроенных россиян. Будучи ученым — и очень часто это подчеркивая — в сфере социальных наук, Екатерина Михайловна пытается подходить к обсуждаемым ею вопросам непредвзято: и имеет на то веские основания. Она выступает в качестве эксперта по внутриполитическим российским вопросам, однако диапазон тех тем, на которые она высказывается, на деле гораздо шире этого (что обусловлено и ее публичностью, и, на мой взгляд, политическими материями вообще: политика проникает во многие напрямую с ней не связанные области — и наоборот: находится под их постоянным влиянием).

С 2017 года Екатерина Шульман ведет программу «Статус», где вместе со сменяющими друг друга соведущими обсуждает «не новости, но события» — то есть не просто информационные поводы, а явления, имеющие последствия. В программе также есть две регулярные рубрики: «понятия» и «отцы». В первой ведущие обсуждают выбранное понятие, обычно относящееся к событиям, а во второй — деятелей, так или иначе с понятием связанных. В последнем выпуске «Статуса» Екатерина и ее соведущий Максим Курников выбрали в качестве понятия «Технологическую утопию», а в роли отца — точнее, матери — выступила Айн Рэнд.

Екатерина Михайловна, чья активность, я думаю, заслуживает внимания и интересна многим россиянам, симпатизирующим идеям Айн Рэнд, в этом обсуждении сделала много громких заявлений о взглядах и философии Айн Рэнд, в том числе заявлений спорных, неоправданных или неточных. Если вы еще не видели этот выпуск, предлагаю вам посмотреть его, а затем вернуться к чтению этого поста, где далее я прокомментирую некоторые высказывания Шульман в отношении Айн Рэнд и Объективизма.

(2/5)

После небольшого рассказа о биографии Рэнд, Екатерина говорит: «[Айн Рэнд] выработанную ей концепцию называла “Объективизмом” и выводила ее из европейского просвещенческого рационализма и индивидуализма».

Если отвечать коротко — нет. Айн Рэнд действительно читала и уважала некоторых авторов европейского Просвещения, однако сказать, что именно отсюда был «выведен» Объективизм, нельзя: Айн Рэнд прямо указывала только на одного мыслителя, чье влияние она считала определяющим для своей философской системы, — на Аристотеля, и это справедливо. Все остальное — спекулятивная область неоправданных и поверхностных интерпретаций. (У нас, например, Айн Рэнд любят сравнивать с Чернышевским, идеологом российского социализма, которым вдохновлялся Ленин, — но тема эта требует отдельного рассмотрения, потому что такое сравнение, несмотря на внешнюю глупость, имеет некоторые корни в реальности, как и любая большая ложь. Хотя даже слово «корни» здесь слишком громкое: скорее в таких рассуждениях мы просто выходим на поле сомнительных аналогий.)

Европейское Просвещение XVIII века действительно рассматривается объективистами как эпоха развития идей и интеллектуальных тенденций, культурно сформировавших уже век XIX, отношение к которому у Айн Рэнд вполне однозначное — позитивное (хоть это время отличалось также и развитием прошлых — или рождением новых — идеологий, в будущем приведших к катастрофам XX века). Наравне с Античностью и Возрождением, Рэнд рассматривает этот период (конец XVIII — начало XIX века) как один из лучших, если не лучший, в истории человечества: это век индустриальной революции, богатой рациональной культуры, науки и веры в будущее. Эта тема является одной из ключевых для всей объективистской эссеистики, она часто всплывает в лекциях и книгах Айн Рэнд и Леонарда Пейкоффа. И опять же: ничего из этого не значит, что Объективизм был выведен именно из идей европейских просветителей, к числу которых относится и Дэвид Юм, отец скептицизма, и Руссо, ненавистник западной цивилизации, и Иммануил Кант, которого сама Айн Рэнд считала главным врагом разума. Если и говорить о влиянии просветителей, то лишь акцентируя внимание на внутренней двусмысленности этого термина: идеи Вольтера, Локка, Смита действительно имеют некоторые точки пересечения с Объективизмом, но их влияние на эту философию стоит обсуждать скорее в контексте их значимости для девятнадцатого века, важного для Айн Рэнд, а также в контексте развития самой Рэнд как мыслителя и личности.

