😷Иммунитет как инвестиция: малярийный “естественный эксперимент” в Замбии

В исследованиях развития принято считать почти аксиомой: инфекции и недоедание в первые годы жизни подрывают формирование человеческого капитала — здоровья, когнитивных навыков, способности к обучению. Ранний шок обычно трактуется как чистый минус.

Но эволюционная биология давно подчёркивает: организм не просто страдает от среды, а перенастраивает свои системы под ожидаемые условия. В случае малярии такой адаптацией становится частичный иммунитет (состояние, при котором повторные инфекции тем же патогеном всё ещё возможны, но протекают легче и наносят меньший ущерб организму). Ранние заражения опасны, но «обучают» иммунную систему, уменьшая тяжесть будущих эпизодов, если инфекционная нагрузка остаётся высокой.

🇿🇲Замбия дала возможность проверить эту логику. В 2006 г. там стартовала масштабная программа борьбы с малярией — сетки, обработка домов, современные лекарства. У детей резко упала заболеваемость. Однако вскоре из-за коррупционного скандала программа местами фактически развалилась, и малярия вернулась. В одних районах падение заболеваемости оказалось устойчивым, в других — временным.

На этом «естественном эксперименте» построен дизайн исследования. Две когорты детей — рождённые в 2004 и 2006 гг. — живут в тех же общинах.

🔷Дети 2004 г. рождения в первые два года жизни жили при высокой малярийной нагрузке, а в 3–5 лет попали на период активного контроля.

🔷Дети 2006 г. рождения, наоборот, в младенчестве были защищены программой, но в дошкольные годы столкнулись с её сбоем и всплеском инфекции.

В 2010 и 2012 гг., в возрасте 5–6 лет, их когнитивное развитие, внимание и физическое состояние измеряли с помощью адаптированной батареи тестов ZamCAT. К этим данным добавили динамику риска малярии по районам.

Если забыть о биологической адаптации, вторые должны быть в выигрыше. В районах, где малярия действительно устойчиво снижалась, всё соответствует интуиции: меньше ранних инфекций — немного лучше когнитивные показатели в 5–6 лет. Но в районах с рецидивом картины другой: там дети, которых в первые два года жизни сильно «берегла» программа, показывают более низкие когнитивные результаты, чем их чуть более старшие соседи, которые в младенчестве часто болели малярией, а дошкольный возраст провели в более спокойной обстановке. Иными словами, ранняя защита без последующей стабильности приводит к более выраженному ущербу.

Дальнейший анализ показывает, что дело не в том, что дошкольный возраст «особо чувствителен» сам по себе. Ключевым оказывается именно взаимодействующий эффект: вред от малярии в 3–5 лет тем меньше, чем выше была экспозиция в первые два года. Иными словами, ранние инфекции частично смягчают ущерб от последующих заражений, что согласуется с идеей частичного иммунитета. Альтернативные объяснения — доход семьи, доступ к медицине, вакцинация, селективная смертность — не дают сопоставимого ответа.

‼️Отсюда несколько выводов. Связь между ранней неблагоприятной средой и человеческим капиталом нелинейна и зависит от всей траектории: в стабильном высокоинфекционном окружении часть раннего «зла» превращается в адаптивный ресурс, в иммунитет. Краткосрочные улучшения среды, особенно если они оказываются несустойчивыми, создают эффект «несоответствия»: организм настраивается на безопасный мир, а получает обратно мир с высокой нагрузкой, но уже без обучённой защиты. В такой ситуации дети из «улучшенной» когорты оказываются уязвимее и теряют в когнитивном развитии.

❗️Таким образом, программы борьбы с инфекциями нельзя рассматривать как одноразовый рывок. Если резко снизить циркуляцию патогена в раннем детстве, но не удержать этот успех, вы рискуете не только ростом заболеваемости, но и скрытым ущербом для человеческого капитала следующего поколения. То же относится и к вакцинации: недоведённые до конца схемы и провалы с бустерными дозами — это не только статистика по вспышкам, но и то, как будет складываться биографическая траектория здоровья и обучения конкретных детей.

😜Как внешняя привлекательность влияет на женскую дружбу?

Мы уже с вами разобрались, что такое ассортивность в романтических парах — как люди выбирают себе партнёров, похожих на них, например, по уровню привлекательности.

Интересный вопрос проявляется ли такой же паттерн в дружбе? Попался интересный постер на эту тему. Ученые решили проверить, похожи ли женщины на своих лучших подруг по внешней привлекательности.

