Перси Биш Шелли (1792 – 1822)
Percy Bysshe Shelley
Англия в 1819 году
Король безумный, ветхий, омертвелый,
Подонков-принцев измельчавший род –
Грязь из помойной лужи оскуделой,
Правители – слепой, безмозглый сброд –
Кровь, как пиявки, пьют остервенело,
Пока их ненасытность не убьет.
Народ, чья кровь на поле разлита,
Солдаты – меч двуострый и опасный
Тем, чья рука на вольность поднята;
Закон златой, кровавый, любострастный;
Религия без Бога, без Христа,
Сенат, где справедливость заперта, –
Все лишь гробы, откуда Призрак ясный
Восстанет, озарив наш день ненастный.
England in 1819
An old, mad, blind, despised, and dying King;
Princes, the dregs of their dull race, who flow
Through public scorn,—mud from a muddy spring;
Rulers who neither see nor feel nor know,
But leechlike to their fainting country cling
Till they drop, blind in blood, without a blow.
A people starved and stabbed in th' untilled field;
An army, whom liberticide and prey
Makes as a two-edged sword to all who wield;
Golden and sanguine laws which tempt and slay;
Religion Christless, Godless—a book sealed;
A senate, Time’s worst statute, unrepealed—
Are graves from which a glorious Phantom may
Burst, to illumine our tempestuous day.
Percy Bysshe Shelley
Англия в 1819 году
Король безумный, ветхий, омертвелый,
Подонков-принцев измельчавший род –
Грязь из помойной лужи оскуделой,
Правители – слепой, безмозглый сброд –
Кровь, как пиявки, пьют остервенело,
Пока их ненасытность не убьет.
Народ, чья кровь на поле разлита,
Солдаты – меч двуострый и опасный
Тем, чья рука на вольность поднята;
Закон златой, кровавый, любострастный;
Религия без Бога, без Христа,
Сенат, где справедливость заперта, –
Все лишь гробы, откуда Призрак ясный
Восстанет, озарив наш день ненастный.
England in 1819
An old, mad, blind, despised, and dying King;
Princes, the dregs of their dull race, who flow
Through public scorn,—mud from a muddy spring;
Rulers who neither see nor feel nor know,
But leechlike to their fainting country cling
Till they drop, blind in blood, without a blow.
A people starved and stabbed in th' untilled field;
An army, whom liberticide and prey
Makes as a two-edged sword to all who wield;
Golden and sanguine laws which tempt and slay;
Religion Christless, Godless—a book sealed;
A senate, Time’s worst statute, unrepealed—
Are graves from which a glorious Phantom may
Burst, to illumine our tempestuous day.
Элизабет Баррет-Браунинг (1806 – 1861)
Elisabeth Barret-Browning
Сонеты с португальского. Сонет 43.
Как я люблю тебя? Позволь расчесть:
Всей высью, глубью, широтой душевной,
Когда душа от скуки повседневной
Уходит прочь, чтоб идеал обресть.
Как я люблю? Как все, что в свете есть,
И днем, и ночью, в тихий час безгневный,
Как борются за правду каждодневно,
Как не приемлют похвалу и лесть.
Как я люблю? Среди страстей былых
И горя детской верой пламенея.
Как я люблю? Как прежде – всех святых.
Смеясь, рыдая, льну всегда к тебе я.
Бог видит – по скончаньи дней моих
За гробом полюблю еще сильнее.
Sonnets from the Portuguese. Sonnet 43.
How do I love thee? Let me count the ways.
I love thee to the depth and breadth and height
My soul can reach, when feeling out of sight
For the ends of being and ideal grace.
I love thee to the level of every day’s
Most quiet need, by sun and candle-light.
I love thee freely, as men strive for right;
I love thee purely, as they turn from praise.
I love thee with the passion put to use
In my old griefs, and with my childhood’s faith.
I love thee with a love I seemed to lose
With my lost saints. I love thee with the breath,
Smiles, tears, of all my life; and, if God choose,
I shall but love thee better after death.
Elisabeth Barret-Browning
Сонеты с португальского. Сонет 43.
Как я люблю тебя? Позволь расчесть:
Всей высью, глубью, широтой душевной,
Когда душа от скуки повседневной
Уходит прочь, чтоб идеал обресть.
Как я люблю? Как все, что в свете есть,
И днем, и ночью, в тихий час безгневный,
Как борются за правду каждодневно,
Как не приемлют похвалу и лесть.
Как я люблю? Среди страстей былых
И горя детской верой пламенея.
Как я люблю? Как прежде – всех святых.
Смеясь, рыдая, льну всегда к тебе я.
Бог видит – по скончаньи дней моих
За гробом полюблю еще сильнее.
Sonnets from the Portuguese. Sonnet 43.
How do I love thee? Let me count the ways.
I love thee to the depth and breadth and height
My soul can reach, when feeling out of sight
For the ends of being and ideal grace.
I love thee to the level of every day’s
Most quiet need, by sun and candle-light.
I love thee freely, as men strive for right;
I love thee purely, as they turn from praise.
I love thee with the passion put to use
In my old griefs, and with my childhood’s faith.
I love thee with a love I seemed to lose
With my lost saints. I love thee with the breath,
Smiles, tears, of all my life; and, if God choose,
I shall but love thee better after death.
Уильям Купер (1731 – 1800)
William Cowper
Одиночество Александра Селкирка
Я владыка всего окоема,
Безраздельный правитель и царь,
Здесь на суше, давно мне знакомой,
Мне покорствует всякая тварь.
Одиночество! Где же щедроты,
Что составили славу твою?
Лучше жить, где беда и забота,
Чем царить в этом страшном краю.
Недоступен мне род человечий –
В одиночку свой путь прохожу,
Я чужой не услышу здесь речи,
Я от собственной речи дрожу.
Всякий зверь полевой, бессловесный,
На меня безразлично глядит –
Люди здесь им совсем неизвестны,
И меня их покорность дивит.
Дар небес, коим должно гордиться,
Где вы, Общество, Дружба, Любовь?
Мне бы крылья иметь, как у птицы,
Я тогда испытал бы вас вновь!
Я тогда утолил бы печали,
Верой в Бога себя воскресил,
Мне бы старцы пути указали,
Мне бы юноши придали сил.
О ветра, что свершают терзанье!
На пустой донесите мне брег
Дружбы полное нежной посланье
Из страны, мне запретной навек!
О друзья, вы меня позабыли?
Или, может, остался там вдруг
Тот, чьи думы меня посетили, –
Уцелевший единственный друг?
Как же мысли бывают ретивы!
Их полет обогнать бы сумел
Ураганного ветра порывы
И стремление солнечных стрел.
Я представил – у дома родного
Я стою, это кажется мне…
Но мечта отлетела – и снова
Жить с отчаяньем наедине.
Возвращаются птицы в гнездовья,
Возвращается в норы зверьё,
Час покоя приходит, и вновь я
Возвращаюсь в жилище свое.
Всюду милость разлита в природе –
Милость, как я утешен тобой!
Ты приносишь надежду в невзгоде,
Примиряешь с жестокой судьбой.
Александр Селкирк (1676 – 1721) – шотландский матрос, четыре года проживший на необитаемом острове и послуживший прототипом Робинзона Крузо.
THE SOLITUDE OF ALEXANDER SELKIRK
I am monarch of all I survey;
My right there is none to dispute;
From the centre all round to the sea
I am lord of the fowl and the brute.
O Solitude! where are the charms
That sages have seen in thy face?
Better dwell in the midst of alarms,
Than reign in this horrible place.
I am out of humanity's reach,
I must finish my journey alone,
Never hear the sweet music of speech;
I start at the sound of my own.
The beasts that roam over the plain
My form with indifference see;
They are so unacquainted with man,
Their tameness is shocking to me.
But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.
Society, Friendship, and Love
Divinely bestow'd upon man,
O, had I the wings of a dove
How soon would I taste you again!
My sorrows I then might assuage
In the ways of religion and truth;
Might learn from the wisdom of age,
And be cheer'd by the sallies of youth.
Ye winds that have made me your sport,
Convey to this desolate shore
Some cordial endearing report
Of a land I shall visit no more:
My friends, do they now and then send
A wish or a thought after me?
O tell me I yet have a friend,
Though a friend I am never to see.
How fleet is a glance of the mind!
Compared with the speed of its flight,
The tempest itself lags behind,
And the swift-wingèd arrows of light.
When I think of my own native land,
In a moment I seem to be there;
But, alas! recollection at hand
Soon hurries me back to despair.
But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.
William Cowper
Одиночество Александра Селкирка
Я владыка всего окоема,
Безраздельный правитель и царь,
Здесь на суше, давно мне знакомой,
Мне покорствует всякая тварь.
Одиночество! Где же щедроты,
Что составили славу твою?
Лучше жить, где беда и забота,
Чем царить в этом страшном краю.
Недоступен мне род человечий –
В одиночку свой путь прохожу,
Я чужой не услышу здесь речи,
Я от собственной речи дрожу.
Всякий зверь полевой, бессловесный,
На меня безразлично глядит –
Люди здесь им совсем неизвестны,
И меня их покорность дивит.
Дар небес, коим должно гордиться,
Где вы, Общество, Дружба, Любовь?
Мне бы крылья иметь, как у птицы,
Я тогда испытал бы вас вновь!
Я тогда утолил бы печали,
Верой в Бога себя воскресил,
Мне бы старцы пути указали,
Мне бы юноши придали сил.
О ветра, что свершают терзанье!
На пустой донесите мне брег
Дружбы полное нежной посланье
Из страны, мне запретной навек!
