Для меня возможны все желания,
И великие и малые мечты.
Мне понятны бездны, содрогания,
Тишина, и день, и ночь, и ты.

1902

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.
Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
Не задуй огня!
В Воскресенье Вербное
Завтра встану первая
Для святого дня.

1906

Христос Воскресе! Люблю нежно. Много сутолоки - но не унываю. Христос да будет!

БЕЛЫЙ - БЛОКУ, 18.04.1905, Блоку - 24

#от_автора

Один день 1975 года из рандомного дневника.

Придумал канал, на котором ежедневно будет появляться дневниковая запись политического деятеля, художника, артиста, школьницы, журналиста, сталевара, абсолютно любого жителя 1975 года, фиксирующего свои дни на бумаге. Постараюсь выбирать записи, наиболее характеризующие своё время, например, как сегодня, запись заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС Анатолия Черняева, отражающую "как хорошо в стране советской жить", но будут и лирические отступления, например о первой любви, произошедшей в студенческом отряде политеха на уборке картошки. Я немного уже погрузился в этот процесс и скажу, что это довольно увлекательно: аресты в Москве, поиск книжки Солженицына, дилеммы эмиграции и другие непридуманные истории из разных уст, волнующие людей полвека назад. А почему я выбрал 1975 год, расскажу позже. Подписывайтесь, друзья!

https://news.1rj.ru/str/denechekk

Проходил я холодной равниной,
Слышал громкие крики вдали,
Слышал жалобный зов лебединый,
Видел зарево в красной пыли.

1902

В сапогах бутылками,
Квасом припомажен,
С новою гармоникой
Стоит под крыльцом.
На крыльце вертлявая,
Фартучек с кружевцом,
Каблучки постукивают,
Румяная лицом.
Ангел мой, барышня,
Что же ты смеешься,
Ангел мой, барышня,
Дай поцеловать!
Вот еще, стану я,
Мужик неумытый,
Стану я, беленькая,
Тебя целовать!

На Пасхе, 1910

Полная весна, все течет и поет. Заря из тех, от которых моя душа ведет свою родословную. Проталины; и небо прозрачное до того, что ясно, Кто за ним.

из письма Иванову Е.П., 21.04.1905, Петербург, 24 года

Дорогой Сергей Александрович.

Сейчас очень большая во мне усталость и дела много. Потому думаю, что пока не стоит нам с Вами видеться, ничего существенно нового друг другу не скажем.

Вам желаю от души остаться живым и здоровым.

Трудно загадывать вперед, и мне даже думать о Вашем трудно, такие мы с Вами разные; только все-таки я думаю, что путь Вам, может быть, предстоит не короткий, и, чтобы с него не сбиться, надо не торопиться, не нервничать. За каждый шаг свой рано или поздно придется дать ответ, а шагать теперь трудно, в литературе, пожалуй, всего труднее.

Я все это не для прописи Вам хочу сказать, а от души; сам знаю, как трудно ходить, чтобы ветер не унес и чтобы болото не затянуло.

Будьте здоровы, жму руку.

Александр Блок.


письмо Есенину С.А., 22.04.1915, Петроград, 34 года

Дорогой Владимир Михайлович.

Спасибо Вам за письмо и за стихи. Стихи я перечитал несколько раз и много бы мог сделать частных замечаний, но, мне кажется, не стоит делать этого в письме. Стихи певучие, очень молодые и очень подражательные пока; пройдет несколько лет или даже один (в Ваши годы один стоит многих), и Вы будете писать совсем иначе, если это не временное увлечение, если Вам суждено писать именно стихи, а не уйти, например, в науку. Во всяком случае, Вы сами пока мне понравились больше стихов, а это, я думаю, всегда важнее. Без человека (когда в авторе нет «человека») стихи — один пар.