Объективизм не был выведен из идей Просвещения, включавшего как сторонников, так и разрушителей разума, — он вообще не был ни от куда «выведен»: создателем этой философии является конкретный человек, историю которого можно рассматривать в контексте развития мировой философии, на него так или иначе повлиявшей — но не более того. Утверждения обратного имеют целью лишь атаку на оригинальность мыслей Айн Рэнд как независимого мыслителя, но они нечестны; и я повторюсь: это не значит ни того, что рассмотрение Объективизма как части истории мировой философии невозможно, ни того, что сама Айн Рэнд создала свою философию, находясь в вакууме, который изолировал ее от окружающего мира. Однако создала она ее именно потому, что никакой настоящей альтернативы ее идеям не существовало. (И если придираться к использованным Екатериной Михайловной терминам, то, строго говоря, Айн Рэнд была противником рационализма как философской школы.)

(3/5)

Шульман продолжает: «[Айн Рэнд] — стойкий материалист. То есть она считает, что материя первична, сознание вторично, бытие определяет сознание; производство материальных благ — это главная обязанность человека. Точно так же, как марксисты, она делит общество на производительный класс, так сказать полезных людей, и паразитов. Только у марксистов производительный, полезный класс — это пролетариат и в меньшей степени крестьянство, а паразиты — это эксплуататоры и буржуазия. У Рэнд полезный класс — это предприниматели и капиталисты, а паразиты — это все остальные: то есть не те, кто, скажем так, двигают экономику вперед, а паразитируют на труде и творчестве этих самых Атлантов, прости Господи».

Не знаю, простит ли Екатерину Михайловну Господь, но изучающие мысль Айн Рэнд должны были бы сильно удивиться тому примитивному уровню понимания ее идей, на котором застряла Шульман. Не знаю я и того, читала ли она ту книгу, о которой вызвалась рассуждать с такой уверенностью в качестве эксперта. Пройдемся по этой цитате по порядку.

Была ли Айн Рэнд материалистом? Нет. Она признает существование материального мира и примат существования над сознанием: сознание сознает то, что уже есть. Означает ли это, что Айн Рэнд признает исключительно существование материи? Снова, нет. Первая аксиома Объективизма говорит о том, что существование существует — и существование здесь включает в себя все, что есть: и материю, и энергию, и пространство, и время, и сознание. Однако сознание, будучи частью существующего, вторично по отношению к существованию и от него зависимо. Оно — фундаментальный аспект самой реальности и несводимо к материи. Почему это важно? Потому что Объективизм признает за сознанием его собственный статус: хоть оно и является частью существования, от него зависимой и его не определяющей, оно нематериально. Объективизм не сводит реальность к вещам, занимающим пространство и обладающим массой: материя — часть бытия, а не его граница. Считает ли Айн Рэнд, что «бытие определяет сознание»? Да, но не в марксистском смысле. Сознание, чтобы существовать, должно сознавать что-то; как и отражение в зеркале не существует без чего-то, что оно отражает.

(4/5)

«Производство материальных благ — это главная обязанность человека». Обязанность перед кем? Объективизм не накладывает на человека никаких обязанностей, он является «философией для жизни на земле». И эта философия не учит тому, что производство материальных благ — единственное или основное оправдание человеческой жизни. Человек «оправдывает» свою жизнь достижением счастья, то есть такого состояния своего ума, к которому он приходит, практикуя свои ценности, то есть будучи добродетельным. Действительно, продуктивность по Айн Рэнд является одной из основных добродетелей: но не основной и не первичной. Основной и первичной добродетелью для объективиста является рациональность, то есть тип мышления, верно воспринимающий реальность, делающий справедливые выводы, выносящий честные и логичные суждения. К тому же добродетель продуктивности не относится исключительно к производству материальных благ: так, мы бы вычеркнули из области продуктивной деятельности любой интеллектуальный труд. Продуктивность — это моральная, а не экономическая категория.