О друзья, вы меня позабыли?
Или, может, остался там вдруг
Тот, чьи думы меня посетили, –
Уцелевший единственный друг?
Как же мысли бывают ретивы!
Их полет обогнать бы сумел
Ураганного ветра порывы
И стремление солнечных стрел.
Я представил – у дома родного
Я стою, это кажется мне…
Но мечта отлетела – и снова
Жить с отчаяньем наедине.
Возвращаются птицы в гнездовья,
Возвращается в норы зверьё,
Час покоя приходит, и вновь я
Возвращаюсь в жилище свое.
Всюду милость разлита в природе –
Милость, как я утешен тобой!
Ты приносишь надежду в невзгоде,
Примиряешь с жестокой судьбой.
Александр Селкирк (1676 – 1721) – шотландский матрос, четыре года проживший на необитаемом острове и послуживший прототипом Робинзона Крузо.
THE SOLITUDE OF ALEXANDER SELKIRK
I am monarch of all I survey;
My right there is none to dispute;
From the centre all round to the sea
I am lord of the fowl and the brute.
O Solitude! where are the charms
That sages have seen in thy face?
Better dwell in the midst of alarms,
Than reign in this horrible place.
I am out of humanity's reach,
I must finish my journey alone,
Never hear the sweet music of speech;
I start at the sound of my own.
The beasts that roam over the plain
My form with indifference see;
They are so unacquainted with man,
Their tameness is shocking to me.
But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.
Society, Friendship, and Love
Divinely bestow'd upon man,
O, had I the wings of a dove
How soon would I taste you again!
My sorrows I then might assuage
In the ways of religion and truth;
Might learn from the wisdom of age,
And be cheer'd by the sallies of youth.
Ye winds that have made me your sport,
Convey to this desolate shore
Some cordial endearing report
Of a land I shall visit no more:
My friends, do they now and then send
A wish or a thought after me?
O tell me I yet have a friend,
Though a friend I am never to see.
How fleet is a glance of the mind!
Compared with the speed of its flight,
The tempest itself lags behind,
And the swift-wingèd arrows of light.
When I think of my own native land,
In a moment I seem to be there;
But, alas! recollection at hand
Soon hurries me back to despair.
But the sea-fowl is gone to her nest,
The beast is laid down in his lair;
Even here is a season of rest,
And I to my cabin repair.
There's mercy in every place,
And mercy, encouraging thought!
Gives even affliction a grace,
And reconciles man to his lot.
Хуан дель Энсина (1468 – 1529)
Juan del Encina
Всякое благо мирское
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Блага прочь уносит время,
Блага жребий нас лишает,
Смерть все блага похищает
И главенствует над всеми.
Жизни сей тяжкое бремя
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Слава вечно сохранится,
Пусть мертвы уж те, кто славны;
Блага прочие снам равны
И ведут тебя к гробнице.
Быстро счастье испарится,
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Славу добрую добудем,
Пусть навеки нас возносит,
Словно древо плодоносит
Целый век на радость людям.
То, что благом своим судим, –
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Todos los bienes del mundo
pasan presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
El tiempo lleva los unos,
a otros fortuna y suerte,
y al cabo viene la muerte,
que no nos dexa ningunos.
Todos son bienes fortunos
y de muy poca memoria,
salvo la fama y la gloria.
La fama bive segura
aunque se muera su dueño;
los otros bienes son sueño
y una cierta sepoltura.
La mejor y más ventura
pasa presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
Procuremos buena fama,
que jamás nunca se pierde,
árbol que siempre está verde
y con el fruto en la rama.
Todo bien que bien se llama
pasa presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
https://youtu.be/UG-u_825tHo
Juan del Encina
Всякое благо мирское
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Блага прочь уносит время,
Блага жребий нас лишает,
Смерть все блага похищает
И главенствует над всеми.
Жизни сей тяжкое бремя
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Слава вечно сохранится,
Пусть мертвы уж те, кто славны;
Блага прочие снам равны
И ведут тебя к гробнице.
Быстро счастье испарится,
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Славу добрую добудем,
Пусть навеки нас возносит,
Словно древо плодоносит
Целый век на радость людям.
То, что благом своим судим, –
Преходяще и конечно,
Только честь и слава вечны.
Todos los bienes del mundo
pasan presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
El tiempo lleva los unos,
a otros fortuna y suerte,
y al cabo viene la muerte,
que no nos dexa ningunos.
Todos son bienes fortunos
y de muy poca memoria,
salvo la fama y la gloria.
La fama bive segura
aunque se muera su dueño;
los otros bienes son sueño
y una cierta sepoltura.
La mejor y más ventura
pasa presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
Procuremos buena fama,
que jamás nunca se pierde,
árbol que siempre está verde
y con el fruto en la rama.
Todo bien que bien se llama
pasa presto y su memoria,
salvo la fama y la gloria.
https://youtu.be/UG-u_825tHo
YouTube
Todos los bienes del Mundo "Juan del Encina"
Juan del Encina (1468-1529)
Todos los bienes del mundo: Fol. 286-287; Nº 438
(Cancionero de Palacio, 1474-1516)
Intérpretes: Ars Musicae&Coro Alleluia
(Enrique Gispert)
LP 1990
Todos los bienes del mundo
pasan presto y su memoria,
salvo la…
Todos los bienes del mundo: Fol. 286-287; Nº 438
(Cancionero de Palacio, 1474-1516)
Intérpretes: Ars Musicae&Coro Alleluia
(Enrique Gispert)
LP 1990
Todos los bienes del mundo
pasan presto y su memoria,
salvo la…
Этьен Дюран (1585/6 – 1618)
Étienne Durand
Стансы Непостоянству
Царица вольных дум, само Непостоянство,
Отец тебе – Эол, слюбившийся с волной!
Одушевляешь ты все дольное пространство.
Приемлю всей душой пременное тиранство,
И ты прими стихи, написанные мной!
Богиня, нашу жизнь ты направляешь властно,
Повсюду и нигде находишь ты свой дом,
Едва лишь запалив, ты гасишь пламень страстный,
И звездный свод небес ты кружишь ежечасно –
Есть высшая краса в преобращенье том.
Тяжелая земля в движенье устремлéнна,
Ведь двигает ее частиц малейших рой;
Нептунова спина перед тобой согбенна,
И года времена глаголют, что вселенной
Без жизни пребывать, не ты будь ты ей душой.
Наш разум – словно ветр; не знает он устоя,
И постоянен в нем лишь яростный порыв;
Что думаем сейчас, назавтра – все пустое,
Грядущее темно, мертво пережитое,
И все утратим мы, его надежным мнив.
На холст перенести свои желал я мысли,
Но как же удержать преображенье дум?
Устойчивы вчера, днесь в воздухе повисли,
Что раньше обожал, уж истиной не числю,
Вот так меняется по сотне раз мой ум.
Обрел я к твоему величию причастье,
И тем от горших бед себя я уберег.
Безумным назову того, кто ради счастья
Свободу подчинил потребе самовластья
И, чтобы жизнь обресть, на смерть себя обрек.
Могу я жечь огонь средь пустоши ледовой,
Средь наслаждений я – во власти у тревог,
Устами и душой всегда к любви готовый,
Не допущу, чтоб взор любезной дамы новой
Мне больше чем на миг пленить бы сердце смог.
Дочь воздуха, что так летуча и крылата,
В неволе у тебя от рабства я спасен.
Я в дар тебе несу последствия утраты,
Метания страстей, что бедами чреваты,
Предмет моей любви, что взял меня в полон.
Тебя я одарю картиною чудесной:
Союз любви с игрой украсит полотно;
Надежды, забытье, нрав подлый и бесчестный,
Грусть, меланхолия, упадок повсеместный,
Каприз ветров и дев – все изображено.
Песок морской, гроза и вихорь, мчащий мимо,
Сиянье дальних звезд, восхода пестрота,
Блеск молний, что стремглав летят неуловимо,
И живопись небес, людским очам незрима, –
Вот краски этого чудесного холста.
Красавицу мою дарю я вместо храма,
Пусть сердце женское послужит алтарем.
Приют найди в мозгу моей любезной дамы,
Я ж буду, словно жрец, служить тебе упрямо,
Бессмертью перемен молиться день за днем.
Stances à l'Inconstance
Esprit des beaux-esprits, vagabonde Inconstance,
Qu’Éole roi des vents avec l’onde conçut
Pour être de ce monde une seconde essence,
Reçois ces vers sacrés à ta seule puissance,
Aussi bien que mon âme autrefois te reçut.
Déesse qui partout et nulle part demeure,
Qui préside à nos jours et nous porte au tombeau,
Qui fais que le désir d’un instant naisse et meure,
Et qui fais que les cieux se tournent à toute heure,
Encor qu’il ne soit rien ni si grand, ni si beau.
Si la terre pesante en sa base est contrainte,
C’est par le mouvement des atomes divers,
Sur le dos de Neptun’ ta puissance est dépeinte,
Et les saisons font voir que ta majesté sainte
Est l’âme qui soutient le corps de l’univers.
Notre esprit n’est que vent, et comme un vent volage,
Ce qu’il nomme constance est un branle rétif,
Ce qu’il pense aujourd’hui, demain n’est qu’un ombrage,
Le passé n’est plus rien, le futur un nuage,
Et ce qu’il tient présent, il le sent fugitif.
Je peindrais volontiers mes légères pensées,
Mais déjà le pensant, mon penser est changé,
Ce que je tiens m’échappe, et les choses passées
Toujours par le présent se tiennent effacées,
Tant à ce changement mon esprit est rangé.
