Мэри Робинсон / Mary Robinson (1757 – 1800)
Январь 1795 года
Скользко. Кашляет прохожий.
Лорд – в мехах, бедняк – в рогоже,
Ждут гурманы объедений,
Без еды страдает гений.
Всюду особняк просторный,
Всюду вкрадчивый придворный,
Здесь бездушные магнаты
И драчливые солдаты.
Рогоносные супруги,
Театральные потуги,
Стонут на балах девицы,
Стонут бедные в больнице.
Все науки перебиты,
В запустении кредиты,
Верноподданным – невзгоды,
Принцам – браки и разводы.
Без гроша сидят поэты,
Плут мешком гребет монеты,
Крова тщетно ищет нищий,
Скупердяи копят тыщи.
Дарования – в загоне,
Правосудья нет в законе,
Кривда истину дурачит,
Честь и совесть горько плачут.
В ералаш играют дамы,
Гениев бесчестят хамы,
Старушонки молодятся,
Девушки в уме вредятся.
К роскоши стремится всякий,
Много шуму, мало драки,
Престарелы ловеласы,
Юны лорды-лоботрясы.
Живописцы, музыканты,
Лекаря и пасквилянты,
Газетенки, книжки, оды –
Ищет всяк своей угоды.
Дурно воинам живется,
Инвалиды – полководцы,
Школьник, в Марса полон веры,
Шустро лезет в офицеры.
Честный в бедности коснеет,
Воры врут и не краснеют,
Искренность везде презренна,
Хитрость всюду драгоценна.
January, 1795
Pavement slipp’ry, people sneezing,
Lords in ermine, beggars freezing;
Titled gluttons dainties carving,
Genius in a garret starving.
Lofty mansions, warm and spacious;
Courtiers cringing and voracious;
Misers scarce the wretched heeding;
Gallant soldiers fighting, bleeding.
Wives who laugh at passive spouses;
Theatres, and meeting-houses;
Balls, where simp’ring misses languish;
Hospitals, and groans of anguish.
Arts and sciences bewailing;
Commerce drooping, credit failing;
Placemen mocking subjects loyal;
Separations, weddings royal.
Authors who can’t earn a dinner;
Many a subtle rogue a winner;
Fugitives for shelter seeking;
Misers hoarding, tradesmen breaking.
Taste and talents quite deserted;
All the laws of truth perverted;
Arrogance o’er merit soaring;
Merit silently deploring.
Ladies gambling night and morning;
Fools the works of genius scorning;
Ancient dames for girls mistaken,
Youthful damsels quite forsaken.
Some in luxury delighting;
More in talking than in fighting;
Lovers old, and beaux decrepid;
Lordlings empty and insipid.
Poets, painters, and musicians;
Lawyers, doctors, politicians:
Pamphlets, newspapers, and odes,
Seeking fame by diff’rent roads.
Gallant souls with empty purses;
Gen’rals only fit for nurses;
School-boys, smit with martial spirit,
Taking place of vet’ran merit.
Honest men who can’t get places,
Knaves who shew unblushing faces;
Ruin hasten’d, peace retarded;
Candor spurn’d, and art rewarded.
Январь 1795 года
Скользко. Кашляет прохожий.
Лорд – в мехах, бедняк – в рогоже,
Ждут гурманы объедений,
Без еды страдает гений.
Всюду особняк просторный,
Всюду вкрадчивый придворный,
Здесь бездушные магнаты
И драчливые солдаты.
Рогоносные супруги,
Театральные потуги,
Стонут на балах девицы,
Стонут бедные в больнице.
Все науки перебиты,
В запустении кредиты,
Верноподданным – невзгоды,
Принцам – браки и разводы.
Без гроша сидят поэты,
Плут мешком гребет монеты,
Крова тщетно ищет нищий,
Скупердяи копят тыщи.
Дарования – в загоне,
Правосудья нет в законе,
Кривда истину дурачит,
Честь и совесть горько плачут.
В ералаш играют дамы,
Гениев бесчестят хамы,
Старушонки молодятся,
Девушки в уме вредятся.
К роскоши стремится всякий,
Много шуму, мало драки,
Престарелы ловеласы,
Юны лорды-лоботрясы.
Живописцы, музыканты,
Лекаря и пасквилянты,
Газетенки, книжки, оды –
Ищет всяк своей угоды.
Дурно воинам живется,
Инвалиды – полководцы,
Школьник, в Марса полон веры,
Шустро лезет в офицеры.
Честный в бедности коснеет,
Воры врут и не краснеют,
Искренность везде презренна,
Хитрость всюду драгоценна.
January, 1795
Pavement slipp’ry, people sneezing,
Lords in ermine, beggars freezing;
Titled gluttons dainties carving,
Genius in a garret starving.
Lofty mansions, warm and spacious;
Courtiers cringing and voracious;
Misers scarce the wretched heeding;
Gallant soldiers fighting, bleeding.
Wives who laugh at passive spouses;
Theatres, and meeting-houses;
Balls, where simp’ring misses languish;
Hospitals, and groans of anguish.
Arts and sciences bewailing;
Commerce drooping, credit failing;
Placemen mocking subjects loyal;
Separations, weddings royal.
Authors who can’t earn a dinner;
Many a subtle rogue a winner;
Fugitives for shelter seeking;
Misers hoarding, tradesmen breaking.
Taste and talents quite deserted;
All the laws of truth perverted;
Arrogance o’er merit soaring;
Merit silently deploring.
Ladies gambling night and morning;
Fools the works of genius scorning;
Ancient dames for girls mistaken,
Youthful damsels quite forsaken.
Some in luxury delighting;
More in talking than in fighting;
Lovers old, and beaux decrepid;
Lordlings empty and insipid.
Poets, painters, and musicians;
Lawyers, doctors, politicians:
Pamphlets, newspapers, and odes,
Seeking fame by diff’rent roads.
Gallant souls with empty purses;
Gen’rals only fit for nurses;
School-boys, smit with martial spirit,
Taking place of vet’ran merit.
Honest men who can’t get places,
Knaves who shew unblushing faces;
Ruin hasten’d, peace retarded;
Candor spurn’d, and art rewarded.
Хуан дель Энсина (1468 – 1529)
Juan del Encina
***
Наедайтесь, напивайтесь,
Будем петь и веселиться,
Ибо завтра вновь поститься.
В честь святого Карнавала
Поперек себя мы шире,
Мы купаться будем в жире,
Наедимся до отвала.
Поступай, как встарь бывало, –
Подобает усластиться,
Ибо завтра вновь поститься.
Славим доброго святого –
Он гоняет голодуху.
Мы устроим праздник брюху –
Завтра ждут мученья снова.
От гуляния такого
Как бы нам не развалиться –
Ибо завтра вновь поститься.
Пьянствуй, Блас, и пей, Бенито,
Пей, Льоренте, пьянствуй, Педро,
Выпей первым, выпей щедро,
Чтоб не спорить нам сердито.
Я люблю, когда налито,
Дай-ка, дай-ка нам напиться,
Ибо завтра вновь поститься.
Мы сегодня будем рады,
Ибо завтра ждет могила,
Ешьте-пейте что есть силы,
Ну а мы проверим стадо,
Но еды не бросим – надо
С полным ртом пешком пуститься,
Ибо завтра вновь поститься.
***
Hoy comamos y bebamos
Y cantemos y holguemos,
Que mañana ayunaremos.
Por honra de sant' Antruejo
Parémonos hoy bien anchos,
Embutamos estos panchos,
Recalquemos el pellejo.
Que costumbre és de concejo
que todos hoy nos artemos,
que mañana ayunaremos.
Honremos a tan buen santo,
Porque en hambre nos acorra,
Comamos a calca porra,
Que mañana hay gran quebranto.
Comamos y bebamos tanto,
Hasta que nos reventemos,
Que mañana ayunaremos.
Tomemos hoy gasajado,
Que mañana viene la muerte,
Bebamos, comamos huerte,
Vámonos cara el ganado.
No perderemos bocado,
Que comiendo nos iremos,
Y mañana ayunaremos.
Beve, Brás, más tú, beneito,
Beva Pedruelo y Lloriente,
Beve tú primeramente,
Quitarnos has deste preito.
En beber bien me deleito,
Daca, daca, beberemos,
Que mañana ayunaremos.
Tomemos hoy gasajado,
Que viene la muerte,
Bebamos, comamos huerte,
Vámonos cara el ganado.
No perderemos bocado,
Que comiendo nos iremos,
Y mañana ayunaremos.
Juan del Encina
***
Наедайтесь, напивайтесь,
Будем петь и веселиться,
Ибо завтра вновь поститься.
В честь святого Карнавала
Поперек себя мы шире,
Мы купаться будем в жире,
Наедимся до отвала.
Поступай, как встарь бывало, –
Подобает усластиться,
Ибо завтра вновь поститься.
Славим доброго святого –
Он гоняет голодуху.
Мы устроим праздник брюху –
Завтра ждут мученья снова.
От гуляния такого
Как бы нам не развалиться –
Ибо завтра вновь поститься.
Пьянствуй, Блас, и пей, Бенито,
Пей, Льоренте, пьянствуй, Педро,
Выпей первым, выпей щедро,
Чтоб не спорить нам сердито.
Я люблю, когда налито,
Дай-ка, дай-ка нам напиться,
Ибо завтра вновь поститься.
Мы сегодня будем рады,
Ибо завтра ждет могила,
Ешьте-пейте что есть силы,
Ну а мы проверим стадо,
Но еды не бросим – надо
С полным ртом пешком пуститься,
Ибо завтра вновь поститься.
***
Hoy comamos y bebamos
Y cantemos y holguemos,
Que mañana ayunaremos.