Добродетель продуктивности — это признание того факта, что продуктивный труд есть процесс, посредством которого разум человека поддерживает его жизнь; процесс, освобождающий человека от необходимости приспосабливаться к своей среде, как это делают все животные, и дарующий ему силу подстраивать среду под себя. Продуктивный труд — это путь безграничных достижений человека, призывающий к проявлению высших качеств его характера: творческих способностей, стремления к большему, уверенности в себе, отказа безмолвно сносить бедствия, преданности цели — преобразовать землю в образ своих ценностей. «Продуктивный труд» не означает бессознательное выполнение механических действий какой-либо работы. Это сознательно выбранное стремление к продуктивной карьере — в любой области рациональной деятельности, будь она великой или скромной, на любом уровне способностей. Этическое значение здесь имеет не степень одарённости человека и не масштаб его труда, а наиболее полное и целенаправленное использование его разума.

«Добродетель эгоизма», Айн Рэнд, глава I «Объективистская этика»

«Точно так же, как марксисты, она делит общество на производительный класс, так сказать полезных людей, и паразитов…»

Айн Рэнд исходит из абсолютной ценности индивида, его разума и способности к нравственному выбору. В ее системе «производительный человек» — это не член какого-то социального класса, а любая личность, использующая разум для создания ценностей: предприниматель, ученый, инженер, художник, ремесленник, фермер, программист — любой, кто живет не за счет других, а своим собственным трудом и мышлением. Следовательно, Рэнд не делит людей на классы в марксистском смысле. Ее критерий — не положение в экономической системе, а моральный выбор: жить за свой счёт или за чужой. В ее понимании «паразит» — это не бедный, не наемный рабочий, не тот, кто не является предпринимателем, а тот, кто сознательно отказывается от самостоятельного мышления и пытается существовать за счет других — через силу, принуждение, обман или паразитизм на чужом уме. Это может быть как чиновник, живущий за счет перераспределения чужого труда, так и миллиардер, получивший привилегии через связи с государством.

(5/5)

Наконец, у Рэнд не существует понятия «коллективной пользы» — для нее ценность определяется не вкладом в «экономику», а соответствием реальности, разуму и нравственным принципам человека. В ее системе даже «маленький» человек, сознательно выбирающий продуктивную, честную жизнь, морально выше «великого» бюрократа, живущего за счет других. Именно поэтому Рэнд — не элитарист и не экономический редукционист, а радикальный сторонник морального индивидуализма. В Объективизме нет места ни классовой борьбе, ни историческому материализму — только свободный разум, созидание и личная ответственность.

***

Обсуждение Екатериной Михайловной Айн Рэнд с позиций эксперта превратилось в подмену тезисов, ошибку «пугала», симплификацию и искажение Объективизма — и это не ново: именно так выглядит основа большей части критики этой философии. Если вы сталкивались с ней в достаточном количестве, то можете убедиться в этом и самостоятельно (единственное отличие: Шульман не говорит о личной жизни Айн Рэнд). Несмотря на зачастую интересные, честные и последовательные мысли Екатерины Шульман в области политической науки, я советую не принимать ее оценки тех явлений, которые напрямую с ее областью знания не связаны, без определенной доли настороженности — особенно когда она не читает тех работ, за критику которых с таким энтузиазмом берется.