Ainsi depuis qu’à moi ta grandeur est unie,
Des plus cruels dédains j’ai su me garantir,
J’ai gaussé les esprits dont la folle manie
Esclave leur repos sous une tyrannie,
Et meurent à leur bien pour vivre au repentir.
Entre mille glaçons je sais feindre une flamme,
Entre mille plaisirs je fais le soucieux,
J’en porte une à la bouche, une autre dedans l’âme,
Et tiendrais à péché si la plus belle dame
Me retenait le cœur plus longtemps que les yeux.
Donque fille de l’air de cent plumes couverte,
Étienne Durand
Стансы Непостоянству
Царица вольных дум, само Непостоянство,
Отец тебе – Эол, слюбившийся с волной!
Одушевляешь ты все дольное пространство.
Приемлю всей душой пременное тиранство,
И ты прими стихи, написанные мной!
Богиня, нашу жизнь ты направляешь властно,
Повсюду и нигде находишь ты свой дом,
Едва лишь запалив, ты гасишь пламень страстный,
И звездный свод небес ты кружишь ежечасно –
Есть высшая краса в преобращенье том.
Тяжелая земля в движенье устремлéнна,
Ведь двигает ее частиц малейших рой;
Нептунова спина перед тобой согбенна,
И года времена глаголют, что вселенной
Без жизни пребывать, не ты будь ты ей душой.
Наш разум – словно ветр; не знает он устоя,
И постоянен в нем лишь яростный порыв;
Что думаем сейчас, назавтра – все пустое,
Грядущее темно, мертво пережитое,
И все утратим мы, его надежным мнив.
На холст перенести свои желал я мысли,
Но как же удержать преображенье дум?
Устойчивы вчера, днесь в воздухе повисли,
Что раньше обожал, уж истиной не числю,
Вот так меняется по сотне раз мой ум.
Обрел я к твоему величию причастье,
И тем от горших бед себя я уберег.
Безумным назову того, кто ради счастья
Свободу подчинил потребе самовластья
И, чтобы жизнь обресть, на смерть себя обрек.
Могу я жечь огонь средь пустоши ледовой,
Средь наслаждений я – во власти у тревог,
Устами и душой всегда к любви готовый,
Не допущу, чтоб взор любезной дамы новой
Мне больше чем на миг пленить бы сердце смог.
Дочь воздуха, что так летуча и крылата,
В неволе у тебя от рабства я спасен.
Я в дар тебе несу последствия утраты,
Метания страстей, что бедами чреваты,
Предмет моей любви, что взял меня в полон.
Тебя я одарю картиною чудесной:
Союз любви с игрой украсит полотно;
Надежды, забытье, нрав подлый и бесчестный,
Грусть, меланхолия, упадок повсеместный,
Каприз ветров и дев – все изображено.
Песок морской, гроза и вихорь, мчащий мимо,
Сиянье дальних звезд, восхода пестрота,
Блеск молний, что стремглав летят неуловимо,
И живопись небес, людским очам незрима, –
Вот краски этого чудесного холста.
Красавицу мою дарю я вместо храма,
Пусть сердце женское послужит алтарем.
Приют найди в мозгу моей любезной дамы,
Я ж буду, словно жрец, служить тебе упрямо,
Бессмертью перемен молиться день за днем.
Stances à l'Inconstance
Esprit des beaux-esprits, vagabonde Inconstance,
Qu’Éole roi des vents avec l’onde conçut
Pour être de ce monde une seconde essence,
Reçois ces vers sacrés à ta seule puissance,
Aussi bien que mon âme autrefois te reçut.
Déesse qui partout et nulle part demeure,
Qui préside à nos jours et nous porte au tombeau,
Qui fais que le désir d’un instant naisse et meure,
Et qui fais que les cieux se tournent à toute heure,
Encor qu’il ne soit rien ni si grand, ni si beau.
Si la terre pesante en sa base est contrainte,
C’est par le mouvement des atomes divers,
Sur le dos de Neptun’ ta puissance est dépeinte,
Et les saisons font voir que ta majesté sainte
Est l’âme qui soutient le corps de l’univers.
Notre esprit n’est que vent, et comme un vent volage,
Ce qu’il nomme constance est un branle rétif,
Ce qu’il pense aujourd’hui, demain n’est qu’un ombrage,
Le passé n’est plus rien, le futur un nuage,
Et ce qu’il tient présent, il le sent fugitif.
Je peindrais volontiers mes légères pensées,
Mais déjà le pensant, mon penser est changé,
Ce que je tiens m’échappe, et les choses passées
Toujours par le présent se tiennent effacées,
Tant à ce changement mon esprit est rangé.
Ainsi depuis qu’à moi ta grandeur est unie,
Des plus cruels dédains j’ai su me garantir,
J’ai gaussé les esprits dont la folle manie
Esclave leur repos sous une tyrannie,
Et meurent à leur bien pour vivre au repentir.
Entre mille glaçons je sais feindre une flamme,
Entre mille plaisirs je fais le soucieux,
J’en porte une à la bouche, une autre dedans l’âme,
Et tiendrais à péché si la plus belle dame
Me retenait le cœur plus longtemps que les yeux.
Donque fille de l’air de cent plumes couverte,
Qui de serf que j’étais m’a mis en liberté,
Je te fais un présent des restes de ma perte,
De mon amour changé, de sa flamme déserte,
Et du folâtre objet qui m’avait arrêté.
Je te fais un présent d’un tableau fantastique,
Où l’amour et le jeu par la main se tiendront,
L’oubliance, l’espoir, le désir frénétique,
Les serments parjurés, l’humeur mélancolique,
Les femmes et les vents ensemble s’y verront.
Les sables de la mer, les orages, les nues,
Les feux qui font en l’air les tonnantes chaleurs,
Les flammes des éclairs plus tôt mortes que vues,
Les peintures du ciel à nos yeux inconnues,
À ce divin tableau serviront de couleurs.
Pour un temple sacré je te donne ma Belle,
Je te donne son cœur pour en faire un autel,
Pour faire ton séjour tu prendras sa cervelle,
Et moi je te serai comme un prêtre fidèle
Qui passera ses jours en un change immortel.
Je te fais un présent des restes de ma perte,
De mon amour changé, de sa flamme déserte,
Et du folâtre objet qui m’avait arrêté.
Je te fais un présent d’un tableau fantastique,
Où l’amour et le jeu par la main se tiendront,
L’oubliance, l’espoir, le désir frénétique,
Les serments parjurés, l’humeur mélancolique,
Les femmes et les vents ensemble s’y verront.
Les sables de la mer, les orages, les nues,
Les feux qui font en l’air les tonnantes chaleurs,
Les flammes des éclairs plus tôt mortes que vues,
Les peintures du ciel à nos yeux inconnues,
À ce divin tableau serviront de couleurs.
Pour un temple sacré je te donne ma Belle,
Je te donne son cœur pour en faire un autel,
Pour faire ton séjour tu prendras sa cervelle,
Et moi je te serai comme un prêtre fidèle
Qui passera ses jours en un change immortel.
Сесил Артур Спринг Райс (1859 – 1918)
Я тебе, страна родная, с клятвой отдаю,
Той, что дел земных превыше, – всю любовь мою,
Та любовь не знает смуты, нет ее верней,
На алтарь она возложит все, что ценно ей;
Та любовь вовек не дрогнет, долг свой отдает,
Та любовь себя бесстрашно в жертву принесет.
Но иная, мне известно, где-то есть страна,
Тем, кто любит, всех дороже и важней она.
Нам Царя ее не видеть, войск ее не счесть,
Там есть крепость в сердце верном, в муках слава есть .
Там растут ее пределы с каждою душой,
Все стези ее приятны, путь ее – покой.
Sir Cecil Arthur Spring Rice
I vow to thee, my country, all earthly things above,
Entire and whole and perfect, the service of my love;
The love that asks no questions, the love that stands the test,
That lays upon the altar the dearest and the best;
The love that never falters, the love that pays the price,
The love that makes undaunted the final sacrifice.
And there's another country, I've heard of long ago,
Most dear to them that love her, most great to them that know;
We may not count her armies, we may not see her King;
Her fortress is a faithful heart, her pride is suffering;
And soul by soul and silently her shining bounds increase,
And her ways are ways of gentleness, and all her paths are peace.
https://www.youtube.com/watch?v=o6ZvylOSy5A
Я тебе, страна родная, с клятвой отдаю,
Той, что дел земных превыше, – всю любовь мою,
Та любовь не знает смуты, нет ее верней,
На алтарь она возложит все, что ценно ей;
Та любовь вовек не дрогнет, долг свой отдает,
Та любовь себя бесстрашно в жертву принесет.
Но иная, мне известно, где-то есть страна,
Тем, кто любит, всех дороже и важней она.
Нам Царя ее не видеть, войск ее не счесть,
Там есть крепость в сердце верном, в муках слава есть .
Там растут ее пределы с каждою душой,
Все стези ее приятны, путь ее – покой.
Sir Cecil Arthur Spring Rice
I vow to thee, my country, all earthly things above,
Entire and whole and perfect, the service of my love;
The love that asks no questions, the love that stands the test,
That lays upon the altar the dearest and the best;
The love that never falters, the love that pays the price,
The love that makes undaunted the final sacrifice.
