ЖАН-БАТИСТ ШАССИНЬЕ
(ок.1571– 1635)

* * *
Подумай, смертный: вдруг чужим предстанет взорам
В могильнике твой труп, обглоданный червем,
Лишенный плоти, жил и членов; костяком
Соделаешься ты, всем выжившим укором.

Без тканей, мяса, мышц, небесным приговором
Казненный, ты лежишь, и тлеющим глазком
Навыворот глядишь. Телесный скорбный дом
Стал пропитанием опарышам-обжорам.

Повсюду сеет вонь разорванный живот,
Отрава мерзкая по воздуху плывет,
А нос изъеденный на голове зияет.

Существования познав неполноту,
На Бога уповай, считая за тщету
Все те дела, что нас с тобой не умудряют.

Jean-Baptiste CHASSIGNET

Mortel pense quel est dessous la couverture
D’un charnier mortuaire un cors mangé de vers,
Descharné, desnervé, où les os descouvers,
Depoulpez, desnouez, delaissent leur jointure :

Icy l’une des mains tombe de pourriture,
Les yeux d'autre costé destournez à l’envers
Se distillent en glaire, et les muscles divers
Servent aux vers goulus d’ordinaire pasture :

Le ventre deschiré cornant de puanteur
Infecte l’air voisin de mauvaise senteur,
Et le né my-rongé difforme le visage ;

Puis connoissant l’estat de ta fragilité,
Fonde en Dieu seulement, estimant vanité
Tout ce qui ne te rend plus sçavant et plus sage.

Франсуа де Малерб (1555 – 1628)
François de Malherbe

Сонет на смерть сына

Мой сын воспринял смерть, покинул дом телесный, –
Я так его любил, он был душой высок;
Не стану я хулить мой беспощадный рок,
Ведь смерть для каждого – конец давно известный.

Зато двоих воров и их разбой бесчестный,
В котором отпрыск мой бессильно изнемог,
Не в силах я забыть; от боли и тревог
Измучена душа, и скорбь ее уместна.

Взгляни же, мой Господь; ты видишь – потому,
Что исцеленья нет мученью моему,
К тебе я праведно взываю я об отмщеньи,

И вера в правый суд во мне все горячей;
Карай, Спаситель мой, свершивших преступленье:
Ведь это – сыновья голгофских палачей.

Sonnet sur la mort de son fils

Que mon fils ait perdu sa dépouille mortelle,
Ce fils qui fut si brave, et que j’aimai si fort,
Je ne l’impute point à l’injure du sort,
Puis que finir à l’homme est chose naturelle.

Mais que de deux marauds la surprise infidèle
Ait terminé ses jours d’une tragique mort,
En cela ma douleur n’a point de réconfort,
Et tous mes sentiments sont d’accord avec elle.

Ô mon Dieu, mon Sauveur, puisque par la raison
Le trouble de mon âme était sans guérison,
Le vœu de ma vengeance est un vœu légitime,

Fais que de ton appui je sois fortifié :
Ta justice t’en prie, et les auteurs du crime
Sont fils de ces bourreaux qui t’ont crucifié.