Por honra de sant' Antruejo
Parémonos hoy bien anchos,
Embutamos estos panchos,
Recalquemos el pellejo.
Que costumbre és de concejo
que todos hoy nos artemos,
que mañana ayunaremos.
Honremos a tan buen santo,
Porque en hambre nos acorra,
Comamos a calca porra,
Que mañana hay gran quebranto.
Comamos y bebamos tanto,
Hasta que nos reventemos,
Que mañana ayunaremos.
Tomemos hoy gasajado,
Que mañana viene la muerte,
Bebamos, comamos huerte,
Vámonos cara el ganado.
No perderemos bocado,
Que comiendo nos iremos,
Y mañana ayunaremos.
Beve, Brás, más tú, beneito,
Beva Pedruelo y Lloriente,
Beve tú primeramente,
Quitarnos has deste preito.
En beber bien me deleito,
Daca, daca, beberemos,
Que mañana ayunaremos.
Tomemos hoy gasajado,
Que viene la muerte,
Bebamos, comamos huerte,
Vámonos cara el ganado.
No perderemos bocado,
Que comiendo nos iremos,
Y mañana ayunaremos.
Ги-Шарль Кро (1879 – 1956)
Колыбельная для усопшей
Святая, великая Россия для сна
Закрыла глаза, голубые от льна,
Сырые от неба закрыла глаза, –
Глубока их на солнце была бирюза,
И легла, чтоб заснуть, Россия, – от муки
Скорчив, как мученица, руки.
Говорят, то не смерти покой, – лишь сна.
Но она так бледна и так холодна!
Потому что она всю кровь излила,
Потому что, рожая, она умерла.
Потише! потому что венец здесь из терний.
Потише! потому что всю кровь излила,
И потому что спускается мир вечерний.
Святая, в родах она умерла.
И жизнь зачинается с новой силой.
И тучи, и голуби, птицы и мгла
Летят вперед, летят над могилой.
Но святая, великая Россия для сна
Закрыла глаза, голубые от льна,
Сырые от неба закрыла глаза, –
И закрылась неба для них бирюза.
1924
Перевод с французского С. Пинуса. Публикуется впервые
Колыбельная для усопшей
Святая, великая Россия для сна
Закрыла глаза, голубые от льна,
Сырые от неба закрыла глаза, –
Глубока их на солнце была бирюза,
И легла, чтоб заснуть, Россия, – от муки
Скорчив, как мученица, руки.
Говорят, то не смерти покой, – лишь сна.
Но она так бледна и так холодна!
Потому что она всю кровь излила,
Потому что, рожая, она умерла.
Потише! потому что венец здесь из терний.
Потише! потому что всю кровь излила,
И потому что спускается мир вечерний.
Святая, в родах она умерла.
И жизнь зачинается с новой силой.
И тучи, и голуби, птицы и мгла
Летят вперед, летят над могилой.
Но святая, великая Россия для сна
Закрыла глаза, голубые от льна,
Сырые от неба закрыла глаза, –
И закрылась неба для них бирюза.
1924
Перевод с французского С. Пинуса. Публикуется впервые
Лазар де Сельв (ок. 1540 – ок. 1623)
На благовестие корабля Святого Петра (Мк. 6: 47-56)
Да, Церковь кораблем не зря наречена:
Бог – кормчий правит им, премудро направляя;
Вот Вера – парус наш, вот Милость – снасть морская;
Надежда якорем нам в тяготах дана.
Матросы-Пастыри без отдыха и сна
Гребут сквозь море – Мир, где шторм ревет, стеная, –
Вихрь Ересей летит, корабль наш сотрясая,
И кажется, что мы достигнем скоро дна.
О истинный Нептун! Молю, Эол предвечный,
Нам ветер слов святых попутный, а не встречный,
Пошли, подъяв Трезуб, что Троицей реком, –
Утишь сей лютый шквал и усмири ненастье,
И приведи корабль в святую гавань счастья,
В Свой благодатный порт, в родимый Божий дом!
Lazare de Selve (ca. 1540 – ca. 1623)
Sur l'Évangile du Navire de Saint Pierre
Ton Église, Seigneur, est le vaisseau sur mer,
Tu es le vrai pilote, et provident et sage ;
La foi en est le mât, charité le cordage,
Et l'ancre un saint espoir, qui nous vient animer.
Les pasteurs, matelots, ne cessent de ramer,
Le monde est cette mer toute enflée d'orage,
Les erreurs sont les vents, la tempête, et la rage,
Et semble qu'elle soit en danger d'abîmer.
Mais toi, ô vrai Neptune, ô tout-puissant Éole,
Avecques le vent fort de ta sainte parole,
Avecques ton trident, la sainte Trinité,
Apaise tous ces flots, et les change en bonace,
Et conduis cette nef à ton havre de grâce,
À ce port bienheureux de ta sainte cité.
На благовестие корабля Святого Петра (Мк. 6: 47-56)
Да, Церковь кораблем не зря наречена:
Бог – кормчий правит им, премудро направляя;
Вот Вера – парус наш, вот Милость – снасть морская;
Надежда якорем нам в тяготах дана.
Матросы-Пастыри без отдыха и сна
Гребут сквозь море – Мир, где шторм ревет, стеная, –
Вихрь Ересей летит, корабль наш сотрясая,
И кажется, что мы достигнем скоро дна.
О истинный Нептун! Молю, Эол предвечный,
Нам ветер слов святых попутный, а не встречный,
Пошли, подъяв Трезуб, что Троицей реком, –
Утишь сей лютый шквал и усмири ненастье,
И приведи корабль в святую гавань счастья,
В Свой благодатный порт, в родимый Божий дом!
Lazare de Selve (ca. 1540 – ca. 1623)
Sur l'Évangile du Navire de Saint Pierre
Ton Église, Seigneur, est le vaisseau sur mer,
Tu es le vrai pilote, et provident et sage ;
La foi en est le mât, charité le cordage,
Et l'ancre un saint espoir, qui nous vient animer.
Les pasteurs, matelots, ne cessent de ramer,
Le monde est cette mer toute enflée d'orage,
Les erreurs sont les vents, la tempête, et la rage,
Et semble qu'elle soit en danger d'abîmer.
Mais toi, ô vrai Neptune, ô tout-puissant Éole,
Avecques le vent fort de ta sainte parole,
Avecques ton trident, la sainte Trinité,
Apaise tous ces flots, et les change en bonace,
Et conduis cette nef à ton havre de grâce,
À ce port bienheureux de ta sainte cité.
Forwarded from Prosodia
Артём Серебренников о стихотворении
Ги-Шарль Кро (Guy-Charles Cros; 1879 - 1956) - французский поэт, более всего известный как сын эксцентричного «прóклятого поэта» Шарля Кро (1842 - 1888); его собственные стихи сегодня основательно забыты.
Его стихотворение, впервые опубликованное в еженедельнике «Меркюр де Франс» 15 июня 1924 г., перевел Сергей Александрович Пинус (наст. фам. Серапин; 1875 - 1927). Более всего он известен как создатель новаторской и до сих не оцененной по достоинству антологии «Французские поэты. Характеристики и переводы» (1914), доведенной до XVI в. В эмиграции он жил в Болгарии, где редактировал антикоммунистическую газету «Казачьи думы» (София).
В РГАЛИ хранится множество его неизданных переводов из французской поэзии XIX - начала XX в., включая и это впервые публикуемое стихотворение. Оно примечательно как лирический и лишенный политического пафоса отклик на трагедию русской революции, перекликающийся с многими образами и мотивами лирики русского Зарубежья.
Ги-Шарль Кро (Guy-Charles Cros; 1879 - 1956) - французский поэт, более всего известный как сын эксцентричного «прóклятого поэта» Шарля Кро (1842 - 1888); его собственные стихи сегодня основательно забыты.
Его стихотворение, впервые опубликованное в еженедельнике «Меркюр де Франс» 15 июня 1924 г., перевел Сергей Александрович Пинус (наст. фам. Серапин; 1875 - 1927). Более всего он известен как создатель новаторской и до сих не оцененной по достоинству антологии «Французские поэты. Характеристики и переводы» (1914), доведенной до XVI в. В эмиграции он жил в Болгарии, где редактировал антикоммунистическую газету «Казачьи думы» (София).
В РГАЛИ хранится множество его неизданных переводов из французской поэзии XIX - начала XX в., включая и это впервые публикуемое стихотворение. Оно примечательно как лирический и лишенный политического пафоса отклик на трагедию русской революции, перекликающийся с многими образами и мотивами лирики русского Зарубежья.
Маси́ас Влюбленный (ок. 1340 – ок. 1370)
Macías el Enamorado
О жизни Маси́аса сохранилось очень мало достоверных сведений и очень много романтических преданий. Родом он был, видимо, из г. Падрон в Галисии и жил в середине XIV в.; приписываемые ему песни сохранились как в кастильских, так и в галисийских языковых версиях. Уже к середине XV в. имя Маси́аса обросло легендами, он стал считаться образцом несчастного влюбленного и был прозван «кумиром любовников» и «мучеником любви». В литературных произведениях того времени зафиксированы различные и противоречащие друг другу предания о его жизни и смерти. По одному из самых популярных, Маси́ас был влюблен в жену магистра рыцарского ордена Калатрава; ревнивый муж в наказание заточил его в темницу, а затем пронзил копьем, просунутым в отверстие в стене. Слава Маси́аса дожила до Золотого века испанской литературы – Сервантес упоминал его как идеального влюбленного в «Дон Кихоте», а Лопе де Вега сделал Маси́аса главным героем пьесы «Постоянство до гроба» (Porfiar hasta morir, 1624-28). В состав «Песенника Баэны» (Cancionero de Baena), первого дошедшего до нас рукописного сборника кастильской поэзии (составлен ок. 1445 крещеным евреем Хуаном Альфонсо де Баэна, секретарем короля Хуана II; издан в 1851 г.) включено пять песен, связанных с именем Маси́аса; также ему с разной степенью достоверности приписывается 16 других.