And there's another country, I've heard of long ago,
Most dear to them that love her, most great to them that know;
We may not count her armies, we may not see her King;
Her fortress is a faithful heart, her pride is suffering;
And soul by soul and silently her shining bounds increase,
And her ways are ways of gentleness, and all her paths are peace.
https://www.youtube.com/watch?v=o6ZvylOSy5A
YouTube
English Patriotic Song - I Vow to Thee, My Country
Land of Hope and Glory: https://youtu.be/9U6IXugpPYc
Our Discord group: https://discord.gg/hQksrRv
"I Vow to Thee, My Country" is a British hymn (patriotic song), created in 1921, when a poem by Sir Cecil Spring Rice was set to music by Gustav Holst.
The…
Our Discord group: https://discord.gg/hQksrRv
"I Vow to Thee, My Country" is a British hymn (patriotic song), created in 1921, when a poem by Sir Cecil Spring Rice was set to music by Gustav Holst.
The…
Томас Нэш (1567 – ок. 1601)
Thomas Nashe
Моление в пору чумы
Счастье, твой пропал и след;
Как превратен этот свет!
Жизнь – лихая круговерть,
Только ей играет Смерть,
Всех стрела ее найдет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Не надейтесь, кто богат, –
Деньги вас не исцелят.
Мрут и сами лекаря.
Все живет на свете зря –
Вмиг чума до нас дойдет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Женская краса – цветок,
Час прошел – и он поблек;
И царицы тоже тленны,
И прекрасная Елена
Истлевает и гниет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Гектор – всех он был храбрей,
Стал он пищей для червей;
Не сразит судьбину меч,
Всем пора в могилу лечь.
Колокол меня зовет,
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Всем, кто остры на язык,
Горек будет смертный миг;
Ад – безжалостный палач,
Твой не услышит плач,
Красноречья не поймет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Все сословья, все чины –
Вы судьбу принять должны.
Рай давно для нас готов,
Мир – подмостки для шутов.
Путь на небо нас ведет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
A Litany in Time of Plague
Adieu, farewell, earth's bliss;
This world uncertain is;
Fond are life's lustful joys;
Death proves them all but toys;
None from his darts can fly;
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Rich men, trust not in wealth,
Gold cannot buy you health;
Physic himself must fade.
All things to end are made,
The plague full swift goes by;
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Beauty is but a flower
Which wrinkles will devour;
Brightness falls from the air;
Queens have died young and fair;
Dust hath closed Helen's eye.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Strength stoops unto the grave,
Worms feed on Hector brave;
Swords may not fight with fate,
Earth still holds open her gate.
"Come, come!" the bells do cry.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Wit with his wantonness
Tasteth death's bitterness;
Hell's executioner
Hath no ears for to hear
What vain art can reply.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Haste, therefore, each degree,
To welcome destiny;
Heaven is our heritage,
Earth but a player's stage;
Mount we unto the sky.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Thomas Nashe
Моление в пору чумы
Счастье, твой пропал и след;
Как превратен этот свет!
Жизнь – лихая круговерть,
Только ей играет Смерть,
Всех стрела ее найдет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Не надейтесь, кто богат, –
Деньги вас не исцелят.
Мрут и сами лекаря.
Все живет на свете зря –
Вмиг чума до нас дойдет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Женская краса – цветок,
Час прошел – и он поблек;
И царицы тоже тленны,
И прекрасная Елена
Истлевает и гниет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Гектор – всех он был храбрей,
Стал он пищей для червей;
Не сразит судьбину меч,
Всем пора в могилу лечь.
Колокол меня зовет,
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Всем, кто остры на язык,
Горек будет смертный миг;
Ад – безжалостный палач,
Твой не услышит плач,
Красноречья не поймет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
Все сословья, все чины –
Вы судьбу принять должны.
Рай давно для нас готов,
Мир – подмостки для шутов.
Путь на небо нас ведет.
Дурно мне, умру вот-вот.
Господи, помилуй нас!
A Litany in Time of Plague
Adieu, farewell, earth's bliss;
This world uncertain is;
Fond are life's lustful joys;
Death proves them all but toys;
None from his darts can fly;
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Rich men, trust not in wealth,
Gold cannot buy you health;
Physic himself must fade.
All things to end are made,
The plague full swift goes by;
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Beauty is but a flower
Which wrinkles will devour;
Brightness falls from the air;
Queens have died young and fair;
Dust hath closed Helen's eye.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Strength stoops unto the grave,
Worms feed on Hector brave;
Swords may not fight with fate,
Earth still holds open her gate.
"Come, come!" the bells do cry.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Wit with his wantonness
Tasteth death's bitterness;
Hell's executioner
Hath no ears for to hear
What vain art can reply.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Haste, therefore, each degree,
To welcome destiny;
Heaven is our heritage,
Earth but a player's stage;
Mount we unto the sky.
I am sick, I must die.
Lord, have mercy on us!
Сэмюэль Томсон (1766 – 1816)
Samuel Thomson
К ежику
Краса позорна без защиты.
Уильям Брум.
По рощам юноша поэт
Блуждает, оставляя след,
Слагает вирши про предмет
Любовной страсти,
Но у меня напевов нет
По этой части.
В кустах чирикать не смешно ль
Про кудри, что черны как смоль,
Про сердца раненого боль?
По мне – смешно ж!
От сих страстей меня уволь;
Предмет мой – Еж!
О зверь, чья внешность так страшна,
Чья ощетинена спина!
Из копий высится стена –
Заслон могучий,
Ползешь, как в поле борона,
О зверь колючий!
Твоя ближайшая семья,
По слухам, – хряк или свинья,
«А может – черт», добавлю я…
Здесь все неясно,
Но, уверяю, мысль моя
Тут не напрасна.
Тебя зачать лишь дьявол мог,
Уестествивши терн иль дрок,
И ведьма нянчила комок –
Дитя без рожек,
А после черт, смеясь, изрек:
«Ты будешь Ежик!»
Ты, мол, хитер – гласит народ.
Мол, свалится на землю плод –
Игла твоя его несет
Всегда с собой,
Чтоб ты его отправил в рот
Чрез день-другой.
А в это верить нелегко:
Есть слух – сосешь ты молоко
У заблудившей далеко
Худой коровы…
Коль так – гуляешь широко,
Дояр толковый!
Еще есть слух, не обессудь:
Коль еж пересекает путь,
То про удачу, мол, забудь
На целый день…
А я замечу: это муть
И дребедень.
Встречал я ежиков немало
И в вечер, и когда светало,
Когда я брался за орало
Иль шел домой…
Что, мне удача изменяла?
Ни Боже мой!
От суеверий и примет
Душе идет тяжелый вред,
Все колдовство – безумный бред
Для голодранцев;
Ни здесь такому веры нет,
Ни у шотландцев!
Что ж, до свиданья, добрый зверь!
Ползи к детенышам теперь
Иль ты не избежишь потерь,
Хоть иглокожий, –
Сражаться с псом моим, поверь,
Себе дороже!
Оригинал:
http://www.ulsterscotsacademy.com/texts/poetry/1700-1799/030-to-a-hedge-hog-samuel-thomson.php
Samuel Thomson
К ежику
Краса позорна без защиты.
Уильям Брум.
По рощам юноша поэт
Блуждает, оставляя след,
Слагает вирши про предмет
Любовной страсти,
Но у меня напевов нет
По этой части.
В кустах чирикать не смешно ль
Про кудри, что черны как смоль,
Про сердца раненого боль?
По мне – смешно ж!
От сих страстей меня уволь;
Предмет мой – Еж!
О зверь, чья внешность так страшна,
Чья ощетинена спина!
Из копий высится стена –
Заслон могучий,
Ползешь, как в поле борона,
О зверь колючий!
Твоя ближайшая семья,
По слухам, – хряк или свинья,
«А может – черт», добавлю я…
Здесь все неясно,
Но, уверяю, мысль моя
Тут не напрасна.
Тебя зачать лишь дьявол мог,
Уестествивши терн иль дрок,
И ведьма нянчила комок –
Дитя без рожек,
А после черт, смеясь, изрек:
«Ты будешь Ежик!»
Ты, мол, хитер – гласит народ.
Мол, свалится на землю плод –
Игла твоя его несет
Всегда с собой,
Чтоб ты его отправил в рот
Чрез день-другой.
А в это верить нелегко:
Есть слух – сосешь ты молоко
У заблудившей далеко
Худой коровы…
Коль так – гуляешь широко,
Дояр толковый!
Еще есть слух, не обессудь:
Коль еж пересекает путь,
То про удачу, мол, забудь
На целый день…
А я замечу: это муть
И дребедень.
Встречал я ежиков немало
И в вечер, и когда светало,
Когда я брался за орало
Иль шел домой…
Что, мне удача изменяла?
Ни Боже мой!
От суеверий и примет
Душе идет тяжелый вред,
Все колдовство – безумный бред
Для голодранцев;
Ни здесь такому веры нет,
Ни у шотландцев!
Что ж, до свиданья, добрый зверь!
Ползи к детенышам теперь
Иль ты не избежишь потерь,
Хоть иглокожий, –
Сражаться с псом моим, поверь,
Себе дороже!
Оригинал:
http://www.ulsterscotsacademy.com/texts/poetry/1700-1799/030-to-a-hedge-hog-samuel-thomson.php
❤1
Джордж Беркли / George Berkeley (1685 – 1753)
О грядущем насаждении искусств и наук в Америке
Оставит Муза вотчину свою,
Где лишь презрение к высокой теме,
И дом себе найдет в ином краю,
Потомство породив в иное время.
И в том краю, где благостный восход
Горит над невозделанною новью,
Природа дружно с творчеством живет,
Все дышит красотою и любовью, –
Там новый век родится золотой,
Расцвет державы и искусства,
Дух, одержимый яростной мечтой,
Тончайший ум, изысканное чувство.