Жан де Бюссьер (1607 – 1678)
Jean de Bussières

Снег

Элегия

ЛЮБИТЬ ЦЕЛОМУДРИЕ

Небесное руно, что облаков белее,
Презревшая мороз нежнейшая лилея,
Снег, ветром вскормленный, приди, приди скорей,
В пустыне тягостной свой щедрый дар рассей!
Прошу, просыпь на нас свой лист посеребрённый,
Который каждый день приносят аквилоны,
Чертог свой отопри и облаченье дай
Стоящим в наготе полям; одень наш край!
Быть может, в серебре, что мечешь ты клинками,
Таится нежное и ласковое пламя,
И лишь касанием ты причиняешь хлад,
А у земли зимой ты утоляешь глад –
К поверхности припав, своей водою стылой
Ты молодую кровь земле вливаешь в жилы.
Явись же к нам, руно, воды чудесный вид,
Пусть пустоши полей поток твой оросит!
Ах, Нимфа! Вижу я, что ты рукою млечной
Нас нежишь в роскоши и пышности беспечной;
Играючи, гляжу, ты создала шары
И выковала нам монетки для игры,
Теперь ты в нас с небес их мечешь беззаботно,
Чтоб всем нам показать: любовь твоя бессчетна.
Жемчужных мотыльков ты ветром принесла,
Белеют, мнится нам, незримые крыла.
Как дивен танец их! Глянь – вертятся и скачут,
Кружатся вихрями, прыжками нас дурачат!
Как сталкиваются, не пострадав ничуть!
Как братья, все равны, – нельзя их упрекнуть!
Как падают они изящно и летуче!
Как простираются одной веселой кучей!
Довольно, Нимфа; будь всегда облечена
Вся наша мурава в цвет твоего руна!
Прекрасна Белизна! Хоть ослепляет снежность,
Какая-то в ней есть приятность или нежность!
Она влечет мой взор, приковывает вдруг,
Она приятней, чем зеленый летний луг,
Пускай горящий блеск отяжеляет веки –
Мне он не воспретит любить сей свет вовеки.
Но, Нимфа, потому дары твои близки,
И я приемлю их морозам вопреки,
Что добродетелью ты высшей наполняешь
И Целомудрия для всех пример являешь.
Но все же гибнешь ты – ведь с ночи до утра
Спешат тебя стереть горячие ветра,
Тлетворным веяньем направивши усилье
На то, чтоб красоту твою соделать пылью,
И Солнце, распалясь, ревниво мечет зной,
Ругаясь над твой прекрасной белизной,
Потопчет пешеход походкою развязной,
И станет белизна твоя лишь лужей грязной.
Молю я небеса – земная Чистота
Пусть всякой мерзостью не будет облита!
Нередко ведь себя в страстях она теряет,
Нередко ведь она в огне любовном тает,
Нередко ветропрах, оставив грязный след,
Лишит ее того, чего дороже нет.
Ах! Лучше мне в аду ужасном очутиться,
Чем, Целомудрие, тебя навек лишиться,
Уж лучше не вкусить услады никогда,
Чем страстью пламенеть, не ведая стыда;
Чем жить мне промыслом развратным и опасным,
Уж лучше к мертвецам причислиться бесстрастным,
Поскольку, Чистота, позорно и грешно
Поставить на тебе малейшее пятно.

Нимфа – так поэт обращается к снегу (по-французски женского рода).

La Neige

Élégie

AIMER LA CHASTETÉ

Douce laine du ciel, belle fleur des nuées
Beau lis, qui de l'hiver méprise les gelées,
Neige qui te nourris au milieu des deux airs,
Epanche tes trésors sur ces tristes déserts ;
Donne-nous largement ces feuilles argentées,
Qui te sont chaque jour par l'aquilon portées ;
Ouvre tes beaux palais et donne un vêtement
A nos champs dépouillés de tout autre ornement.
On dit que cet argent que tu jettes en lames
Renferme dans son sein quelques esprits de flammes ;
Que tu n'as de froideur que pour l'attouchement,
Et que la terre en toi trouve son aliment ;
Que lui pressent le flanc de tes eaux tempérées,
Tu remplis de pur sang ses veines altérées ;
Viens donc, riche toison, rare essence de l'eau ;
Inonde nos guérets d'un fertile ruisseau.
Ah ! Nymphe, je te vois, qui d'une main d'ivoire
Ouvre à nos désirs les pompes de ta gloire ;
Je vois qu'en te jouant tu fais de pelotons,
Que de ton beau métal tu forges des jetons,
Que prodigue sur nous à l'instant tu les sèmes,
Faisant voir par tes dons à quel point tu nous aimes.
Ah, tout l'air est rempli de papillons perlés ;
Partout on voit blanchir ces fantômes ailés.
Comme leur danse est belle ! Et comme leur albâtre
Virevolte par l'air roulant d'un pas folâtre !
Comme ils vont se heurtant, sans se faire nul mal !
Comme en frères parfaits ils se traitent d'égal !
Comme sur le terrain l'un à l'autre s'abouche !

http://www.plavmost.org/?p=15446&fbclid=IwAR0cBbns6k2nwJXvAu40cK4hO8iNMTt2DdMgH3J0Gs-nLaRYg-ePPIVjvjM Рецензия на нашу с Антоном Черным антологию поэзии Великой Войны

Жан де Ла Жессе (ок. 1550 – ок. 1600)
Jean de La Gessée (Jessée)

К себе самому

Чело потупив, книгу изучаю,
Печален я, усидчив, одинок.
От тяжких дум почти я изнемог,
Жизнь или смерть уже не различаю.