❓Что было сделано?

В лабораторию приходили реальные подруги (всего 84 женщины), их фотографировали в двух условиях:

🔹в повседневной одежде
🔹 и в медицинских скрабах
🔹 без макияжа и с убранными волосами, чтобы исключить влияние стиля.

Снимали лицо и тело отдельно. Измеряли фигуру (талия, бёдра, грудь, рост, вес), также брали самоотчёты по привлекательности и других качеств.

Затем независимые участники (не знавшие, кто кому подруга) ставили оценки по фотографиям. Для контроля также создавали случайные пары из тех же участниц.

⁉️Что выяснилось?

1️⃣Подруги действительно похожи по реальной привлекательности, особенно по лицу и телу, включая такие параметры, как соотношение талии к бёдрам (r = .72) и размер груди.

2️⃣ Они не были похожи по росту, весу или ширине грудной клетки.

3️⃣Также они были схожи по самооценке привлекательности, но не по другим чертам (ум, амбициозность, популярность и т.п.).

4️⃣ Случайно сформированные пары таких совпадений не показывали - значит, это не случайность.

Авторы считают, что это можно объяснить тем, что женщины заинтересованы в подругах с похожим уровнем привлекательности. Такая стратегия позволяет:

🟡легче вместе привлекать внимание и пользоваться похожими социальными возможностями

🟡избежать потери внимания: слишком красивая подруга может перетянуть потенциальных партнёров, а слишком непривлекательная — наоборот, оттолкнуть их

🟡снизить риски конкуренции и внутренней ревности в дружеской диаде.

Интересно, что даже небольшое расхождение в сторону большей привлекательности подруги может вызывать зависть. Это подтверждается и другими исследованиями: например, показано, что расхождение по оценкам привлекательности между подругами повышают конфликтность и напряжение в отношениях.

🐸Таким образом, авторы считают, что женская дружба — это не только душевная близость, но и тонкая коалиционная стратегия на брачном и социальном рынке. Мы склонны сближаться с теми, кто визуально с нами в одном классе привлекательности.

Отправьте своей подружке🌸

💵Друзья дороже денег

В 2022 году в Nature вышло исследование в двух частях (часть 1; часть 2). Оба текста построены на анализе 21 млрд дружеских связей на Facebook (признана в РФ экстремистской организацией), что позволило увидеть не только где люди пересекаются, но и с кем именно они дружат. Результат получился очень интересным: социальная карта страны оказалась расколотой по линиям дохода куда сильнее, чем предполагали даже скептики.

😜В данной работе авторы взяли три компонента для оценки социального капитала:

1️⃣Связанность между разными группами — прежде всего между людьми с низким и высоким СЭС(социоэкономическим статусом).

2️⃣Сплоченность — плотность локальных сетей, насколько сильно люди связаны друг с другом в рамках определенных взаимодействий.

3️⃣Гражданская вовлечённость — участие в волонтёрских и общественных организациях.

Ключевая находка первой статьи: эти три формы социального капитала почти не коррелируют между собой. Район может быть очень дружным внутри (высокая сплоченность), но при этом почти не иметь мостов между бедными и богатыми. Такие места авторы называют «социально тёплыми», но закрытыми экосистемами.

Экономическая связанность между низким и высоким СЭС — самый сильный предиктор социальной мобильности среди всех известных сегодня. Если ребёнок из бедной семьи растёт в районе, где бедные и богатые действительно дружат, его доход во взрослом возрасте будет в среднем на 20% выше, чем у ребёнка в районе c низкой связанностью.

❓Почему бедные и богатые почти не дружат?

Вторая статья пытается найти ответ, именно, на этот вопрос – что именно мешает людям пересекаться. Существует два независимых механизма:

🔸Экспозиция: насколько много людей другого социального статуса человек вообще видит вокруг себя в тех местах, где он живёт, учится и работает.

🔸Дружеская предвзятость: даже при наличии контакта, насколько люди разных классов склонны или не склонны становиться друзьями.

Эти два механизма вносят вклад почти поровну. Например, если школа смешанная (в ней много контрастного СЭС), это ещё не гарантирует дружбы между людьми с разным СЭС. И наоборот — в религиозных общинах люди дружат с представителями с разными СЭС примерно так же часто, как они там встречаются, без ощутимого уклона к «своим».

🤨Где люди из разных социальных групп чаще всего реально пересекаются и заводят дружбу?