Европа днесь бесплодна и бедна;
Но то, что прежде родила для света,
Огнем небесным одушевлена, –
То будет вечным для поэта.
На запад устремлен державы ход;
Уж пронеслось четыре акта драмы,
И пятый нам развязку принесет:
Сын младший Времени – способный самый.
On the prospect of planting arts and learning in America
THE Muse, disgusted at an Age and Clime
Barren of every glorious Theme,
In distant Lands now waits a better Time,
Producing subjects worthy Fame;
In happy climes, where from the genial sun
And virgin earth such scenes ensue,
The force of art by nature seems outdone,
And fancied beauties by the true:
There shall be sung another golden age,
The rise of empire and of arts,
The good and great inspiring epic rage,
The wisest heads and noblest hearts.
Not such as Europe breeds in her decay;
Such as she bred when fresh and young,
When heav'nly flame did animate her clay,
By future poets shall be sung.
Westward the course of empire takes its way;
The four first Acts already past,
A fifth shall close the drama with the day;
Time's noblest offspring is the last.
О грядущем насаждении искусств и наук в Америке
Оставит Муза вотчину свою,
Где лишь презрение к высокой теме,
И дом себе найдет в ином краю,
Потомство породив в иное время.
И в том краю, где благостный восход
Горит над невозделанною новью,
Природа дружно с творчеством живет,
Все дышит красотою и любовью, –
Там новый век родится золотой,
Расцвет державы и искусства,
Дух, одержимый яростной мечтой,
Тончайший ум, изысканное чувство.
Европа днесь бесплодна и бедна;
Но то, что прежде родила для света,
Огнем небесным одушевлена, –
То будет вечным для поэта.
На запад устремлен державы ход;
Уж пронеслось четыре акта драмы,
И пятый нам развязку принесет:
Сын младший Времени – способный самый.
On the prospect of planting arts and learning in America
THE Muse, disgusted at an Age and Clime
Barren of every glorious Theme,
In distant Lands now waits a better Time,
Producing subjects worthy Fame;
In happy climes, where from the genial sun
And virgin earth such scenes ensue,
The force of art by nature seems outdone,
And fancied beauties by the true:
There shall be sung another golden age,
The rise of empire and of arts,
The good and great inspiring epic rage,
The wisest heads and noblest hearts.
Not such as Europe breeds in her decay;
Such as she bred when fresh and young,
When heav'nly flame did animate her clay,
By future poets shall be sung.
Westward the course of empire takes its way;
The four first Acts already past,
A fifth shall close the drama with the day;
Time's noblest offspring is the last.
Уильям Драммонд (1585 – 1649) / William Drummond
К Иоанну Крестителю
Предтеча самого Царя Небес,
Одетый в шкуры, прочь ушел в пустыню,
И видел в звере, населявшем лес,
Поболе человечьей благостыню.
Акриды в пищу шли ему, и мед
Ему дарили девственные соты;
Он тощ был, изнурен, длиннобород,
Напоминал отверженное что-то.
Он рек: «Спасенье в Боге от грехов;
За мной в пустыню каяться пойдите
И покаяньем грех свой совлеките!»
— Но кто же там воспринял этот зов?
Одно лишь эхо вторило в стенаньи
В пещерах: «Покаянье! Покаянье!..»
For the Baptist
The last and greatest Herald of Heaven's King,
Girt with rough skins, hies to the deserts wild,
Among that savage brood the woods forth bring,
Which he than man more harmless found and mild.
His food was locusts, and what young doth spring
With honey that from virgin hives distill'd;
Parch'd body, hollow eyes, some uncouth thing
Made him appear, long since from earth exiled.
There burst he forth: 'All ye, whose hopes rely
On God, with me amidst these deserts mourn;
Repent, repent, and from old errors turn!'
—Who listen'd to his voice, obey'd his cry?
Only the echoes, which he made relent,
Rung from their marble caves 'Repent! Repent!
К Иоанну Крестителю
Предтеча самого Царя Небес,
Одетый в шкуры, прочь ушел в пустыню,
И видел в звере, населявшем лес,
Поболе человечьей благостыню.
Акриды в пищу шли ему, и мед
Ему дарили девственные соты;
Он тощ был, изнурен, длиннобород,
Напоминал отверженное что-то.
Он рек: «Спасенье в Боге от грехов;
За мной в пустыню каяться пойдите
И покаяньем грех свой совлеките!»
— Но кто же там воспринял этот зов?
Одно лишь эхо вторило в стенаньи
В пещерах: «Покаянье! Покаянье!..»
For the Baptist
The last and greatest Herald of Heaven's King,
Girt with rough skins, hies to the deserts wild,
Among that savage brood the woods forth bring,
Which he than man more harmless found and mild.
His food was locusts, and what young doth spring
With honey that from virgin hives distill'd;
Parch'd body, hollow eyes, some uncouth thing
Made him appear, long since from earth exiled.
There burst he forth: 'All ye, whose hopes rely
On God, with me amidst these deserts mourn;
Repent, repent, and from old errors turn!'
—Who listen'd to his voice, obey'd his cry?
Only the echoes, which he made relent,
Rung from their marble caves 'Repent! Repent!
Ричард Леверидж / Richard Leveridge (1670 – 1758)
Старый ростбиф английский
Когда нам вкусный ростбиф в пищу служил,
Мощной крови поток лился внутрь наших жил,
И солдат, и придворный страной дорожил…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Но потом подучил нас надутый француз
И к рагу с менуэтом привил он нам вкус,
И теперь мы волочим манерности груз…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Были крепки, могучи наши отцы,
Зазывали всех в гости, отнюдь не скупцы,
И, наевшись как следует, пели жильцы:
«Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!»
Мы теперь докатились до жизни какой?
Худосочный народ с боязливой душой,
Мы позорим свершения славы былой.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
А вот Елизавета в былые года
Лишь нахмурится – недруг боялся тогда!
Нам не нужен был чай, ни другая бурда –
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
В те года, лишь чужой к нам пожалует флот, –
Хорошо, если ноги от нас унесет,
Нам Армада об этом соврать не дает.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Был по вкусу и бой, и обед пузачу,
Как заварится каша – нам все по плечу,
А теперь… Уж простите, но я помолчу.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
The Roast Beef of Old England
When mighty Roast Beef was the Englishman's food,
It ennobled our veins and enriched our blood.
Our soldiers were brave and our courtiers were good
Oh! the Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
But since we have learnt from all-vapouring France
To eat their ragouts as well as to dance,
We're fed up with nothing but vain complaisance
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
Our fathers of old were robust, stout, and strong,
And kept open house, with good cheer all day long,
Which made their plump tenants rejoice in this song—
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
But now we are dwindled to, what shall I name?
A sneaking poor race, half-begotten and tame,
Who sully the honours that once shone in fame.
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
When good Queen Elizabeth sat on the throne,
Ere coffee, or tea, or such slip-slops were known,
The world was in terror if e'er she did frown.
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
In those days, if Fleets did presume on the Main,
They seldom, or never, return'd back again,
As witness, the Vaunting Armada of Spain.
Oh! The Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
Oh then we had stomachs to eat and to fight
And when wrongs were cooking to do ourselves right.
But now we're a… I could, but goodnight!
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
https://www.youtube.com/watch?v=aqbU_35bGL4
Старый ростбиф английский
Когда нам вкусный ростбиф в пищу служил,
Мощной крови поток лился внутрь наших жил,
И солдат, и придворный страной дорожил…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Но потом подучил нас надутый француз
И к рагу с менуэтом привил он нам вкус,
И теперь мы волочим манерности груз…
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Были крепки, могучи наши отцы,
Зазывали всех в гости, отнюдь не скупцы,
И, наевшись как следует, пели жильцы:
«Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!»
Мы теперь докатились до жизни какой?
Худосочный народ с боязливой душой,
Мы позорим свершения славы былой.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
А вот Елизавета в былые года
Лишь нахмурится – недруг боялся тогда!
Нам не нужен был чай, ни другая бурда –
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
В те года, лишь чужой к нам пожалует флот, –
Хорошо, если ноги от нас унесет,
Нам Армада об этом соврать не дает.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
Был по вкусу и бой, и обед пузачу,
Как заварится каша – нам все по плечу,
А теперь… Уж простите, но я помолчу.
Ах, старый ростбиф английский,
Старый добрый ты наш!
The Roast Beef of Old England
When mighty Roast Beef was the Englishman's food,
It ennobled our veins and enriched our blood.
Our soldiers were brave and our courtiers were good
Oh! the Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
But since we have learnt from all-vapouring France
To eat their ragouts as well as to dance,
We're fed up with nothing but vain complaisance
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
Our fathers of old were robust, stout, and strong,
And kept open house, with good cheer all day long,
Which made their plump tenants rejoice in this song—
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
But now we are dwindled to, what shall I name?
A sneaking poor race, half-begotten and tame,
Who sully the honours that once shone in fame.
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
When good Queen Elizabeth sat on the throne,
Ere coffee, or tea, or such slip-slops were known,
The world was in terror if e'er she did frown.
Oh! The Roast Beef of old England,
And old English Roast Beef!
In those days, if Fleets did presume on the Main,
They seldom, or never, return'd back again,
As witness, the Vaunting Armada of Spain.
Oh! The Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
Oh then we had stomachs to eat and to fight
And when wrongs were cooking to do ourselves right.
But now we're a… I could, but goodnight!