Песнь, которую Маси́ас сложил против Амора и про которую иные трубадуры говорят, что она сложена против короля дона Педро
Ты, Амор, жесток во власти,
Ты в правленьи безрассуден,
Мощен, но не правосуден,
Твой престол готов проклясть я!
Был обижен я судьбою –
Незаслужен был укор,
Потому пришлось, не скрою,
Много бедствовать с тех пор;
Беспощаден ты, Амор,
И невзгоды и печали
Сердце мне одолевали –
Был суров твой приговор.
С императорской короной
Ты – король из королей,
«Прихоти – твои законы»,
В свете нет тебя страшней;
Повелитель всех людей,
Ты – правитель неучтивый,
Раз ты царствуешь спесиво,
Мне не быть среди судей.
Всех мужчин твой меч державный
Держит в горести великой,
Всякой даме благонравной
Стал единым ты владыкой,
Ты возносишь грозной пикой
Только подлость и уродство,
Унижаешь благородство,
Рушишь клятвы в злобе дикой.
Ты мое послушай слово:
Знаю, дерзок ты и смел,
Недруг и тиран суровый,
Двор ты собственный презрел,
Ты – любитель гадких дел:
Низкому даешь дворянство,
В ком есть честь и постоянство –
Смерть тому даешь в удел.
…против короля дона Педро – имеется в виду король Кастилии и Леона Педро I (правил 1350 – 1369), прозванный сначала Жестоким, а впоследствии Справедливым. Его нестабильное, противоречивое и полное бурных событий правление сопровождалось властным произволом и феодальными войнами, в которых была истреблена значительная часть старой кастильской знати.
«Прихоти – твои законы» – аллюзия на старинную испанскую поговорку Adonde van las leyes do quieren reyes («Ведут себя законы по прихоти короны»).
Eſta cantiga fiso Macias contra el amor enpero algunos trouadores disen que la fiso contra el Rey don Pedro
Amor cruel e brioso
mal aya la tu altesa
pues non fases igualesa
seyendo tanto poderoso
Abaxome mi ventura
non por mi mereуcimiento
e por ende la ventura
pusome en gran tormento
amor por tu fallimiento
e por la tu gran cruesa
mi coraçon con tristesa
es puesto en pensamento
Rey eres sobre los Reyes
coronado emperador
“do te plase van tus leyes”
todos an de ti pauor
e pues eres tal señor
non fases comunalesa
si entiendes que es proesa
non soy ende judgador
So la tu cruel espada
todo ome es en omildança
toda dueña meſurada
en ti deue auer fiança
con la tu briosa lança
ensalças toda vilesa
e abaxas la noblesa
de quien en ti ouo fiança
Ves amor por que lo digo
se que eres cruel e forte
aduersario enemigo
desamador de tu corte
al vil hechas en tal sorte
que por pres le das alteza
quien te sirue en gentilesa
por galardon le das morte
Macías el Enamorado
О жизни Маси́аса сохранилось очень мало достоверных сведений и очень много романтических преданий. Родом он был, видимо, из г. Падрон в Галисии и жил в середине XIV в.; приписываемые ему песни сохранились как в кастильских, так и в галисийских языковых версиях. Уже к середине XV в. имя Маси́аса обросло легендами, он стал считаться образцом несчастного влюбленного и был прозван «кумиром любовников» и «мучеником любви». В литературных произведениях того времени зафиксированы различные и противоречащие друг другу предания о его жизни и смерти. По одному из самых популярных, Маси́ас был влюблен в жену магистра рыцарского ордена Калатрава; ревнивый муж в наказание заточил его в темницу, а затем пронзил копьем, просунутым в отверстие в стене. Слава Маси́аса дожила до Золотого века испанской литературы – Сервантес упоминал его как идеального влюбленного в «Дон Кихоте», а Лопе де Вега сделал Маси́аса главным героем пьесы «Постоянство до гроба» (Porfiar hasta morir, 1624-28). В состав «Песенника Баэны» (Cancionero de Baena), первого дошедшего до нас рукописного сборника кастильской поэзии (составлен ок. 1445 крещеным евреем Хуаном Альфонсо де Баэна, секретарем короля Хуана II; издан в 1851 г.) включено пять песен, связанных с именем Маси́аса; также ему с разной степенью достоверности приписывается 16 других.
Песнь, которую Маси́ас сложил против Амора и про которую иные трубадуры говорят, что она сложена против короля дона Педро
Ты, Амор, жесток во власти,
Ты в правленьи безрассуден,
Мощен, но не правосуден,
Твой престол готов проклясть я!
Был обижен я судьбою –
Незаслужен был укор,
Потому пришлось, не скрою,
Много бедствовать с тех пор;
Беспощаден ты, Амор,
И невзгоды и печали
Сердце мне одолевали –
Был суров твой приговор.
С императорской короной
Ты – король из королей,
«Прихоти – твои законы»,
В свете нет тебя страшней;
Повелитель всех людей,
Ты – правитель неучтивый,
Раз ты царствуешь спесиво,
Мне не быть среди судей.
Всех мужчин твой меч державный
Держит в горести великой,
Всякой даме благонравной
Стал единым ты владыкой,
Ты возносишь грозной пикой
Только подлость и уродство,
Унижаешь благородство,
Рушишь клятвы в злобе дикой.
Ты мое послушай слово:
Знаю, дерзок ты и смел,
Недруг и тиран суровый,
Двор ты собственный презрел,
Ты – любитель гадких дел:
Низкому даешь дворянство,
В ком есть честь и постоянство –
Смерть тому даешь в удел.
…против короля дона Педро – имеется в виду король Кастилии и Леона Педро I (правил 1350 – 1369), прозванный сначала Жестоким, а впоследствии Справедливым. Его нестабильное, противоречивое и полное бурных событий правление сопровождалось властным произволом и феодальными войнами, в которых была истреблена значительная часть старой кастильской знати.
«Прихоти – твои законы» – аллюзия на старинную испанскую поговорку Adonde van las leyes do quieren reyes («Ведут себя законы по прихоти короны»).
Eſta cantiga fiso Macias contra el amor enpero algunos trouadores disen que la fiso contra el Rey don Pedro
Amor cruel e brioso
mal aya la tu altesa
pues non fases igualesa
seyendo tanto poderoso
Abaxome mi ventura
non por mi mereуcimiento
e por ende la ventura
pusome en gran tormento
amor por tu fallimiento
e por la tu gran cruesa
mi coraçon con tristesa
es puesto en pensamento
Rey eres sobre los Reyes
coronado emperador
“do te plase van tus leyes”
todos an de ti pauor
e pues eres tal señor
non fases comunalesa
si entiendes que es proesa
non soy ende judgador
So la tu cruel espada
todo ome es en omildança
toda dueña meſurada
en ti deue auer fiança
con la tu briosa lança
ensalças toda vilesa
e abaxas la noblesa
de quien en ti ouo fiança
Ves amor por que lo digo
se que eres cruel e forte
aduersario enemigo
desamador de tu corte
al vil hechas en tal sorte
que por pres le das alteza
quien te sirue en gentilesa
por galardon le das morte
Катрин де Рош (1542 – 1587)
Catherine Des Roches
Песня амазонок
Владыки вселенной,
Грозою военной
Зовем вас на бой;
Храбры и лукавы,
Стяжали мы славу;
Разили мы вражеский строй
В различных краях,
В бессчетных боях
Победной рукой.
Твои взяв уроки,
Мы гоним пороки;
Ты нас, добродетель, веди!
Гаси хладнокровно
Тот пламень любовный,
Что зреет коварно в груди;
Сама красота,
Сама чистота –
Вот наши вожди.
По нашим законам
Мужам, а не женам
Положено прясть;
Кто мерзок и жалок,
Тому возле прялок
Работать – достойная часть.
Вы злитесь на нас?
Ну что ж, сей же час
Извольте напасть!
Оригинал: http://tinyurl.com/zceuzf4
Catherine Des Roches
Песня амазонок
Владыки вселенной,
Грозою военной
Зовем вас на бой;
Храбры и лукавы,
Стяжали мы славу;
Разили мы вражеский строй
В различных краях,
В бессчетных боях
Победной рукой.
Твои взяв уроки,
Мы гоним пороки;
Ты нас, добродетель, веди!
Гаси хладнокровно
Тот пламень любовный,
Что зреет коварно в груди;
Сама красота,
Сама чистота –
Вот наши вожди.
По нашим законам
Мужам, а не женам
Положено прясть;
Кто мерзок и жалок,
Тому возле прялок
Работать – достойная часть.
Вы злитесь на нас?
Ну что ж, сей же час
Извольте напасть!
Оригинал: http://tinyurl.com/zceuzf4
Жан Буше (1476 – ок. 1545)
Jean Bouchet
Баллада ко всем сословиям
Что скажете, епископ, кардинал,
Аббат, кюре, служители Христовы?
Мирянин угнетение познал
От вас, и ущемленья терпит снова,
Не знаете занятия иного;
Из Церкви утекают, как река,
Богатства для набитья кошелька,
И вы живете на широку ногу.
Разделайтесь с грехом – наверняка
Все попадем иль к черту, или к Богу.
О короли! Господь вам поручал
Пасти народ, вам послужить готовый.
Кругом теперь насилье и развал,
Царит грабеж под сению дворцовой.