За бегство от ответственности, которой требует интеллектуальная независимость, и за формирование отношения к себе самому на основании «принадлежности» к чему-либо, человеку — любой исторической эпохи — приходится платить страшную цену: его мыслительный процесс начинает деградировать. Степень подмены собственных суждений чужими и неспособности к самостоятельному восприятию окружающей реальности соответствует степени отчуждения процесса мышления от реального мира у данного индивидуума. Его мозг теперь оперирует не полноценными образами и соответствующими им понятиями, а заученными ключевыми словами, то есть сочетаниями звуков, которые искусственно связаны с определенными смыслами и ситуациями, но не обладают никаким собственным познавательным содержанием. Это неопределенный, непризнанный феномен, который побуждает разучившихся мыслить субъектов поверить в то, что современного человека совершенно справедливо уличают в «чрезмерной абстрактности» и «чрезмерной интеллектуальности» жизни, которую он ведет, и вполне обоснованно указывают на необходимость его «возвращения к природе». Они смутно ощущают, что потеряли связь с реальностью, что в их отношениях с окружающим миром что-то не так. Но найденное ими объяснение существующей проблемы является полностью ошибочным. На самом деле они не запутались в чаще «абстракций», а не сумели распознать их сущность и найти им правильное применение; они блуждают не в лабиринте понятий, а в лабиринте ключевых слов. Они оказались отрезаны от реальности не потому, что пытались воспринимать ее чересчур интеллектуально, а потому, что пытались воспринимать ее исключительно с чужой точки зрения, через вторые руки. И вот они шагают по нереальному миру словесных ритуалов, повторяя лозунги и заявления, которые при них повторяли другие, ложно воображая, что эти пустые слова являются идеями, и не имея ни малейшего представления о том, как правильно использовать их концептуальные свойства и что представляет собой первичное концептуальное знание. Затем они становятся готовыми воспринять дзен-буддизм, где им говорят, что преодолеть отчуждение от реальности можно, полностью освободив разум от любых мыслей и просидев часок со скрещенными ногами, отрешенно созерцая узор жилок на листке.

Психологам прекрасно известно следующее явление. Когда человек испытывает невротическую тревогу, когда его мучают страхи, которым он не может найти объяснения, он нередко пытается использовать для облегчения своей участи такой метод: подыскивает своим страхам какие-нибудь произвольные причины во внешнем мире, которые придают им видимость рациональности; человек старательно убеждает сам себя в том, что таинственный ужас, преследующий его, на самом деле не что иное, как совершенно обоснованная боязнь микробов, грабителей, удара молнии или специальных лучей, которыми марсиане контролируют наш мозг.
Объявление капитализма причиной отчуждения — пример того же самого.

— Натаниэль Бранден, статья Отчуждение (Капитализм: незнакомый идеал)

Из интервью Айн Рэнд и Микки Спиллейна Майку Уоллесу (1961):

М.У. — И вы думаете, что мы изменим философию нашей культуры?

А.Р. — Да.

М.У. — То есть, вы и Объективизм?

А.Р. — Я и объективисты, да.

М.У. — И что Объективизм собирается сделать с нашей культурой, Айн?

А.Р. — Освободить ее.

М.У. — Как? В каком ключе?

А.Р. — Если вы хотите, чтобы я сказала это как можно короче — поскольку я не могу пуститься сейчас в пространные разъяснения, — то он положит конец коллективизму, он остановит преклонение перед физической силой; он вернет человека к цивилизованной жизни, суть которой в том, что никто не может использовать физическую силу против другого.

Мишель Фуко, Герменевтика субъекта

#литература

(1/3)

Мишель Фуко в своем курсе «Герменевтика субъекта», прочитанном в Коллеж де Франс в 1981–1982 годах, обращается к теме, которая в его поздней мысли становится центральной: каким образом человек соотносит себя с истиной. В отличие от привычного для модерна понимания знания как чисто теоретического акта, античная философия, по Фуко, связывала истину с определенным образом жизни.

(2/3)

Чтобы «познать себя», прежде нужно было «позаботиться о себе»: дисциплинировать внимание, упражнять разум, практиковать правдивость, вести жизнь, соответствующую требованию философии. В этом состоит то, что он называет «духовностью» — условиями, через которые субъект преобразует себя и становится способен к истине.

Такой поворот позволяет по-новому взглянуть на греческую традицию: философия предстает не только системой идей, но и практикой, где истина сопряжена с формированием характера. Здесь открывается расхождение с объективистской перспективой: для Объективизма истина определяется исключительно соответствием мысли реальности, и критерий ее не может быть выведен из состояния субъекта. Честность, независимость, рациональность — все это необходимо для того, чтобы человек надежно удерживал контакт с фактами, но истинность его мыслей не зависит от того, насколько он «преобразован» или «подготовлен». Неизбежным результатом смешения этических условий познания с самим критерием истины оказывается релятивизм.