Oh! the Roast Beef of Old England,
And old English Roast Beef!
https://www.youtube.com/watch?v=aqbU_35bGL4
YouTube
The Roast Beef of Old England (arr. Jeremy Barlow)
Provided to YouTube by The Orchard Enterprises
The Roast Beef of Old England (arr. Jeremy Barlow) · Richard Leveridge · The Broadside Band · John Potter · Deborah Roberts
English National Songs
℗ 1993 Saydisc Records
Released on: 1993-01-01
Music Publisher:…
The Roast Beef of Old England (arr. Jeremy Barlow) · Richard Leveridge · The Broadside Band · John Potter · Deborah Roberts
English National Songs
℗ 1993 Saydisc Records
Released on: 1993-01-01
Music Publisher:…
Джордж Каннинг / George Canning (1770 – 1827)
Друг Человечества и Точильщик Ножей
В подражание сапфическим строфам г-на Саути
ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
О Точильщик бедный! Куда путь держишь?
Поломался круг твой, в дороге тяжко,
Ветер дует, в шляпе твоей прорехи,
Рваны штанины…
О Точильщик бедный! Богач поймет ли,
В золотой карете по тракту мчащий,
Сколь тяжелый труд – выкликать «Ножи да
Ножницы точим»?
Кто тебя, открой мне, точить заставил?
Кто тебя угнетал? Тиран богатый?
Кто, помещик? Или приходский пастор?
Иль адвокаты?
За охоту ли наказал помещик?
Пастор из тебя десятину выбил?
Разорил тебя адвокат лукавый
Иском судебным?
Книгу – Томас Пейн, «Права человека» –
Ты читал? Дрожат состраданья слезы
На моих ресницах, вот-вот польются…
Все мне поведай!
ТОЧИЛЬЩИК НОЖЕЙ
Все поведать? Бог вас помилуй, сударь!
Да вчерась в трактире я нализался,
Там-то шляпу мне да портки – смотрите! –
В драке порвали.
Сразу повязали меня констебли,
Потащили меня на суд-расправу,
И судья меня за праздношатанье
Раз – и в колодки.
Кабы дали вы мне шесть пенсов, сударь,
Я пивка б за ваше здоровье выпил.
А в политику мне соваться носом –
Ох, несподручно!
ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Шестипенсовик дать! Да будь ты проклят,
Тварь, что мстить не хочет за угнетенье,
Негодяй, подлец, отщепенец гнусный,
Жалкий, трусливый!
(Пинает Точильщика, переворачивает его точильный круг и уходит в порыве республиканского воодушевления и вселенского человеколюбия)
The Friend of Humanity and The Knife-Grinder
In Imitation of Mr. Southey’s Sapphics
FRIEND OF HUMANITY
‘Needy Knife-grinder! whither are you going?
Rough is the road, your Wheel is out of order –
Bleak blows the blast; – your hat has got a hole in’t,
So have your breeches!
‘Weary Knife-grinder! little think the proud ones,
Who in their coaches roll along the turnpike-
-road, what hard work ’tis crying all day “Knives and
Scissars to grind O!”
‘Tell me, Knife-grinder, how you came to grind knives?
Did some rich man tyrannically use you ?
Was it the ’Squire? or Parson of the Parish?
Or the Attorney?
‘Was it the ’Squire for killing of his Game? or
Covetous Parson for his Tythes distraining?
Or roguish Lawyer made you lose your little
All in a law-suit?
‘(Have you not read the Rights of Man, by TOM PAINE?)
Drops of compassion tremble on my eye-lids,
Ready to fall, as soon as you have told your
Pitiful story.’
KNIFE-GRINDER
‘Story! God bless you! I have none to tell, Sir,
Only last night a-drinking at the Chequers,
This poor old hat and breeches, as you see, were
Torn in a scuffle.
‘Constables came up for to take me into
Custody; they took me before the Justice;
Justice OLDMIXON put me in the Parish-
-Stocks for a Vagrant.
‘I should be glad to drink your Honour’s health in
A Pot of Beer, if you would give me Sixpence;
But for my part, I never love to meddle
With Politics, Sir.’
FRIEND OF HUMANITY
‘I give thee Sixpence! I will see thee damn’d first –
Wretch! whom no sense of wrongs can rouse to vengeance –
Sordid, unfeeling, reprobate, degraded,
Spiritless outcast!’
(Kicks the Knife-grinder, overturns his Wheel, and exit in a transport
of republican enthusiasm and universal philanthropy.)
Друг Человечества и Точильщик Ножей
В подражание сапфическим строфам г-на Саути
ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
О Точильщик бедный! Куда путь держишь?
Поломался круг твой, в дороге тяжко,
Ветер дует, в шляпе твоей прорехи,
Рваны штанины…
О Точильщик бедный! Богач поймет ли,
В золотой карете по тракту мчащий,
Сколь тяжелый труд – выкликать «Ножи да
Ножницы точим»?
Кто тебя, открой мне, точить заставил?
Кто тебя угнетал? Тиран богатый?
Кто, помещик? Или приходский пастор?
Иль адвокаты?
За охоту ли наказал помещик?
Пастор из тебя десятину выбил?
Разорил тебя адвокат лукавый
Иском судебным?
Книгу – Томас Пейн, «Права человека» –
Ты читал? Дрожат состраданья слезы
На моих ресницах, вот-вот польются…
Все мне поведай!
ТОЧИЛЬЩИК НОЖЕЙ
Все поведать? Бог вас помилуй, сударь!
Да вчерась в трактире я нализался,
Там-то шляпу мне да портки – смотрите! –
В драке порвали.
Сразу повязали меня констебли,
Потащили меня на суд-расправу,
И судья меня за праздношатанье
Раз – и в колодки.
Кабы дали вы мне шесть пенсов, сударь,
Я пивка б за ваше здоровье выпил.
А в политику мне соваться носом –
Ох, несподручно!
ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Шестипенсовик дать! Да будь ты проклят,
Тварь, что мстить не хочет за угнетенье,
Негодяй, подлец, отщепенец гнусный,
Жалкий, трусливый!
(Пинает Точильщика, переворачивает его точильный круг и уходит в порыве республиканского воодушевления и вселенского человеколюбия)
The Friend of Humanity and The Knife-Grinder
In Imitation of Mr. Southey’s Sapphics
FRIEND OF HUMANITY
‘Needy Knife-grinder! whither are you going?
Rough is the road, your Wheel is out of order –
Bleak blows the blast; – your hat has got a hole in’t,
So have your breeches!
‘Weary Knife-grinder! little think the proud ones,
Who in their coaches roll along the turnpike-
-road, what hard work ’tis crying all day “Knives and
Scissars to grind O!”
‘Tell me, Knife-grinder, how you came to grind knives?
Did some rich man tyrannically use you ?
Was it the ’Squire? or Parson of the Parish?
Or the Attorney?
‘Was it the ’Squire for killing of his Game? or
Covetous Parson for his Tythes distraining?
Or roguish Lawyer made you lose your little
All in a law-suit?
‘(Have you not read the Rights of Man, by TOM PAINE?)
Drops of compassion tremble on my eye-lids,
Ready to fall, as soon as you have told your
Pitiful story.’
KNIFE-GRINDER
‘Story! God bless you! I have none to tell, Sir,
Only last night a-drinking at the Chequers,
This poor old hat and breeches, as you see, were
Torn in a scuffle.
‘Constables came up for to take me into
Custody; they took me before the Justice;
Justice OLDMIXON put me in the Parish-
-Stocks for a Vagrant.
‘I should be glad to drink your Honour’s health in
A Pot of Beer, if you would give me Sixpence;
But for my part, I never love to meddle
With Politics, Sir.’
FRIEND OF HUMANITY
‘I give thee Sixpence! I will see thee damn’d first –
Wretch! whom no sense of wrongs can rouse to vengeance –
Sordid, unfeeling, reprobate, degraded,
Spiritless outcast!’
(Kicks the Knife-grinder, overturns his Wheel, and exit in a transport
of republican enthusiasm and universal philanthropy.)
Джон Уолкот (Питер Пиндар) / John Wolcot (Peter Pindar) (1738 – 1819)
Гимн гильотине
О дочь Свободы! Твой клинок
Нить жизни не одну рассек
И душу вызволил из тела;
Зачем же Галлия одна
Твоей стальной красой полна?
Примись и в Англии за дело!
Из казематов слышен стон:
Там бледных узников мильон,
Глаза пусты, а щеки впали!
И ты склоненным головам –
Как исцелительный бальзам:
Нет головы – и нет печали.
Яви свой лик нам, госпожа,
Приди! Пусть свита Мятежа
С тобой грядет благоговейно!
Ура! Друзей она ведет,
Представит Смуту нам вот-вот,
Смерть, Сатану и Тома Пейна!
Hymn To The Guillotine
Daughter of Liberty! whose knife
So busy chops the threads of life,
And frees from cumbrous clay the spirit;
Ah! why alone shall Gallia feel
The beauties of thy pond'rous steel?
Why must not Britain mark thy merit?
Hark! 'tis the dungeon's groan I hear;
And lo, a squalid band appear,
With sallow cheek, and hollow eye!
Unwilling, lo, the neck they bend;
Yet, through thy pow'r, their terrors end,
And with their heads the sorrows fly.
O let us view thy lofty grace;
To Britons shew thy blushing face,
And bless Rebellion's life—tir'd train!
Joy to my soul! she's on her way,
Led by her dearest friends, Dismay,
Death, and the Devil, and Tom Paine!
Гимн гильотине
О дочь Свободы! Твой клинок
Нить жизни не одну рассек
И душу вызволил из тела;
Зачем же Галлия одна
Твоей стальной красой полна?