Дворяне, честь считая пустяковой,
Смеетесь вы – но к вам придет тоска;
Вы, судьи, чья продажная рука
Неправый приговор творит помногу, –
Опомнитесь – беда недалека,
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Вы верности являйте идеал,
Селяне, совершая труд суровый,
Средь вас, купцы, пусть не живет нахал,
Что при торговле нарушает слово,
Не знайте искушенья никакого
Набить мошну, взирая свысока
На совесть, что бесчинному мерзка.
Чтоб не прийти к печальному итогу,
В грехах не проводите ни денька –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Принц, время есть одуматься пока;
Настанет смерть, далёка иль близка,
И мы, пришедши к смертному порогу
Одетыми в дерюгу иль в шелка, –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Ballade a tous les etatz
Que pensez vous Euesques, Cardinaulx,
Abbez, Curez, & aultres gens d’Eglise
Que presidez comme les principaulx
Sur les gens laiz par merueilleuse guise,
Chascun de vous auiourdhuy se desguise.
Et de voz biens trop follement vsez:
Des grans tresors de Dieu vous abusez
Et les mettez en pompe reprochable,
Quay qu’il en soit ne vous en excusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Roys triumphans,ſeigneurs imperiaulx
Ausquelz la charge est du peuple commise
Compte rendrez de grans tors, griefz & maulx
Qu’on voz subiects par rapine permise.
Tous nobles gens ou vertuz sont soubmise
A votre nom trop ne vous amusez.
Iuges royaulx aux biens tant ne musez
Que faciez trop iustice maniable,
Compte en rendrez; n’ón’en faictes des rusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Gens de labeur ne soyez desloyaulx
En labourant voz terres par surprise,
Et vous marchans soyez bons & loyaulx
Sans barat faire en vostre marchandise,
Que de l’argent la folle friandise
Ne trompe aulcun, telz abuz refusez,
Nous serons tous quelque iour accusez
De noz forfaiz,le cas est pitoyable,
Soient doncq de nous,tous pechez recusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Prince, pensons sans estre gabusez
Que quand noz iours ſeront par mort vsez,
Dequelque estat que nous soyons, sans fable,
Vestuz d’habits, riches, ou pertusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Jean Bouchet
Баллада ко всем сословиям
Что скажете, епископ, кардинал,
Аббат, кюре, служители Христовы?
Мирянин угнетение познал
От вас, и ущемленья терпит снова,
Не знаете занятия иного;
Из Церкви утекают, как река,
Богатства для набитья кошелька,
И вы живете на широку ногу.
Разделайтесь с грехом – наверняка
Все попадем иль к черту, или к Богу.
О короли! Господь вам поручал
Пасти народ, вам послужить готовый.
Кругом теперь насилье и развал,
Царит грабеж под сению дворцовой.
Дворяне, честь считая пустяковой,
Смеетесь вы – но к вам придет тоска;
Вы, судьи, чья продажная рука
Неправый приговор творит помногу, –
Опомнитесь – беда недалека,
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Вы верности являйте идеал,
Селяне, совершая труд суровый,
Средь вас, купцы, пусть не живет нахал,
Что при торговле нарушает слово,
Не знайте искушенья никакого
Набить мошну, взирая свысока
На совесть, что бесчинному мерзка.
Чтоб не прийти к печальному итогу,
В грехах не проводите ни денька –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Принц, время есть одуматься пока;
Настанет смерть, далёка иль близка,
И мы, пришедши к смертному порогу
Одетыми в дерюгу иль в шелка, –
Все попадем иль к черту, или к Богу.
Ballade a tous les etatz
Que pensez vous Euesques, Cardinaulx,
Abbez, Curez, & aultres gens d’Eglise
Que presidez comme les principaulx
Sur les gens laiz par merueilleuse guise,
Chascun de vous auiourdhuy se desguise.
Et de voz biens trop follement vsez:
Des grans tresors de Dieu vous abusez
Et les mettez en pompe reprochable,
Quay qu’il en soit ne vous en excusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Roys triumphans,ſeigneurs imperiaulx
Ausquelz la charge est du peuple commise
Compte rendrez de grans tors, griefz & maulx
Qu’on voz subiects par rapine permise.
Tous nobles gens ou vertuz sont soubmise
A votre nom trop ne vous amusez.
Iuges royaulx aux biens tant ne musez
Que faciez trop iustice maniable,
Compte en rendrez; n’ón’en faictes des rusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Gens de labeur ne soyez desloyaulx
En labourant voz terres par surprise,
Et vous marchans soyez bons & loyaulx
Sans barat faire en vostre marchandise,
Que de l’argent la folle friandise
Ne trompe aulcun, telz abuz refusez,
Nous serons tous quelque iour accusez
De noz forfaiz,le cas est pitoyable,
Soient doncq de nous,tous pechez recusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Prince, pensons sans estre gabusez
Que quand noz iours ſeront par mort vsez,
Dequelque estat que nous soyons, sans fable,
Vestuz d’habits, riches, ou pertusez,
Il fault aller ou a Dieu ou au Diable.
Эсташ Дешан (ок. 1340 – 1404/05)
Eustache Deschamps
Баллада о великой перемене погоды, измельчании всякой твари и грядущем конце света
Жизнь, нравы, годы, времена,
Лесные звери и скоты,
Стихии, земли, племена,
Здоровых лиц и тел черты,
Святые, что душой чисты,
Плод, древо, рыбный водоем,
Колосья, погреба с вином
И днесь родившиеся дети –
Всё угасает с каждым днем,
Всё вырождается на свете.
Зима, и лето, и весна –
Теперь их не узнаешь ты;
Погода днесь искажена.
Грешат обманщики-плуты,
Деньга и должность – их мечты,
Гордыня с завистью кругом,
Разврат и пакость целиком
Поработили земли эти.
Мы светопреставленья ждем –
Всё вырождается на свете.
Христова вера презрена
У нравственной нечистоты,
Господь карает нас сполна –
Живут средь смут и клеветы
И двор, и церковь. Как кнуты,
Потоп, мороз, чума наш дом
Терзают в бешенстве своем,
Пусты амбары, риги, клети…
Свои мы души не блюдем,
Всё вырождается на свете.
Принц, если в толк мы не возьмем,
Что мы давно живем грехом,
Забыв о Божием завете,
И к Богу путь не повернем,
Свою погибель мы найдем –
Всё вырождается на свете.
Balade de la grant mutacion des temps et abreviacion de toute nature et approuchement de fin de monde
Les temps, les ans, les meurs, les gens,
Les bestes et tous animaulx,
Les terres, les quatre elemens,
Les complections corporaulx,
Toutes les vertus cardinaulx,
Les arbres, les fruis, les poissons,
Les prez, les blez, vins et moissons,
Et le genrre en toute nature
Diminuent et les saisons :
Еoute chose se desnature.
Autonpne, yver, esté, printemps
Et tous les climats principaulx,
Du monde varie li temps ;
Trop sont les pechiéz generaulx
D'argent querir, estaz, joyaulx.
Envie, orgueil, detractions
Regnent et dissolucions,
Toute couvoitise et ordure.
La fin de ce monde approuchons :
Toute chose se desnature.
La foy, la loy sont vaxillens
Par noz pechiéz et pour noz maulx.
Met Dieux sur nous guerre et contemps,
En l'eglise, entre les royaulx,
Et envie, pour noz deffaulx ,
Froidures, inundacions,
Pestillences, divisions,
Mortalitéz, famine dure.
Mais pour ce ne nous amendons :
Toute chose se desnature.
Princes, se bien considerons
Noz pechiéz, les pugnicions
Que Dieux envoie a creature,
Devers lui nous amenderons,
Ou autrement tuit perirons :
Toute chose se desnature.
Eustache Deschamps
Баллада о великой перемене погоды, измельчании всякой твари и грядущем конце света
Жизнь, нравы, годы, времена,
Лесные звери и скоты,
Стихии, земли, племена,
Здоровых лиц и тел черты,
Святые, что душой чисты,
Плод, древо, рыбный водоем,
Колосья, погреба с вином
И днесь родившиеся дети –
Всё угасает с каждым днем,
Всё вырождается на свете.
Зима, и лето, и весна –
Теперь их не узнаешь ты;
Погода днесь искажена.
Грешат обманщики-плуты,
Деньга и должность – их мечты,
Гордыня с завистью кругом,
Разврат и пакость целиком
Поработили земли эти.
Мы светопреставленья ждем –
Всё вырождается на свете.
Христова вера презрена
У нравственной нечистоты,
Господь карает нас сполна –
Живут средь смут и клеветы
И двор, и церковь. Как кнуты,
Потоп, мороз, чума наш дом
Терзают в бешенстве своем,
Пусты амбары, риги, клети…
Свои мы души не блюдем,
Всё вырождается на свете.
Принц, если в толк мы не возьмем,
Что мы давно живем грехом,
Забыв о Божием завете,
И к Богу путь не повернем,
Свою погибель мы найдем –
Всё вырождается на свете.
Balade de la grant mutacion des temps et abreviacion de toute nature et approuchement de fin de monde
Les temps, les ans, les meurs, les gens,
Les bestes et tous animaulx,
Les terres, les quatre elemens,
Les complections corporaulx,
Toutes les vertus cardinaulx,
Les arbres, les fruis, les poissons,
Les prez, les blez, vins et moissons,
Et le genrre en toute nature
Diminuent et les saisons :
Еoute chose se desnature.
Autonpne, yver, esté, printemps
Et tous les climats principaulx,
Du monde varie li temps ;
Trop sont les pechiéz generaulx
D'argent querir, estaz, joyaulx.