🟣Колледжи дают самую высокую экономическую связанность, но только для тех, кто туда вообще попал.
🟣Соседства — самый фрагментированный контекст: предвзятость максимальна, СЭС-разрыв огромен.
🟣Религиозные организации — уникальный случай: минимальная предвзятость при всех уровнях экспозиции. Люди разных классов там охотно дружат, но поскольку сами приходы часто гомогенны по доходам, эффект почти не работает.

🌇Географические карты в обеих статьях показывают одну и ту же закономерность:

🟣Южные и сельские районы США обладают высокой сплоченностью, но при этом у них крайне низкая экономическая связанность — почти отсутствуют мосты между разными социальными классами.

🟣Прогрессивные районы (напр., Лос–Анджелес) с высокой мобильностью отличаются не плотностью внутренних связей, а количеством мостов через социальные границы.

Доступ к качественному социальному капиталу — это буквально доступ к другим людям, их нормам, ресурсам. И этот ресурс распределён крайне неравномерно, усиливаясь за счёт ассортативности. Об этом же мы говорили в подкасте про стратегии истории жизни с Лизочком, вспоминая книгу Чарльза Мюррея Coming Apart.

💵 Приводит ли неравенство к несчастью

Привычный всем нарратив звучит так: чем больше разрыв между богатыми и бедными, тем хуже людям жить, тем больше депрессии и тревоги. Неравенство будто универсальный яд для психики, который действует на всех сразу. Но на днях вышел новый мета-анализ в Nature, который как проверяет этот сюжет – и сообщает куда более сложную картину...

Авторы собрали 168 исследований с многоуровневыми данными: 11.4 млн. человек, 38,335 контекстов (регионов, стран, штатов, более мелких единиц и временных точек), десятки опросов по миру с 2000 по 2022 гг. Везде был один и тот же базовый вопрос: в более неравных обществах (по коэффициенту Джини по доходам) живут более несчастные (более низкое субъективное психологическое благополучие) люди, и чаще ли там встречаются проблемы с психическим здоровьем (депрессия, тревога и т.п.)?

Все эффекты авторы перевели в сопоставимую метрику: как изменяются шансы на «существенное ухудшение» при росте Джини на 0.05 (это примерно то, что можно получить крупной налоговой реформой – при всех лозунгах о справедливости эффект такой).

❓ Результат для субъективного благополучия: в среднем – никак. Люди в более неравных обществах не оказываются заметно менее счастливыми и не менее довольны жизнью. Оценка эффекта статистически незначима, и в любом случае по величине меньше заранее заданного «минимально интересного» эффекта: даже если что-то и есть, это настолько мало, что практически не различимо на уровне популяции.

❓ Для психического здоровья картина на первый взгляд выглядит привычнее: в среднем более высокое неравенство связано с немного более высоким риском психических проблем (около +4% к шансам при росте Джини на 0.05).

Но дальше авторы оценивают и делают поправку на публикационную предвзятость. Они смотрят, не завышен ли эффект за счёт небольших, шумных исследований, которые опубликовали «красивый» негативный результат, тогда как нулевые результаты так и остались неопубликованными. После исправления на эти искажения «средний» эффект на психическое здоровье исчезает: становится статистически неотличимым от нуля и попадает в зону эквивалентности с отсутствием эффекта.

То есть если смотреть на всё население сразу, картина следующая: на уровне больших обществ экономическое неравенство само по себе не даёт устойчивого, воспроизводимого ухудшения ни субъективного благополучия, ни психического здоровья. И это уже довольно сильный вызов доминирующему нарративу о «тотальном статусном стрессе» от неравенства.

Во-первых, важен именно уровень экономического развития стран, из которых набраны выборки. В более бедных контекстах связь между неравенством и проблемами психического здоровья есть; в более богатых контекстах она исчезает. Тот же рисунок авторы отдельно показывают на данных Gallup World Poll (до 2 млн. респондентов): в относительно бедных странах рост коэффициента Джини связан с ростом депрессии, в более богатых — нет. Поэтому имеет значение скорее — абсолютная бедность, а не неравенство само по себе.

Во-вторых, инфляция. При высокой инфляции рост неравенства связан с падением удовлетворённости жизнью, в условиях низкой инфляции – наоборот, с небольшим ростом. Авторы интерпретируют это так: когда цены «берут вверх», неравенство усиливает чувство несправедливости и беспомощности; когда экономика стабильна, часть людей может воспринимать неравенство как сигнал возможностей и социальной мобильности («если у кого-то получилось, может и у меня получится»).

⤵️⤵️⤵️