Главное, бойтесь печатанья, оно всегда может повлиять дурно. В стихах, Вашим почерком написанных, можно уловить 1/10 Вашего сквозь 9/10 разных в подражательностей и шаблонов (до самого дурного — «декадентского» шаблона; кроме того, вижу в Ваших стихах немало от Анненского, кое-что от А. Белого и от меня, пожалуй). А в печати Ваша 1/10 пропадет, и Вы станете похожим «на всех». В заключение: прочтите замечательную книгу Розанова «Опавшие листья». Сколько там глубокого о печати, о литературе, о писательстве, а главное — о жизни.

Будьте здоровы, до свидания, жму Вашу руку.

Ал. Блок.


письмо Отроковскому В.М., 23.04.1913, 32 года

Сирени бледные дождем к земле прибиты…
Замолкла песня соловья;
Немолчно говор слышится сердитый
Разлитого ручья…
Природа ждет лучей обетованных:
Цветы поднимут влажный лик,
И вновь в моих садах благоуханных
Раздастся птичий крик…

1899

Не знаете где послушать интересные лекции\подкасты? Мы таким же вопросом задавались, поэтому основательно собрав все, что есть на данный момент, – решили этим поделиться в TG-Канале "Автора забыл". Итак, что там есть?

– Лекции по философии, филологии, искусствоведению, истории и литературоведению;
– 1000 книг по философии в одном файле (Планируется добавить психологию и искусствоведение до конца апреля)

Главная миссия канала – сделать крупицы вашего свободного времени увлекательными и полезными.
Подписывайтесь, чтобы не потерять: https://news.1rj.ru/str/avtorazabil

Мы засели в Боголюбах, и так вросся я в деревню, что не хочется из тишины ехать в шум, в города, даже... в Гельсингфорс, ибо там будет много русских знакомых (между прочим, Н. А. Бердяев). А я стал такой враг "споров и разговоров", что одна мысль о словесном общении угнетает: хочется молчать, сидеть, смотреть на зарю, что я и делаю здесь, если не пишу и не мерзну (у нас после 18° в тени вдруг навалился холод до 0 градусов, а мы живем в новом, еще отстраиваемом доме, в лесу - и холодно).

Давно нет от Тебя вести. И не знаю: не обидел ли я опять Тебя чем-нибудь?

Хорошо здесь: так бы и остаться надолго, надолго: но, видно, судьба нам с Асей жить странниками, преодолевать пространства.

В этом тоже свой уют: нигде не дома, то есть, везде дома, потому что возишь свой дом с собой. И - у себя: а где-то на фоне - Россия, Германия, Швейцария. И скользит, убегает все: куда-то во мглу.


из письма Андрея Белого, 25.04.1913, Блоку 32 года

Есть и у админа уголок. Админ желает убежать. Админу тоже бывает не очень. Администрировать непереадминистрировать. Иногда приходится думать, что все это зря. Вот если бы, то тогда.... дааа... тогда бы дааа.... но нет.

В Иерусалиме очень хорошо у Гроба Господня: никакой профанации; веселая суматоха и толкотня; мы попали в самое выгодное время; видели обряд омовения ног и обряд благодати огня; омовение ног - сплошной театр, один архиерей играет роль Петра, а другой, рыжий, Иуды; Патриарх - Христос. Обряд благодати огня неописуем; громадный храм во мраке; тысячи богомольцев в храме, на карнизах, хорах, переходах; у каждого - пучок из 33 свечей, образующих толстый факел; во мраке христиане арабы поют священные песни и бьют в тарелки; в момент появления благодатного огня из отверстия храма Гроба Господня водворяется громогласный рев; через несколько секунд турецкие солдаты тащут испуганного патриарха через толпу, готовую его растерзать; в руках патриарха два белых факела, от которых через море голов распространяется море огня: все факелы вспыхивают сразу. Пасхальную ночь встретили у Гроба Господня. Возвращались домой с процессией мужичков, поющих "Христос Воскресе"

из письма Андрея Белого, 26.04.1911, Пароход Яффа - Одесса

Вчера я слышал песни с моря
И плески волн о южный брег,
Душа, в смятеньи песням вторя,
К полудню направляла бег.
Так — невозможного искала,
И лишь далеко ввечеру
Сознаньем поздним разгадала
Волны певучую игру.
Но вновь перед вечерним светом
Она болит из глубины
И чует в сумраке согретом
Загадку песни и волны.