Envie, orgueil, detractions
Regnent et dissolucions,
Toute couvoitise et ordure.
La fin de ce monde approuchons :
Toute chose se desnature.
La foy, la loy sont vaxillens
Par noz pechiéz et pour noz maulx.
Met Dieux sur nous guerre et contemps,
En l'eglise, entre les royaulx,
Et envie, pour noz deffaulx ,
Froidures, inundacions,
Pestillences, divisions,
Mortalitéz, famine dure.
Mais pour ce ne nous amendons :
Toute chose se desnature.
Princes, se bien considerons
Noz pechiéz, les pugnicions
Que Dieux envoie a creature,
Devers lui nous amenderons,
Ou autrement tuit perirons :
Toute chose se desnature.
Луис де Гонгора (1561 – 1627)
Luis de Góngora
По старческим немощам чувствует приближение кончины, о которой всякое воздыхание католика
На западе годов, на этом, Лиций,
Пифагорейском промежутке лет
За ложным шагом – лишь паденье вслед,
Вслед за паденьем – в бездне очутиться.
Слабеет шаг? Открой ума зеницы.
Уже земной шатается хребет;
Какой же прахом найденный ответ
Не даст распасться зданью на частицы?
Не просто змеи сбрасывают кожи,
Но с кожами свой век с себя снимают,
А люди – нет. Слеп человечий путь!
О, сколь блажен, кто тяжкий груз на ложе
Из камня сбросив, легкий воздымает,
Чтоб высшему сапфиру вновь вернуть!
Infiere, de los achaques de la vejez, cercano el fin a que católico se alienta
En este occidental, en este, oh Licio,
climatérico lustro de tu vida
todo mal afirmado pie es caída,
toda fácil caída es precipicio.
¿Caduca el paso? Ilústrese el juicio.
Desatándose va la tierra unida;
¿qué prudencia del polvo prevenida
la ruina aguardó del edificio?
La piel no sólo sierpe venenosa,
mas con la piel los años se desnuda,
y el hombre no. ¡Ciego discurso humano!
¡Oh aquél dichoso que, la ponderosa
porción depuesta en una piedra muda,
la leve da al zafiro soberano!
Luis de Góngora
По старческим немощам чувствует приближение кончины, о которой всякое воздыхание католика
На западе годов, на этом, Лиций,
Пифагорейском промежутке лет
За ложным шагом – лишь паденье вслед,
Вслед за паденьем – в бездне очутиться.
Слабеет шаг? Открой ума зеницы.
Уже земной шатается хребет;
Какой же прахом найденный ответ
Не даст распасться зданью на частицы?
Не просто змеи сбрасывают кожи,
Но с кожами свой век с себя снимают,
А люди – нет. Слеп человечий путь!
О, сколь блажен, кто тяжкий груз на ложе
Из камня сбросив, легкий воздымает,
Чтоб высшему сапфиру вновь вернуть!
Infiere, de los achaques de la vejez, cercano el fin a que católico se alienta
En este occidental, en este, oh Licio,
climatérico lustro de tu vida
todo mal afirmado pie es caída,
toda fácil caída es precipicio.
¿Caduca el paso? Ilústrese el juicio.
Desatándose va la tierra unida;
¿qué prudencia del polvo prevenida
la ruina aguardó del edificio?
La piel no sólo sierpe venenosa,
mas con la piel los años se desnuda,
y el hombre no. ¡Ciego discurso humano!
¡Oh aquél dichoso que, la ponderosa
porción depuesta en una piedra muda,
la leve da al zafiro soberano!
Сцевола де Сент-Март (1536 – 1623)
Scévole de Sainte-Marthe
Поэт и финансист
Любимец муз, мой друг Гарро,
Свое опробовав перо,
Скажи, не глупости ли это –
Мнить, заблуждаясь тяжело,
Что несовместно ремесло
У финансиста и поэта?
Кто так считает, тот, клянусь,
Слыхать не слышал про союз,
Сердечный, дружеский и чистый,
Связавший раз и навсегда
Людей единого труда,
Творца стихов и финансиста.
Они сноровисты вдвоем,
Руками – тот, другой – умом,
И удовольствия их схожи:
Тот солнцем злата увлечен,
Другого манит Аполлон –
Что, в общем-то, одно и то же.
От звуков им покою нет,
Кому – стихов, кому – монет;
Сие не противоположно:
В стихах любовь воспел пиит,
А без экю, что так блестит,
Она подчас и невозможна.
Желанье славы сим двоим
Знакомо. Вожделенно им
Остаться в памяти навечно.
Один палаты возведет
И этим поразит народ,
Другой – поэмой безупречной.
Один деньгам подводит счет,
Другой же свой учет ведет –
Считает стопы со слогами.
Одно лишь расхожденье есть:
Один привык на злате есть,
Другой – богатый лишь долгами.
Гарро, друг другу подсобим,
Различья наши истребим,
Уйдем от крайностей, дружище;
Дорогой шествуя простой,
Придем к средине золотой,
Где счастье выбрало жилище.
Тот солнцем злата увлечен… – в XV – XVI веке на французские экю (золотые монеты) наносилось стилизованное изображение солнца.
Scévole de Sainte-Marthe
Поэт и финансист
Любимец муз, мой друг Гарро,
Свое опробовав перо,
Скажи, не глупости ли это –
Мнить, заблуждаясь тяжело,
Что несовместно ремесло
У финансиста и поэта?
Кто так считает, тот, клянусь,
Слыхать не слышал про союз,
Сердечный, дружеский и чистый,
Связавший раз и навсегда
Людей единого труда,
Творца стихов и финансиста.
Они сноровисты вдвоем,
Руками – тот, другой – умом,
И удовольствия их схожи:
Тот солнцем злата увлечен,
Другого манит Аполлон –
Что, в общем-то, одно и то же.
От звуков им покою нет,
Кому – стихов, кому – монет;
Сие не противоположно:
В стихах любовь воспел пиит,
А без экю, что так блестит,
Она подчас и невозможна.
Желанье славы сим двоим
Знакомо. Вожделенно им
Остаться в памяти навечно.
Один палаты возведет
И этим поразит народ,
Другой – поэмой безупречной.
Один деньгам подводит счет,
Другой же свой учет ведет –
Считает стопы со слогами.
Одно лишь расхожденье есть:
Один привык на злате есть,
Другой – богатый лишь долгами.
Гарро, друг другу подсобим,
Различья наши истребим,
Уйдем от крайностей, дружище;
Дорогой шествуя простой,
Придем к средине золотой,
Где счастье выбрало жилище.
Тот солнцем злата увлечен… – в XV – XVI веке на французские экю (золотые монеты) наносилось стилизованное изображение солнца.
Памяти Учителя: https://libfl.ru/ru/news/pamyati-evgeniya-vitkovskogo?fbclid=IwAR30wTmmHPmJfZVdco4GwHfhgr9xBNZxYf7_aSKUSsbG_XOOusJpDwTD7bQ
libfl.ru
Памяти Евгения Витковского :: Интервью :: Новости Библиотеки иностранной литературы
3 февраля на 70-м году жизни скончался выдающийся переводчик и писатель Евгений Владимирович Витковский. Мы попросили Михаила Савченко и Артема Серебренникова, двух старожилов сайта «Век перевода», созданного мастером, и его младших учеников, поделиться с нами…
Эдмунд Болтон (ок. 1575 – ок. 1633)
Edmund Bolton
Палинодия
Как у потока вянет первоцвет,
Как рвутся пузыри в ветрах летучих,
Как над водами меркнет солнца свет,
Как тает снег на мхом поросших кручах,
Так тают, рвутся, гаснут, увядают
Цветы, сиянья, пузыри и снег;
Так слава, пышность, радость, лесть являют
Тщету, непрочность, лживость, краткий век.
Увядший над рекою первоцвет,
Пузырь, разорванный в ветрах летучих,
Над плачущей водой померкший свет
И снег, растаявший на голых кручах,
Собой мирской обозначают клад –
Его тлен, гниль, падение, распад.
Коль снег, собой заполонивши сам
Холмы, что, горделивы как титаны,
Подъяв чело, грозили небесам,
Нагими сделал каменные страны;
Коль пузырек, забавою пустой
Служивший ветру, пролетел, как судно,
Над медленно катившейся волной –
Разбившись, позабавился он чудно;
Коль солнце, истребивши снега след,
Одело пестротой пузырь летучий
И возрастило ранний первоцвет,
И разогнало грозовые тучи, –
То чем же славу, пышность, радость, лесть
Как не сияньем вод, цветов, снегов нам счесть?
A Palinode
As withereth the primrose by the river,
As fadeth summer's sun from gliding fountains,
As vanisheth the light-blown bubble ever,
As melteth snow upon the mossy mountains:
So melts, so vanishes, so fades, so withers
The rose, the shine, the bubble and the snow
Of praise, pomp, glory, joy – which short life gathers –
Fair praise, vain pomp, sweet glory, brittle joy.
The withered primrose by the mourning river,
The faded summer's sun from weeping fountains,
The light-blown bubble, vanishéd for ever,
The molten snow upon the naked mountains,
Are emblems that the treasures we up-lay
Soon wither, vanish, fade and melt away.
For as the snow, whose lawn did overspread
The ambitious hills, which giant-like did threat
To pierce the heaven with their aspiring head,
Naked and bare doth leave their craggy seat;
Whenas the bubble, which did empty fly
The dalliance of the undiscernéd wind,
On whose calm rolling waves it did rely,
Hath shipwreck made, where it did dalliance find;
And when the sunshine, which dissolved the snow,
Coloured the bubble with a pleasant vary,
And made the rathe and timely primrose grow,
Swarth clouds withdrawn (which longer time do tarry) –
Oh, what is praise, pomp, glory, joy, but so
As shine by fountains, bubbles, flowers or snow?