Примись и в Англии за дело!
Из казематов слышен стон:
Там бледных узников мильон,
Глаза пусты, а щеки впали!
И ты склоненным головам –
Как исцелительный бальзам:
Нет головы – и нет печали.
Яви свой лик нам, госпожа,
Приди! Пусть свита Мятежа
С тобой грядет благоговейно!
Ура! Друзей она ведет,
Представит Смуту нам вот-вот,
Смерть, Сатану и Тома Пейна!
Hymn To The Guillotine
Daughter of Liberty! whose knife
So busy chops the threads of life,
And frees from cumbrous clay the spirit;
Ah! why alone shall Gallia feel
The beauties of thy pond'rous steel?
Why must not Britain mark thy merit?
Hark! 'tis the dungeon's groan I hear;
And lo, a squalid band appear,
With sallow cheek, and hollow eye!
Unwilling, lo, the neck they bend;
Yet, through thy pow'r, their terrors end,
And with their heads the sorrows fly.
O let us view thy lofty grace;
To Britons shew thy blushing face,
And bless Rebellion's life—tir'd train!
Joy to my soul! she's on her way,
Led by her dearest friends, Dismay,
Death, and the Devil, and Tom Paine!
Джон Скотт из Амвелла / John Scott of Amwell (1730 – 1783)
Сонет к Британии
Британия, мой дом! Грядет беда,
В себя вглядись ты беспристрастным оком:
Над селами простерла длань нужда,
И селянин – в мучении жестоком;
Свободу здесь теснит рабов орда,
Здесь должность покупается оброком,
Сенатором повелевает мзда –
Стенай и плачь перед грядущим роком!
Испанец гордый иль коварный галл
Тебе не столь опасно угрожал;
Не победит тебя союз кровавый
Врагов твоих – ты победишь себя.
Не возносись, могущество любя:
Падет свобода – и падет держава.
Sonnet to Britannia
Renown'd Britannia! lov'd parental land,
Regard thy welfare with a watchful eye;
Whene'er the weight of Want's afflicting hand
Wakes o'er thy vales the Poor's persuasive cry:
When Slaves in office Freemen's rights withstand,
When Wealth enormous sets th' Oppressor high,
And Bribes thy ductile Senators command;
Then mourn, for then thy Fate approacheth nigh.
Not from perfidious Gaul, or haughty Spain,
Nor all the neighbouring nations of the main,
Tho' leagu'd in war tremendous round thy shore,
But from thyself, thy Ruin must proceed;
Nor boast thy Power, for know it is decreed,
Thy Freedom gone, thy Power shall be no more.
Сонет к Британии
Британия, мой дом! Грядет беда,
В себя вглядись ты беспристрастным оком:
Над селами простерла длань нужда,
И селянин – в мучении жестоком;
Свободу здесь теснит рабов орда,
Здесь должность покупается оброком,
Сенатором повелевает мзда –
Стенай и плачь перед грядущим роком!
Испанец гордый иль коварный галл
Тебе не столь опасно угрожал;
Не победит тебя союз кровавый
Врагов твоих – ты победишь себя.
Не возносись, могущество любя:
Падет свобода – и падет держава.
Sonnet to Britannia
Renown'd Britannia! lov'd parental land,
Regard thy welfare with a watchful eye;
Whene'er the weight of Want's afflicting hand
Wakes o'er thy vales the Poor's persuasive cry:
When Slaves in office Freemen's rights withstand,
When Wealth enormous sets th' Oppressor high,
And Bribes thy ductile Senators command;
Then mourn, for then thy Fate approacheth nigh.
Not from perfidious Gaul, or haughty Spain,
Nor all the neighbouring nations of the main,
Tho' leagu'd in war tremendous round thy shore,
But from thyself, thy Ruin must proceed;
Nor boast thy Power, for know it is decreed,
Thy Freedom gone, thy Power shall be no more.
Джон Скотт из Амвелла / John Scott of Amwell (1730 – 1783)
Барабан
Мне мерзок барабанный гром,
Что бьет кругом, кругом, кругом,
Бездумных он зовет юнцов
Со всей страны, со всех концов,
Тех, кто готов покой и мир
Продать за штык и за мундир,
Кого Тщеславие зовет
На бой, на смерть идти вперед.
Мне мерзок барабанный гром,
Что бьет кругом, кругом, кругом,
Он про равнины говорит,
Где за селом село горит,
Про криком взорванные рты,
Про плач вдовы и сироты,
Про все, чем Страх пополнить смог
Людских страданий каталог.
The Drum
I hate that drum's discordant sound,
Parading round, and round, and round:
To thoughtless youth it pleasure yields,
And lures from cities and from fields,
To sell their liberty for charms
Of tawdry lace and glitt'ring arms;
And when Ambition's voice commands,
To fight and fall in foreign lands.
I hate that drum's discordant sound,
Parading round, and round, and round:
To me it talks of ravaged plains,
And burning towns and ruin'd swains,
And mangled limbs, and dying groans,
And widow's tears, and orphans moans,
And all that Misery's hand bestows,
To fill a catalogue of woes.
Барабан
Мне мерзок барабанный гром,
Что бьет кругом, кругом, кругом,
Бездумных он зовет юнцов
Со всей страны, со всех концов,
Тех, кто готов покой и мир
Продать за штык и за мундир,
Кого Тщеславие зовет
На бой, на смерть идти вперед.
Мне мерзок барабанный гром,
Что бьет кругом, кругом, кругом,
Он про равнины говорит,
Где за селом село горит,
Про криком взорванные рты,
Про плач вдовы и сироты,
Про все, чем Страх пополнить смог
Людских страданий каталог.
The Drum
I hate that drum's discordant sound,
Parading round, and round, and round:
To thoughtless youth it pleasure yields,
And lures from cities and from fields,
To sell their liberty for charms
Of tawdry lace and glitt'ring arms;
And when Ambition's voice commands,
To fight and fall in foreign lands.
I hate that drum's discordant sound,
Parading round, and round, and round:
To me it talks of ravaged plains,
And burning towns and ruin'd swains,
And mangled limbs, and dying groans,
And widow's tears, and orphans moans,
And all that Misery's hand bestows,
To fill a catalogue of woes.
ВОСПОМИНАНИЯ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ, 1815
Кругом стоят ряды столов и кресел,
Блистает зала. Юный лицеист
В гнезде наук издал свой первый свист -
А я уже и голову повесил.
Все шепчутся - Державин, мол, невесел -
А мне-то что? Я пред собою чист,
Сижу дремлю, не громок, не речист -
Иль вы хотите, чтоб я здесь чудесил?
Встряхнул меня словесностью Лицей
И отступился от меня Морфей,
Но все ж я стар - почти живые мощи!
И снова я тихонько прикорнул...
Вдруг некий смуглый отрок затянул
Строку: "Навис покров угрюмой нощи..."
Кругом стоят ряды столов и кресел,
Блистает зала. Юный лицеист
В гнезде наук издал свой первый свист -
А я уже и голову повесил.
Все шепчутся - Державин, мол, невесел -
А мне-то что? Я пред собою чист,
Сижу дремлю, не громок, не речист -
Иль вы хотите, чтоб я здесь чудесил?
Встряхнул меня словесностью Лицей
И отступился от меня Морфей,
Но все ж я стар - почти живые мощи!
И снова я тихонько прикорнул...
Вдруг некий смуглый отрок затянул
Строку: "Навис покров угрюмой нощи..."
Жан Буше (1476 – ок. 1545)
Jean Bouchet
Баллада ко всем сословиям
Что скажете, епископ, кардинал,
Аббат, кюре, служители Христовы?
Мирянин угнетение познал
От вас, и ущемленья терпит снова,
Не знаете занятия иного;
Из Церкви утекают, как река,
Богатства для набитья сундука,
И вы живете на широку ногу.
Разделайтесь с грехом – наверняка
Все попадем иль к черту, или к Богу.
О короли! Господь вам поручал
Пасти народ, вам послужить готовый.
Кругом теперь насилье и развал,
Царит грабеж под сению дворцовой.
Дворяне, честь считая пустяковой,
Смеетесь вы – но к вам придет тоска;
Вы, судьи, чья продажная рука
Неправый приговор творит помногу, –
Опомнитесь – беда недалека,
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Вы верности являйте идеал,
Селяне, совершая труд суровый,
Средь вас, купцы, пусть не живет нахал,
Что при торговле нарушает слово,
Не знайте искушенья никакого
Набить мошну, взирая свысока
На совесть, что бесчинному мерзка.
Чтоб не прийти к печальному итогу,
В грехах не проводите ни денька –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Принц, время есть одуматься пока;
Настанет смерть, далёка иль близка,
И мы, пришедши к смертному порогу
Одетыми в дерюгу иль в шелка, –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Ballade a tous les etatz
Que pensez vous Euesques, Cardinaulx,
Abbez, Curez, & aultres gens d’Eglise
Que presidez comme les principaulx
Sur les gens laiz par merueilleuse guise,
Chascun de vous auiourdhuy se desguise.
Et de voz biens trop follement vsez:
Des grans tresors de Dieu vous abusez
Et les mettez en pompe reprochable,
Quay qu’il en soit ne vous en excusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Roys triumphans,ſeigneurs imperiaulx
Ausquelz la charge est du peuple commise
Compte rendrez de grans tors, griefz & maulx
Qu’on voz subiects par rapine permise.
Tous nobles gens ou vertuz sont soubmise
A votre nom trop ne vous amusez.