(3/3)

Вместе с тем в курсе Фуко есть и то, что можно оценить положительно. Его внимание к античным «техникам себя» возвращает нам опыт философии как искусства жизни: записи, упражнения, постоянное обращение к собственным мыслям и поступкам. В объективистских терминах это близко к рациональной психоэпистемологии Рэнд, то есть к такой дисциплине мышления, которая позволяет человеку управлять процессами своего сознания и избегать самообмана. Там, где Фуко описывает формы заботы о себе у стоиков или эпикурейцев, его анализ может быть полезен и сегодня — если ясно помнить, что практики самодисциплины служат не созданию истины, а способности ее распознавать.

«Герменевтика субъекта» — работа, способная заинтересовать тех, кто хочет понять античную философию не как собрание доктрин, а как опыт построения жизни. Она важна и в качестве предупреждения: нельзя подменять истину состояниями субъекта, но и нельзя недооценивать роль добродетелей и упражнений, делающих познание возможным. Фуко напоминает, что философия всегда имеет отношение к жизни. Но его попытка сделать из духовных практик условие истины ведет к смещению акцентов: Объективизм возвращает их на место. «Забота о себе» важна — но как помощь разуму, а не как его замена.

(1/2)

Космологию следует изгнать из философии. Когда это будет сделано, конфликт между «рационализмом» и «эмпиризмом» исчезнет — или, точнее, будет устранена та ошибка, которая сделала возможным бессмыслицу этого конфликта.

То, что, по-видимому, никогда не ставилось под сомнение (и что я сама прежде считала самоочевидным — а это не так), — это подход Фалеса к философии, то есть сама идея, будто философия должна открывать природу Вселенной в космологических терминах. Если Фалес полагал, что все есть вода, а другие досократики спорили, из чего все состоит — из воды, земли, огня и т. п., — тогда эмпирики были правы, утверждая, что они будут исходить из свидетельств наблюдения, а не из «рациональных» умозаключений (хотя, разумеется, весь этот спор и все его термины с самого начала были запутаны). Суть ошибки — в самом слове природа. Раньше я считала, что попытка Фалеса означала лишь первую попытку — или нащупывание — единого взгляда на знание и реальность, то есть попытку эпистемологическую, а не метафизическую: стремление установить сам факт, что вещи имеют определенную природу.

Теперь же я думаю, что он имел в виду — и все последующие философы понимали это именно так — метафизическую попытку установить буквальную природу реальности и доказать философскими средствами, что все буквально и физически состоит из воды, или что вода — это некое универсальное «вещество». Если так, то философия в таком виде хуже, чем бесполезная наука: она узурпирует область физики и пытается решать проблемы физики ненаучными, а следовательно, мистическими средствами. Исходя из этого представления о философии, логично, что со времен Ренессанса она болталась на нитях физики, и каждое новое открытие физики подрывало ее до основания — как, например, открытие природы цвета, ставшее травматическим потрясением для философов, от которого они до сих пор не оправились. (Айн Рэнд имеет в виду открытие того факта, что наше восприятие цвета зависит не только от природы объекта, но и от света и человеческой зрительной системы, — что привело многих философов к выводу, будто восприятие субъективно — примечание редактора.)

На деле этот взгляд означает лишь одно: рационализирование на основе остановленного состояния знания. Если во времена Фалеса все физическое знание сводилось к различению воды, воздуха и огня, то он принял это знание за окончательное всеведение и на этом основании решил, что вода — первичный метафизический элемент. Исходя из такой предпосылки, каждый новый шаг физики должен означать новую метафизику. Бессмыслица последующих споров заключалась не в том, что эмпирики отвергли подход Фалеса, а в том, что они приняли его (и Платона) за «рационалистов», то есть за людей, выводящих знание путем дедукции из неких «врожденных идей», — и потому эмпирики объявили себя антирационалистами. Они не понимали, что школа Фалеса–Платона была всего лишь примером «застывших эмпириков» — людей, которые рационализировали, принимая частичное знание за всеведение.