1901

Мама, ты совершенно напрасно беспокоишься.

Ты не бойся, что темно: Слушай, я тебе открою: Все невинно, все смешно, Все божественной игрою Суждено и создано.

Для божественной забавы Я порою к вам схожу. Собираю ваши травы И над ними ворожу И варю для вас отравы.

Эти стихи (Сологуба) были лейтмотивом всех похождений (и снялись мы на этом основании: Сологуб, я, Сюннерберг и Чулков). — Эти дни тоже было не без пьянства. Под мутно-голубыми и дождливыми рассветами пили мы шампанское, я почему-то (?) наелся устриц — и т. д. Но — «все невинно». Главное, что это не надрывает меня. Моя жизнь катится своим чередом, мимо порочных и забавных сновидений, грузными волнами. Я работаю, брожу, думаю. Надоело жить одному. «Праматерь» кончена (вчерне), «Песню Судьбы» на днях кончаю.

Отчего не напиться иногда, когда жизнь так сложилась: бывают минуты приближения трагического и страшного, ветер в душе еще свежий; а бывает — «легкая, такая легкая жизнь» (Сологуб).

Может быть, ты и не можешь этого понять, — но неужели ты не можешь согласовать это со мной? Ведь путь мой прям, как все русские пути, и если идти от одного кабака до другого зигзагами, то все же идешь все по тому же неизвестному еще, но, как стрела, прямому шоссейному пути — куда? куда? И потом —

Друзья! Не все ль одно и то же: Забыться вольною мечтой В нарядном зале, в модной ложе, Или в кибитке кочевой?

Целую.

Саша.


письмо от 28.04.1908, 27 лет

Неужели ты не приедешь прежде конца мая и совсем не поживешь со мной? Во-первых, мне совсем постыла эта пустая квартира. Во-вторых, надо же хоть сообразить все, опомниться. Я тут без тебя прожил долгую и трудную жизнь, от которой ты — за тридевять земель (опять волнуюсь и мучусь; эти вздорные слова должны идти тысячу верст, через две недели я получу ответ — опять не о том, что меня волнует, опять — из какой-то летаргии с ума можно сойти; мне вовсе не сладко).

На серные воды мне не нужно. Куда ехать и когда, я не знаю. И не хочу звать (после этого ты опять будешь ждать «ласкового письма», какое пишется, когда в человеке еще, и еще, и еще раз все перевернулось вверх дном и застыло в неясности, а душа… непоправимо устает и стареет от стужи, от неизвестности, от сна близких). «Просто нервы»… — нет, не просто.

О Станиславском я написал утром. О Мейерхольде — лучше не будем говорить. Двух пудов соли я с этим вторым Чулковым не съем. Мне не надо прирожденных плагиаторов с убогим содержанием души, но с впечатлительностию, которая производит впечатление таланта. Буду, насколько хватит сил, работать «про себя». А когда станет невтерпеж — сопьюсь.


из письма супруге, 29.04.1913, 32 года

Вот, если Вас не застану, оставляю письмо. Желаю Вам всего счастливого и светлого, всего, что есть здесь несомненно и только запрятано и закутано. Мне кажется, что мы увидимся скоро, например осенью. Больше уж не приду к Вам. У меня все складывается странно радостно. Сплелось столько всего, что ни написать, ни рассказать кратко немыслимо. Но все это цепкое, весеннее, пахучее, как ветки сирени после весенних ливней. Будьте счастливы, будьте милостивы, будьте так, как Вы можете. Это правда, что я верю в Вас, и имею на то основания.

из письма Гиппиусу А.В., 30.04.1903, 22 года