Edmund Bolton
Палинодия
Как у потока вянет первоцвет,
Как рвутся пузыри в ветрах летучих,
Как над водами меркнет солнца свет,
Как тает снег на мхом поросших кручах,
Так тают, рвутся, гаснут, увядают
Цветы, сиянья, пузыри и снег;
Так слава, пышность, радость, лесть являют
Тщету, непрочность, лживость, краткий век.
Увядший над рекою первоцвет,
Пузырь, разорванный в ветрах летучих,
Над плачущей водой померкший свет
И снег, растаявший на голых кручах,
Собой мирской обозначают клад –
Его тлен, гниль, падение, распад.
Коль снег, собой заполонивши сам
Холмы, что, горделивы как титаны,
Подъяв чело, грозили небесам,
Нагими сделал каменные страны;
Коль пузырек, забавою пустой
Служивший ветру, пролетел, как судно,
Над медленно катившейся волной –
Разбившись, позабавился он чудно;
Коль солнце, истребивши снега след,
Одело пестротой пузырь летучий
И возрастило ранний первоцвет,
И разогнало грозовые тучи, –
То чем же славу, пышность, радость, лесть
Как не сияньем вод, цветов, снегов нам счесть?
A Palinode
As withereth the primrose by the river,
As fadeth summer's sun from gliding fountains,
As vanisheth the light-blown bubble ever,
As melteth snow upon the mossy mountains:
So melts, so vanishes, so fades, so withers
The rose, the shine, the bubble and the snow
Of praise, pomp, glory, joy – which short life gathers –
Fair praise, vain pomp, sweet glory, brittle joy.
The withered primrose by the mourning river,
The faded summer's sun from weeping fountains,
The light-blown bubble, vanishéd for ever,
The molten snow upon the naked mountains,
Are emblems that the treasures we up-lay
Soon wither, vanish, fade and melt away.
For as the snow, whose lawn did overspread
The ambitious hills, which giant-like did threat
To pierce the heaven with their aspiring head,
Naked and bare doth leave their craggy seat;
Whenas the bubble, which did empty fly
The dalliance of the undiscernéd wind,
On whose calm rolling waves it did rely,
Hath shipwreck made, where it did dalliance find;
And when the sunshine, which dissolved the snow,
Coloured the bubble with a pleasant vary,
And made the rathe and timely primrose grow,
Swarth clouds withdrawn (which longer time do tarry) –
Oh, what is praise, pomp, glory, joy, but so
As shine by fountains, bubbles, flowers or snow?
ЖАН-БАТИСТ ШАССИНЬЕ
(ок.1571– 1635)
* * *
Подумай, смертный: вдруг чужим предстанет взорам
В могильнике твой труп, обглоданный червем,
Лишенный плоти, жил и членов; костяком
Соделаешься ты, всем выжившим укором.
Без тканей, мяса, мышц, небесным приговором
Казненный, ты лежишь, и тлеющим глазком
Навыворот глядишь. Телесный скорбный дом
Стал пропитанием опарышам-обжорам.
Повсюду сеет вонь разорванный живот,
Отрава мерзкая по воздуху плывет,
А нос изъеденный на голове зияет.
Существования познав неполноту,
На Бога уповай, считая за тщету
Все те дела, что нас с тобой не умудряют.
Jean-Baptiste CHASSIGNET
Mortel pense quel est dessous la couverture
D’un charnier mortuaire un cors mangé de vers,
Descharné, desnervé, où les os descouvers,
Depoulpez, desnouez, delaissent leur jointure :
Icy l’une des mains tombe de pourriture,
Les yeux d'autre costé destournez à l’envers
Se distillent en glaire, et les muscles divers
Servent aux vers goulus d’ordinaire pasture :
Le ventre deschiré cornant de puanteur
Infecte l’air voisin de mauvaise senteur,
Et le né my-rongé difforme le visage ;
Puis connoissant l’estat de ta fragilité,
Fonde en Dieu seulement, estimant vanité
Tout ce qui ne te rend plus sçavant et plus sage.
(ок.1571– 1635)
* * *
Подумай, смертный: вдруг чужим предстанет взорам
В могильнике твой труп, обглоданный червем,
Лишенный плоти, жил и членов; костяком
Соделаешься ты, всем выжившим укором.
Без тканей, мяса, мышц, небесным приговором
Казненный, ты лежишь, и тлеющим глазком
Навыворот глядишь. Телесный скорбный дом
Стал пропитанием опарышам-обжорам.
Повсюду сеет вонь разорванный живот,
Отрава мерзкая по воздуху плывет,
А нос изъеденный на голове зияет.
Существования познав неполноту,
На Бога уповай, считая за тщету
Все те дела, что нас с тобой не умудряют.
Jean-Baptiste CHASSIGNET
Mortel pense quel est dessous la couverture
D’un charnier mortuaire un cors mangé de vers,
Descharné, desnervé, où les os descouvers,
Depoulpez, desnouez, delaissent leur jointure :
Icy l’une des mains tombe de pourriture,
Les yeux d'autre costé destournez à l’envers
Se distillent en glaire, et les muscles divers
Servent aux vers goulus d’ordinaire pasture :
Le ventre deschiré cornant de puanteur
Infecte l’air voisin de mauvaise senteur,
Et le né my-rongé difforme le visage ;
Puis connoissant l’estat de ta fragilité,
Fonde en Dieu seulement, estimant vanité
Tout ce qui ne te rend plus sçavant et plus sage.
Франсуа де Малерб (1555 – 1628)
François de Malherbe
Сонет на смерть сына
Мой сын воспринял смерть, покинул дом телесный, –
Я так его любил, он был душой высок;
Не стану я хулить мой беспощадный рок,
Ведь смерть для каждого – конец давно известный.
Зато двоих воров и их разбой бесчестный,
В котором отпрыск мой бессильно изнемог,
Не в силах я забыть; от боли и тревог
Измучена душа, и скорбь ее уместна.
Взгляни же, мой Господь; ты видишь – потому,
Что исцеленья нет мученью моему,
К тебе я праведно взываю я об отмщеньи,
И вера в правый суд во мне все горячей;
Карай, Спаситель мой, свершивших преступленье:
Ведь это – сыновья голгофских палачей.
Sonnet sur la mort de son fils
Que mon fils ait perdu sa dépouille mortelle,
Ce fils qui fut si brave, et que j’aimai si fort,
Je ne l’impute point à l’injure du sort,
Puis que finir à l’homme est chose naturelle.
Mais que de deux marauds la surprise infidèle
Ait terminé ses jours d’une tragique mort,
En cela ma douleur n’a point de réconfort,
Et tous mes sentiments sont d’accord avec elle.
Ô mon Dieu, mon Sauveur, puisque par la raison
Le trouble de mon âme était sans guérison,
Le vœu de ma vengeance est un vœu légitime,
Fais que de ton appui je sois fortifié :
Ta justice t’en prie, et les auteurs du crime
Sont fils de ces bourreaux qui t’ont crucifié.
François de Malherbe
Сонет на смерть сына
Мой сын воспринял смерть, покинул дом телесный, –
Я так его любил, он был душой высок;
Не стану я хулить мой беспощадный рок,
Ведь смерть для каждого – конец давно известный.
Зато двоих воров и их разбой бесчестный,
В котором отпрыск мой бессильно изнемог,
Не в силах я забыть; от боли и тревог
Измучена душа, и скорбь ее уместна.
Взгляни же, мой Господь; ты видишь – потому,
Что исцеленья нет мученью моему,
К тебе я праведно взываю я об отмщеньи,
И вера в правый суд во мне все горячей;
Карай, Спаситель мой, свершивших преступленье:
Ведь это – сыновья голгофских палачей.
Sonnet sur la mort de son fils
Que mon fils ait perdu sa dépouille mortelle,
Ce fils qui fut si brave, et que j’aimai si fort,
Je ne l’impute point à l’injure du sort,
Puis que finir à l’homme est chose naturelle.
Mais que de deux marauds la surprise infidèle
Ait terminé ses jours d’une tragique mort,
En cela ma douleur n’a point de réconfort,
Et tous mes sentiments sont d’accord avec elle.
Ô mon Dieu, mon Sauveur, puisque par la raison
Le trouble de mon âme était sans guérison,
Le vœu de ma vengeance est un vœu légitime,
Fais que de ton appui je sois fortifié :
Ta justice t’en prie, et les auteurs du crime
Sont fils de ces bourreaux qui t’ont crucifié.
Жан де Бюссьер (1607 – 1678)
Jean de Bussières
Снег
Элегия
ЛЮБИТЬ ЦЕЛОМУДРИЕ
Небесное руно, что облаков белее,
Презревшая мороз нежнейшая лилея,
Снег, ветром вскормленный, приди, приди скорей,
В пустыне тягостной свой щедрый дар рассей!
Прошу, просыпь на нас свой лист посеребрённый,
Который каждый день приносят аквилоны,
Чертог свой отопри и облаченье дай
Стоящим в наготе полям; одень наш край!
Быть может, в серебре, что мечешь ты клинками,
Таится нежное и ласковое пламя,
И лишь касанием ты причиняешь хлад,
А у земли зимой ты утоляешь глад –
К поверхности припав, своей водою стылой
Ты молодую кровь земле вливаешь в жилы.
Явись же к нам, руно, воды чудесный вид,
Пусть пустоши полей поток твой оросит!
Ах, Нимфа! Вижу я, что ты рукою млечной
Нас нежишь в роскоши и пышности беспечной;
Играючи, гляжу, ты создала шары
И выковала нам монетки для игры,
Теперь ты в нас с небес их мечешь беззаботно,
Чтоб всем нам показать: любовь твоя бессчетна.