Iuges royaulx aux biens tant ne musez
Que faciez trop iustice maniable,
Compte en rendrez; n’ón’en faictes des rusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Gens de labeur ne soyez desloyaulx
En labourant voz terres par surprise,
Et vous marchans soyez bons & loyaulx
Sans barat faire en vostre marchandise,
Que de l’argent la folle friandise
Ne trompe aulcun, telz abuz refusez,
Nous serons tous quelque iour accusez
De noz forfaiz,le cas est pitoyable,
Soient doncq de nous,tous pechez recusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Prince, pensons sans estre gabusez
Que quand noz iours ſeront par mort vsez,
Dequelque estat que nous soyons, sans fable,
Vestuz d’habits, riches, ou pertusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Jean Bouchet
Баллада ко всем сословиям
Что скажете, епископ, кардинал,
Аббат, кюре, служители Христовы?
Мирянин угнетение познал
От вас, и ущемленья терпит снова,
Не знаете занятия иного;
Из Церкви утекают, как река,
Богатства для набитья сундука,
И вы живете на широку ногу.
Разделайтесь с грехом – наверняка
Все попадем иль к черту, или к Богу.
О короли! Господь вам поручал
Пасти народ, вам послужить готовый.
Кругом теперь насилье и развал,
Царит грабеж под сению дворцовой.
Дворяне, честь считая пустяковой,
Смеетесь вы – но к вам придет тоска;
Вы, судьи, чья продажная рука
Неправый приговор творит помногу, –
Опомнитесь – беда недалека,
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Вы верности являйте идеал,
Селяне, совершая труд суровый,
Средь вас, купцы, пусть не живет нахал,
Что при торговле нарушает слово,
Не знайте искушенья никакого
Набить мошну, взирая свысока
На совесть, что бесчинному мерзка.
Чтоб не прийти к печальному итогу,
В грехах не проводите ни денька –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Принц, время есть одуматься пока;
Настанет смерть, далёка иль близка,
И мы, пришедши к смертному порогу
Одетыми в дерюгу иль в шелка, –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Ballade a tous les etatz
Que pensez vous Euesques, Cardinaulx,
Abbez, Curez, & aultres gens d’Eglise
Que presidez comme les principaulx
Sur les gens laiz par merueilleuse guise,
Chascun de vous auiourdhuy se desguise.
Et de voz biens trop follement vsez:
Des grans tresors de Dieu vous abusez
Et les mettez en pompe reprochable,
Quay qu’il en soit ne vous en excusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Roys triumphans,ſeigneurs imperiaulx
Ausquelz la charge est du peuple commise
Compte rendrez de grans tors, griefz & maulx
Qu’on voz subiects par rapine permise.
Tous nobles gens ou vertuz sont soubmise
A votre nom trop ne vous amusez.
Iuges royaulx aux biens tant ne musez
Que faciez trop iustice maniable,
Compte en rendrez; n’ón’en faictes des rusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Gens de labeur ne soyez desloyaulx
En labourant voz terres par surprise,
Et vous marchans soyez bons & loyaulx
Sans barat faire en vostre marchandise,
Que de l’argent la folle friandise
Ne trompe aulcun, telz abuz refusez,
Nous serons tous quelque iour accusez
De noz forfaiz,le cas est pitoyable,
Soient doncq de nous,tous pechez recusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Prince, pensons sans estre gabusez
Que quand noz iours ſeront par mort vsez,
Dequelque estat que nous soyons, sans fable,
Vestuz d’habits, riches, ou pertusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Джеймс Хогг / James Hogg (1770 – 1835)
Ведьмино заклятье
Ты устал, устал, устал,
Ты устал, устал идти,
Дух, услышь меня, любезный,
Пред зарею навести.
Мне слышен шепот от холма,
В тумане виснет злая тьма,
В лесах беседа мне слышна,
Кровава ведьмина луна.
Зияет средь небес провал,
Нагой в нем великан восстал –
Как головня, пылает взор,
В деснице меч его остёр.
Нечисто здесь. Моей волшбой
Ад с небом бьются меж собой –
Всю ночь сраженье им вести,
Все духи сбилися с пути.
В багровых каплях быть луне,
Что бродит в полуночном дне,
И кровью ангельской заря
Зардеет, в небесах горя.
Свое я знаю ремесло –
Творю добро, творю и зло;
Нашлю я боль, приворожу
Иль хуже – совесть разбужу!
Еще заклятие – и тут
Придет иль дух, иль Божий люд.
Из моря, ветра иль земли
Явись, Гил-Мулес, и внемли!
Князь ветра, спишь ты или бдишь,
Своих коней ко мне помчишь,
Ракету неба, яркий взрыв,
Дракона света упредив.
Мчи над Медведицей, над Псом,
Над радугой сквозь град и гром,
Над океаном, над горой
Ко мне – ко мне – ко мне домой!
Нашлю безумье иль беду,
Стрелою сердце я найду,
Нашлю тоску, приворожу
Иль хуже – совесть разбужу!
Гил-Мулес – имя злого духа, встречающееся в различных произведениях Хогга и почерпнутое им из шотландского фольклора.
A Witch’s Chant
Thou art weary, weary, weary,
Thou art weary and far away,
Hear me, gentle spirit, hear me,
Come before the dawn of day.
I hear a small voice from the hill,
The vapour is deadly, pale, and still —
A murmuring sough is on the wood,
And the witching star is red as blood.
And in the cleft of heaven I scan
The giant form of a naked man,
His eye is like the burning brand,
And he holds a sword in his right hand.
All is not well. By dint of spell,
Somewhere between the heaven and hell
There is this night a wild deray,
The spirits have wander'd from their way.
The purple drops shall tinge the moon
As she wanders through the midnight noon;
And the dawning heaven shall all be red
With blood by guilty angels shed.
Be as it will, I have the skill
To work by good or work by ill;
Then here’s for pain, and here's for thrall,
And here’s for conscience, worst of all.
Another chant, and then, and then,
Spirits shall come or Christian men—
Come from the earth, the air, or the sea,
Great Gil-Moules, I cry to thee!
Sleep'st thou, wakest thou, lord of the wind,
Mount thy steeds and gallop them blind;
And the long-tailed fiery dragon outfly,
The rocket of heaven, the bomb of the sky.
Over the dog-star, over the wain,
Over the cloud, and the rainbow’s mane,
Over the mountain, and over the sea,
Haste—haste—haste to me!
Then here's for trouble, and here’s for smart,
And here’s for the pang that seeks the heart;
Here's for madness, and here’s for thrall,
And here’s for conscience, the worst of all!
Ведьмино заклятье
Ты устал, устал, устал,
Ты устал, устал идти,
Дух, услышь меня, любезный,
Пред зарею навести.
Мне слышен шепот от холма,
В тумане виснет злая тьма,
В лесах беседа мне слышна,
Кровава ведьмина луна.
Зияет средь небес провал,
Нагой в нем великан восстал –
Как головня, пылает взор,
В деснице меч его остёр.
Нечисто здесь. Моей волшбой
Ад с небом бьются меж собой –
Всю ночь сраженье им вести,
Все духи сбилися с пути.
В багровых каплях быть луне,
Что бродит в полуночном дне,
И кровью ангельской заря
Зардеет, в небесах горя.
Свое я знаю ремесло –
Творю добро, творю и зло;
Нашлю я боль, приворожу
Иль хуже – совесть разбужу!
Еще заклятие – и тут
Придет иль дух, иль Божий люд.
Из моря, ветра иль земли
Явись, Гил-Мулес, и внемли!
Князь ветра, спишь ты или бдишь,
Своих коней ко мне помчишь,
Ракету неба, яркий взрыв,
Дракона света упредив.
Мчи над Медведицей, над Псом,
Над радугой сквозь град и гром,
Над океаном, над горой
Ко мне – ко мне – ко мне домой!
Нашлю безумье иль беду,
Стрелою сердце я найду,
Нашлю тоску, приворожу
Иль хуже – совесть разбужу!
Гил-Мулес – имя злого духа, встречающееся в различных произведениях Хогга и почерпнутое им из шотландского фольклора.
A Witch’s Chant
Thou art weary, weary, weary,
Thou art weary and far away,
Hear me, gentle spirit, hear me,
Come before the dawn of day.
I hear a small voice from the hill,
The vapour is deadly, pale, and still —
A murmuring sough is on the wood,
And the witching star is red as blood.
And in the cleft of heaven I scan
The giant form of a naked man,
His eye is like the burning brand,
And he holds a sword in his right hand.
All is not well. By dint of spell,
Somewhere between the heaven and hell
There is this night a wild deray,
The spirits have wander'd from their way.
The purple drops shall tinge the moon
As she wanders through the midnight noon;
And the dawning heaven shall all be red
With blood by guilty angels shed.
Be as it will, I have the skill
To work by good or work by ill;
Then here’s for pain, and here's for thrall,
And here’s for conscience, worst of all.
Another chant, and then, and then,
Spirits shall come or Christian men—
Come from the earth, the air, or the sea,
Great Gil-Moules, I cry to thee!
Sleep'st thou, wakest thou, lord of the wind,
Mount thy steeds and gallop them blind;
And the long-tailed fiery dragon outfly,
The rocket of heaven, the bomb of the sky.
Over the dog-star, over the wain,
Over the cloud, and the rainbow’s mane,
Over the mountain, and over the sea,
Haste—haste—haste to me!
Then here's for trouble, and here’s for smart,
And here’s for the pang that seeks the heart;
Here's for madness, and here’s for thrall,
And here’s for conscience, the worst of all!