Аристотель установил правильную метафизику, утвердив закон тождества — и этим, собственно, все необходимое было сделано (вместе с признанием того факта, что существуют только конкретные вещи). Но он разрушил свою же метафизику своей космологией — всем этим вздором о «движущихся сферах», «неподвижном перводвигателе», телеологии и прочем.

(2/2)

Суть проблемы в том, что философия есть прежде всего эпистемология — наука о средствах, правилах и методах человеческого познания. Эпистемология — основа всех остальных наук, и она необходима человеку потому, что человек — существо с волевой, то есть неавтоматической, формой сознания, существо, которому нужно открывать не только содержание знания, но и средства его приобретения. Заметьте: все философы (кроме Аристотеля) проецировали свои эпистемологии в метафизику — или же их метафизика была лишь эпистемологическим и психологическим признанием. Вся фантастическая иррациональность философской метафизики возникала из эпистемологических ошибок, заблуждений или извращений. «Существование существует» (или тождество плюс причинность) — вот и все, что нужно для метафизики. Все остальное — эпистемология.

Перефразирую саму себя: философия говорит нам лишь о том, что у вещей есть природа; но то, что именно эта природа собой представляет, — дело наук. Остальная задача философии — указать на те правила, по которым эту конкретную природу можно обнаружить.

Journals of Ayn Rand, 1997
(Перевод отрывка — Г. Синицкий)

🎙️ Ниже — перевод отрывка из подкаста Леонарда Пейкоффа, в котором он отвечает на вопрос слушателя об объективистской морали:

Начнем сегодня с вопроса о морали. Вот как он сформулирован: «На протяжении примерно шести лет моральная основа моей жизни сводится к следующей фразе: применение силы неправильно. По сути, это и есть мое определение зла, вдохновленное философией Объективизма».

Однако такое утверждение о морали неверно с точки зрения Объективизма. Прежде всего, оно социально по своей природе. Но почему мораль должна касаться только того, как вы относитесь к другим людям или обращаетесь с ними, в то время как куда более важный вопрос — как вы обращаетесь с самим собой, как вы действуете ради себя?

Допустим, вы все же начинаете с вопроса об отношении к другим. Почему тогда выбираете силу как единственный или основной критерий? Разве быть несправедливым по отношению к другим — допустимо? Разве допустимо паразитировать, постоянно выпрашивая у них заботу? Иными словами, быть иждивенцем? Разве позволительно манипулировать другими? Разве допустимо слепо повиноваться всему, что они говорят?

Очевидно, существует множество моральных вопросов, касающихся вашего правильного отношения к другим людям, помимо проблемы применения силы против них. Сила имеет отношение прежде всего к вашему обращению с другими в политическом контексте. А политика — производная от этики.

Таким образом, вопрос общественных отношений и того, как вы должны обращаться с другими в организованном обществе, не является первичным, а, напротив, глубоко производным. И это становится ясно, если спросить себя: как доказать, что инициирование силы против других — зло? Ответ: потому что сила — противоположность разуму. Вы можете взаимодействовать с человеком либо через логику и убеждение, либо через силу; и именно разум — тот путь, который следует выбирать. Но тогда возникает следующий вопрос: почему выбирать разум? И единственный окончательный ответ в том, что разум — это то, что поддерживает жизнь человека.

Разум — его основное средство выживания. Что это подразумевает? На чем это основано? На том, что жизнь является фундаментальной ценностью, что жизнь — это критерий ценностей. И жизнь для вас означает вашу собственную жизнь. Иными словами — эгоизм. Следовательно, подлинная этика — это этика рационального эгоизма. Все, что рационально способствует вашей жизни, — и есть добро. Из этого вы узнаете, что существует целый ряд производных добродетелей, необходимых для достижения вашего благополучия, процветания и выживания: независимость, целостность, честность и другие. Айн Рэнд перечисляет и объясняет их все.