Жемчужных мотыльков ты ветром принесла,
Белеют, мнится нам, незримые крыла.
Как дивен танец их! Глянь – вертятся и скачут,
Кружатся вихрями, прыжками нас дурачат!
Как сталкиваются, не пострадав ничуть!
Как братья, все равны, – нельзя их упрекнуть!
Как падают они изящно и летуче!
Как простираются одной веселой кучей!
Довольно, Нимфа; будь всегда облечена
Вся наша мурава в цвет твоего руна!
Прекрасна Белизна! Хоть ослепляет снежность,
Какая-то в ней есть приятность или нежность!
Она влечет мой взор, приковывает вдруг,
Она приятней, чем зеленый летний луг,
Пускай горящий блеск отяжеляет веки –
Мне он не воспретит любить сей свет вовеки.
Но, Нимфа, потому дары твои близки,
И я приемлю их морозам вопреки,
Что добродетелью ты высшей наполняешь
И Целомудрия для всех пример являешь.
Но все же гибнешь ты – ведь с ночи до утра
Спешат тебя стереть горячие ветра,
Тлетворным веяньем направивши усилье
На то, чтоб красоту твою соделать пылью,
И Солнце, распалясь, ревниво мечет зной,
Ругаясь над твой прекрасной белизной,
Потопчет пешеход походкою развязной,
И станет белизна твоя лишь лужей грязной.
Молю я небеса – земная Чистота
Пусть всякой мерзостью не будет облита!
Нередко ведь себя в страстях она теряет,
Нередко ведь она в огне любовном тает,
Нередко ветропрах, оставив грязный след,
Лишит ее того, чего дороже нет.
Ах! Лучше мне в аду ужасном очутиться,
Чем, Целомудрие, тебя навек лишиться,
Уж лучше не вкусить услады никогда,
Чем страстью пламенеть, не ведая стыда;
Чем жить мне промыслом развратным и опасным,
Уж лучше к мертвецам причислиться бесстрастным,
Поскольку, Чистота, позорно и грешно
Поставить на тебе малейшее пятно.
Нимфа – так поэт обращается к снегу (по-французски женского рода).
La Neige
Élégie
AIMER LA CHASTETÉ
Douce laine du ciel, belle fleur des nuées
Beau lis, qui de l'hiver méprise les gelées,
Neige qui te nourris au milieu des deux airs,
Epanche tes trésors sur ces tristes déserts ;
Donne-nous largement ces feuilles argentées,
Qui te sont chaque jour par l'aquilon portées ;
Ouvre tes beaux palais et donne un vêtement
A nos champs dépouillés de tout autre ornement.
On dit que cet argent que tu jettes en lames
Renferme dans son sein quelques esprits de flammes ;
Que tu n'as de froideur que pour l'attouchement,
Et que la terre en toi trouve son aliment ;
Que lui pressent le flanc de tes eaux tempérées,
Tu remplis de pur sang ses veines altérées ;
Viens donc, riche toison, rare essence de l'eau ;
Inonde nos guérets d'un fertile ruisseau.
Ah ! Nymphe, je te vois, qui d'une main d'ivoire
Ouvre à nos désirs les pompes de ta gloire ;
Je vois qu'en te jouant tu fais de pelotons,
Que de ton beau métal tu forges des jetons,
Que prodigue sur nous à l'instant tu les sèmes,
Faisant voir par tes dons à quel point tu nous aimes.
Ah, tout l'air est rempli de papillons perlés ;
Partout on voit blanchir ces fantômes ailés.
Comme leur danse est belle ! Et comme leur albâtre
Virevolte par l'air roulant d'un pas folâtre !
Comme ils vont se heurtant, sans se faire nul mal !
Comme en frères parfaits ils se traitent d'égal !
Comme sur le terrain l'un à l'autre s'abouche !
Jean de Bussières
Снег
Элегия
ЛЮБИТЬ ЦЕЛОМУДРИЕ
Небесное руно, что облаков белее,
Презревшая мороз нежнейшая лилея,
Снег, ветром вскормленный, приди, приди скорей,
В пустыне тягостной свой щедрый дар рассей!
Прошу, просыпь на нас свой лист посеребрённый,
Который каждый день приносят аквилоны,
Чертог свой отопри и облаченье дай
Стоящим в наготе полям; одень наш край!
Быть может, в серебре, что мечешь ты клинками,
Таится нежное и ласковое пламя,
И лишь касанием ты причиняешь хлад,
А у земли зимой ты утоляешь глад –
К поверхности припав, своей водою стылой
Ты молодую кровь земле вливаешь в жилы.
Явись же к нам, руно, воды чудесный вид,
Пусть пустоши полей поток твой оросит!
Ах, Нимфа! Вижу я, что ты рукою млечной
Нас нежишь в роскоши и пышности беспечной;
Играючи, гляжу, ты создала шары
И выковала нам монетки для игры,
Теперь ты в нас с небес их мечешь беззаботно,
Чтоб всем нам показать: любовь твоя бессчетна.
Жемчужных мотыльков ты ветром принесла,
Белеют, мнится нам, незримые крыла.
Как дивен танец их! Глянь – вертятся и скачут,
Кружатся вихрями, прыжками нас дурачат!
Как сталкиваются, не пострадав ничуть!
Как братья, все равны, – нельзя их упрекнуть!
Как падают они изящно и летуче!
Как простираются одной веселой кучей!
Довольно, Нимфа; будь всегда облечена
Вся наша мурава в цвет твоего руна!
Прекрасна Белизна! Хоть ослепляет снежность,
Какая-то в ней есть приятность или нежность!
Она влечет мой взор, приковывает вдруг,
Она приятней, чем зеленый летний луг,
Пускай горящий блеск отяжеляет веки –
Мне он не воспретит любить сей свет вовеки.
Но, Нимфа, потому дары твои близки,
И я приемлю их морозам вопреки,
Что добродетелью ты высшей наполняешь
И Целомудрия для всех пример являешь.
Но все же гибнешь ты – ведь с ночи до утра
Спешат тебя стереть горячие ветра,
Тлетворным веяньем направивши усилье
На то, чтоб красоту твою соделать пылью,
И Солнце, распалясь, ревниво мечет зной,
Ругаясь над твой прекрасной белизной,
Потопчет пешеход походкою развязной,
И станет белизна твоя лишь лужей грязной.
Молю я небеса – земная Чистота
Пусть всякой мерзостью не будет облита!
Нередко ведь себя в страстях она теряет,
Нередко ведь она в огне любовном тает,
Нередко ветропрах, оставив грязный след,
Лишит ее того, чего дороже нет.
Ах! Лучше мне в аду ужасном очутиться,
Чем, Целомудрие, тебя навек лишиться,
Уж лучше не вкусить услады никогда,
Чем страстью пламенеть, не ведая стыда;
Чем жить мне промыслом развратным и опасным,
Уж лучше к мертвецам причислиться бесстрастным,
Поскольку, Чистота, позорно и грешно
Поставить на тебе малейшее пятно.
Нимфа – так поэт обращается к снегу (по-французски женского рода).
La Neige
Élégie
AIMER LA CHASTETÉ
Douce laine du ciel, belle fleur des nuées
Beau lis, qui de l'hiver méprise les gelées,
Neige qui te nourris au milieu des deux airs,
Epanche tes trésors sur ces tristes déserts ;
Donne-nous largement ces feuilles argentées,
Qui te sont chaque jour par l'aquilon portées ;
Ouvre tes beaux palais et donne un vêtement
A nos champs dépouillés de tout autre ornement.
On dit que cet argent que tu jettes en lames
Renferme dans son sein quelques esprits de flammes ;
Que tu n'as de froideur que pour l'attouchement,
Et que la terre en toi trouve son aliment ;
Que lui pressent le flanc de tes eaux tempérées,
Tu remplis de pur sang ses veines altérées ;
Viens donc, riche toison, rare essence de l'eau ;
Inonde nos guérets d'un fertile ruisseau.
Ah ! Nymphe, je te vois, qui d'une main d'ivoire
Ouvre à nos désirs les pompes de ta gloire ;
Je vois qu'en te jouant tu fais de pelotons,
Que de ton beau métal tu forges des jetons,
Que prodigue sur nous à l'instant tu les sèmes,
Faisant voir par tes dons à quel point tu nous aimes.
Ah, tout l'air est rempli de papillons perlés ;
Partout on voit blanchir ces fantômes ailés.
Comme leur danse est belle ! Et comme leur albâtre
Virevolte par l'air roulant d'un pas folâtre !
Comme ils vont se heurtant, sans se faire nul mal !
Comme en frères parfaits ils se traitent d'égal !
Comme sur le terrain l'un à l'autre s'abouche !
http://www.plavmost.org/?p=15446&fbclid=IwAR0cBbns6k2nwJXvAu40cK4hO8iNMTt2DdMgH3J0Gs-nLaRYg-ePPIVjvjM Рецензия на нашу с Антоном Черным антологию поэзии Великой Войны
Жан де Ла Жессе (ок. 1550 – ок. 1600)
Jean de La Gessée (Jessée)
К себе самому
Чело потупив, книгу изучаю,
Печален я, усидчив, одинок.
От тяжких дум почти я изнемог,
Жизнь или смерть уже не различаю.
Чем слог трудней, тем меньше я скучаю,
Тем больше знаю, чем длинней урок;
Но думая, как жребий мой жесток,
Я сам себе терзанья отягчаю.
Ах, почему же я – не ловкий плут,
Любовник льстивый иль веселый шут?
Не знал бы я печали и сиротства.
«В почете ложь и в небреженьи честь» –
Вот высшая из тайн, что в свете есть.
Безумный мир! Вселенной сумасбродство!
De soi-même
D’un pâle front, l’œil collé sur le Livre,
Et solitaire, et triste, et studieux,
Ici je pense à mes maux odieux :
Vivant mi-mort, et mourant pour revivre.
Moins je m’êmpetre, et moins suis-je délivre,
Plus je m’instruis, plus je suis curieux :
Et si le sort (ô sort injurieux !)
En tel repos un pire assaut me livre.
Las ! que ne suis-je ou quelque heureux joueur,
Ou gai bouffon, ou fin amadoueur ?
J’échapperais le méchef qui me lie.
Être aujourd’hui plus rusé que discret,
C’est des secrets le souverain secret :
Ô monde fol ! ô mondaine folie !
Jean de La Gessée (Jessée)
К себе самому
Чело потупив, книгу изучаю,
Печален я, усидчив, одинок.
От тяжких дум почти я изнемог,
Жизнь или смерть уже не различаю.
Чем слог трудней, тем меньше я скучаю,
Тем больше знаю, чем длинней урок;
Но думая, как жребий мой жесток,
Я сам себе терзанья отягчаю.
Ах, почему же я – не ловкий плут,
Любовник льстивый иль веселый шут?
Не знал бы я печали и сиротства.
«В почете ложь и в небреженьи честь» –
Вот высшая из тайн, что в свете есть.
Безумный мир! Вселенной сумасбродство!
De soi-même
D’un pâle front, l’œil collé sur le Livre,
Et solitaire, et triste, et studieux,
Ici je pense à mes maux odieux :
Vivant mi-mort, et mourant pour revivre.
Moins je m’êmpetre, et moins suis-je délivre,
Plus je m’instruis, plus je suis curieux :
Et si le sort (ô sort injurieux !)
En tel repos un pire assaut me livre.
Las ! que ne suis-je ou quelque heureux joueur,
Ou gai bouffon, ou fin amadoueur ?
J’échapperais le méchef qui me lie.
Être aujourd’hui plus rusé que discret,
C’est des secrets le souverain secret :
Ô monde fol ! ô mondaine folie !
Сэр Генри Ньюболт (1862 - 1938)
Sir Henry Newbolt
СМЕРТЬ-АДМИРАЛ
Поднимем стаканы, выпьем до дна
(Услышьте, что ветер шептал…),
Крепкого, ясного выпьем вина…
Да здравствует Смерть-Адмирал!
На сотнях судов обошел он мир,
Сотен расцветок носил он мундир,
Всем кораблям в морях командир,
Зовется он – Смерть-Адмирал!
Службу хотите сыщу я для вас?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Правила три – нетрудный наказ
Дает вам Смерть-Адмирал:
Держись, коли шквал налетает шальной,
В сраженьи всегда до последнего стой
И на приказ отзывайся любой:
«Так точно, Смерть-Адмирал!»
Но где его встретить? Попробуй найди…
(Услышьте, что ветер шептал…)
В сиянии звезд у него на груди
Явится Смерть-Адмирал.
По лбу, на котором старинный шрам,
По крику, что громок подобно штормам,
По самым добрым на свете глазам
Узнается Смерть-Адмирал.
А где же бывалых найти моряков?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Костьми полегли у чужих берегов,
Покоит их Смерть-Адмирал.
Да! Любили его и старик, и юнец,
С ним шел не салага, а бравый боец,
Но кончился бой, и рассказу конец –
Упокоил их Смерть-Адмирал.
Admiral Death
Boys, are ye calling a toast to-night?
(Hear what the sea-wind saith)
Fill for a bumper strong and bright,
And here's to Admiral Death!
He's sailed in a hundred builds o' boat,
He's fought in a thousand kinds o' coat,
He's the senior flag of all that float,
And his name's Admiral Death!
Which of you looks for a service free?
(Hear what the sea-wind saith)
The rules o' the service are but three
When ye sail with Admiral Death.
Steady your hand in time o' squalls,
Stand to the last by him that falls,
And answer clear to the voice that calls,
'Ay, Ay! Admiral Death!'
How will ye know him among the rest?
(Hear what the sea-wind saith)
By the glint o' the stars that cover his breast
Ye may find Admiral Death.
By the forehead grim with an ancient scar,
By the voice that rolls like thunder far,
By the tenderest eyes of all that are,
Ye may know Admiral Death.
Where are the lads that sailed before?
(Hear what the sea-wind saith)
Their bones are white by many a shore,
They sleep with Admiral Death.
Oh! but they loved him, young and old,
For he left the laggard, and took the bold,
And the fight was fought, and the story's told,
And they sleep with Admiral Death.
Sir Henry Newbolt
СМЕРТЬ-АДМИРАЛ
Поднимем стаканы, выпьем до дна
(Услышьте, что ветер шептал…),
Крепкого, ясного выпьем вина…
Да здравствует Смерть-Адмирал!
На сотнях судов обошел он мир,
Сотен расцветок носил он мундир,
Всем кораблям в морях командир,
Зовется он – Смерть-Адмирал!
Службу хотите сыщу я для вас?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Правила три – нетрудный наказ
Дает вам Смерть-Адмирал:
Держись, коли шквал налетает шальной,
В сраженьи всегда до последнего стой
И на приказ отзывайся любой:
«Так точно, Смерть-Адмирал!»
Но где его встретить? Попробуй найди…
(Услышьте, что ветер шептал…)
В сиянии звезд у него на груди
Явится Смерть-Адмирал.
По лбу, на котором старинный шрам,
По крику, что громок подобно штормам,
По самым добрым на свете глазам
Узнается Смерть-Адмирал.
А где же бывалых найти моряков?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Костьми полегли у чужих берегов,
Покоит их Смерть-Адмирал.
Да! Любили его и старик, и юнец,
С ним шел не салага, а бравый боец,
Но кончился бой, и рассказу конец –
Упокоил их Смерть-Адмирал.
Admiral Death
Boys, are ye calling a toast to-night?
(Hear what the sea-wind saith)
Fill for a bumper strong and bright,
And here's to Admiral Death!
He's sailed in a hundred builds o' boat,
He's fought in a thousand kinds o' coat,
He's the senior flag of all that float,
And his name's Admiral Death!
Which of you looks for a service free?
(Hear what the sea-wind saith)
The rules o' the service are but three
When ye sail with Admiral Death.
Steady your hand in time o' squalls,
Stand to the last by him that falls,
And answer clear to the voice that calls,
'Ay, Ay! Admiral Death!'
How will ye know him among the rest?
(Hear what the sea-wind saith)
By the glint o' the stars that cover his breast
Ye may find Admiral Death.
By the forehead grim with an ancient scar,
By the voice that rolls like thunder far,
By the tenderest eyes of all that are,
Ye may know Admiral Death.
Where are the lads that sailed before?
(Hear what the sea-wind saith)
Their bones are white by many a shore,
They sleep with Admiral Death.
Oh! but they loved him, young and old,
For he left the laggard, and took the bold,
And the fight was fought, and the story's told,
And they sleep with Admiral Death.
Посвящается памяти Д.Н. Смирнова (1948 – 2020) - композитора и поэта-переводчика, участника форума “Век перевода”, скончавшегося сегодня в больнице г. Уотфорд (Великобритания) от последствий COVID-19.
Джеймс Шерли / James Shirley (1596 – 1666)
Песня (из пьесы «Купидон и смерть»)
Не похваляйся, человек,
Могуществом своей державы;
Покорил ты всякий брег,
Всюду слышен рокот славы –
Но все равно
И королю погибнуть суждено;
Забытые останки властелина
Смерть подмешает в прах простолюдина.
Чума, и Голод, и Война –
Есть трое слуг у Смерти,
Но много и других – она
Подыщет их, поверьте, –
Мгновенно
Нас умертвят притворство и измена;
Улыбка, поцелуй, любовный взгляд
Своим коварством сердце нам пронзят.
Song (from “Cupid and Death”)
Victorious men of earth, no more
Proclaim how wide your empires are;
Though you bind in every shore
And your triumphs reach as far
As night or day,
Yet you, proud monarchs, must obey
And mingle with forgotten ashes when
Death calls ye to the crowd of common men.
Devouring Famine, Plague, and War,
Each able to undo mankind,
Death's servile emissaries are;
Nor to these alone confined,
He hath at will
More quaint and subtle ways to kill;
A smile or kiss, as he will use the art,
Shall have the cunning skill to break a heart.
Джеймс Шерли / James Shirley (1596 – 1666)
Песня (из пьесы «Купидон и смерть»)
Не похваляйся, человек,
Могуществом своей державы;
Покорил ты всякий брег,
Всюду слышен рокот славы –
Но все равно
И королю погибнуть суждено;
Забытые останки властелина
Смерть подмешает в прах простолюдина.
Чума, и Голод, и Война –
Есть трое слуг у Смерти,
Но много и других – она
Подыщет их, поверьте, –
Мгновенно
Нас умертвят притворство и измена;
Улыбка, поцелуй, любовный взгляд
Своим коварством сердце нам пронзят.
Song (from “Cupid and Death”)
Victorious men of earth, no more
Proclaim how wide your empires are;
Though you bind in every shore
And your triumphs reach as far
As night or day,
Yet you, proud monarchs, must obey
And mingle with forgotten ashes when
Death calls ye to the crowd of common men.
Devouring Famine, Plague, and War,
Each able to undo mankind,
Death's servile emissaries are;
Nor to these alone confined,
He hath at will
More quaint and subtle ways to kill;
A smile or kiss, as he will use the art,
Shall have the cunning skill to break a heart.