И лишь в этом широком контексте можно задать вопрос: если я — существо, живущее в соответствии со всеми этими добродетелями, то почему бы мне не прибегнуть к применению силы? Ответ очевиден: это противоречило бы всему, что необходимо для моего выживания. Теперь автор вопроса продолжает: «Я не понимаю, почему саморазрушение считается злом. Почему, если я сознательно совершаю поступок, вредный для меня, и притом по нерациональной причине, он становится аморальным?»

Краткий ответ, исходя из сказанного: сознательно делать нечто вредное, особенно по нерациональной причине, — значит нарушать два основных требования жизни, а следовательно, и морали: разум и эгоизм. Это — двойное зло. Смысл такого вопроса обычно в следующем: «Я могу жить, как захочу, следуя своим прихотям или социальным ожиданиям, но одно правило должно руководить мной — не стреляй и не убивай других». Это — совершенно ошибочный и недопустимый подход к морали. Если вы живете так, вы неизбежно навредите и в конечном счете уничтожите себя, а, весьма вероятно, в этом процессе еще и прибегнете к насилию против других.

Очевидно, что задавший этот вопрос слабо знаком с философией Объективизма, и я настоятельно рекомендую ему прочитать книгу Айн Рэнд «Добродетель эгоизма», чтобы получить более полное представление о предмете.

Подкаст Леонарда Пейкоффа, 22.10.2007

Новая статья:

• Нужно ли сжечь Симону де Бовуар? •

Самая известная работа Симоны де Бовуар, «Второй пол», вероятно, сделала из нее ярчайшего теоретика феминизма XX-го столетия: сегодня она знакома широкому кругу читателей именно в этом качестве. Положение женщины, однако, было лишь одним из множества ее интересов: она говорила о нем не только как философ или исследователь, но и как левая мыслительница — коей она, безусловно, была.

Ранняя экзистенциалистская мысль не была левой. Вернее, она вообще не была политизированной: Сартр и Бовуар не интересовались никакими политическими вопросами. Тем не менее, уже в послевоенный период Сартр перестал сопротивляться силе того потока, который увлек за собой практически всех континентальных мыслителей прошлого века; дальнейшая история развития его политической мысли — это история постепенного, но радикального полевения. Бовуар же, политически, как правило, просто следовала за ним.

Законченное в конце 1954-го эссе «Правая мысль сегодня» (La Pensée de droite, aujourd’hui) было изначально опубликовано в журнале «Les Temps modernes» в 1955-м, а затем, в том же году, вместе с двумя другими статьями появилось в книге «Привилегии» (Privilèges). Эссе было написано Симоной де Бовуар для спецвыпуска, посвященного проблемам и перспективам левых послевоенной Франции. Задачей было прояснить, кого именно издатели журнала называли правыми.

Сказать несколько слов об этом эссе мне захотелось потому, что оно представляет собой пример, во-первых, нетривиального анализа вполне реального социального феномена, а во-вторых — той критики, на которую благодаря своей уникальной интерпретации экзистенциализма была способна философская мысль Симоны де Бовуар.

Айн Рэнд оформила подписку на журнал «Любитель кошек», и в 1966 году написала ответы на вопросы его редактора.

«Дорогая мисс Смит,
Вы задали мне вопрос, владею ли я кошками или просто получаю от них удовольствие. И то и другое; я люблю кошек вообще и держу двух в частности.
Вы также спрашиваете: "Должны ли мы предположить, что Вы интересуетесь кошками, или же Ваша подписка является строго объективной?" Моя подписка строго объективна, потому что я интересуюсь кошками. Я могу вполне объективно утверждать, что кошки представляют собой значительную ценность; более того, сам выпуск Вашего журнала является одним из доказательств этого факта. Объективность не означает равнодушие; она означает соответствие наблюдаемой действительности, как в области знания, так и в области человеческих ценностей.
Подписалась на ваш журнал я в основном из-за картинок, и первый номер нашла в высшей степени интересным и приятным»

— Айн Рэнд