Чем слог трудней, тем меньше я скучаю,
Тем больше знаю, чем длинней урок;
Но думая, как жребий мой жесток,
Я сам себе терзанья отягчаю.

Ах, почему же я – не ловкий плут,
Любовник льстивый иль веселый шут?
Не знал бы я печали и сиротства.

«В почете ложь и в небреженьи честь» –
Вот высшая из тайн, что в свете есть.
Безумный мир! Вселенной сумасбродство!

De soi-même

D’un pâle front, l’œil collé sur le Livre,
Et solitaire, et triste, et studieux,
Ici je pense à mes maux odieux :
Vivant mi-mort, et mourant pour revivre.

Moins je m’êmpetre, et moins suis-je délivre,
Plus je m’instruis, plus je suis curieux :
Et si le sort (ô sort injurieux !)
En tel repos un pire assaut me livre.

Las ! que ne suis-je ou quelque heureux joueur,
Ou gai bouffon, ou fin amadoueur ?
J’échapperais le méchef qui me lie.

Être aujourd’hui plus rusé que discret,
C’est des secrets le souverain secret :
Ô monde fol ! ô mondaine folie !

Сэр Генри Ньюболт (1862 - 1938)
Sir Henry Newbolt

СМЕРТЬ-АДМИРАЛ

Поднимем стаканы, выпьем до дна
(Услышьте, что ветер шептал…),
Крепкого, ясного выпьем вина…
Да здравствует Смерть-Адмирал!
На сотнях судов обошел он мир,
Сотен расцветок носил он мундир,
Всем кораблям в морях командир,
Зовется он – Смерть-Адмирал!

Службу хотите сыщу я для вас?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Правила три – нетрудный наказ
Дает вам Смерть-Адмирал:
Держись, коли шквал налетает шальной,
В сраженьи всегда до последнего стой
И на приказ отзывайся любой:
«Так точно, Смерть-Адмирал!»

Но где его встретить? Попробуй найди…
(Услышьте, что ветер шептал…)
В сиянии звезд у него на груди
Явится Смерть-Адмирал.
По лбу, на котором старинный шрам,
По крику, что громок подобно штормам,
По самым добрым на свете глазам
Узнается Смерть-Адмирал.

А где же бывалых найти моряков?
(Услышьте, что ветер шептал…)
Костьми полегли у чужих берегов,
Покоит их Смерть-Адмирал.
Да! Любили его и старик, и юнец,
С ним шел не салага, а бравый боец,
Но кончился бой, и рассказу конец –
Упокоил их Смерть-Адмирал.

Admiral Death

Boys, are ye calling a toast to-night?
(Hear what the sea-wind saith)
Fill for a bumper strong and bright,
And here's to Admiral Death!
He's sailed in a hundred builds o' boat,
He's fought in a thousand kinds o' coat,
He's the senior flag of all that float,
And his name's Admiral Death!

Which of you looks for a service free?
(Hear what the sea-wind saith)
The rules o' the service are but three
When ye sail with Admiral Death.
Steady your hand in time o' squalls,
Stand to the last by him that falls,
And answer clear to the voice that calls,
'Ay, Ay! Admiral Death!'

How will ye know him among the rest?
(Hear what the sea-wind saith)
By the glint o' the stars that cover his breast
Ye may find Admiral Death.
By the forehead grim with an ancient scar,
By the voice that rolls like thunder far,
By the tenderest eyes of all that are,
Ye may know Admiral Death.

Where are the lads that sailed before?
(Hear what the sea-wind saith)
Their bones are white by many a shore,
They sleep with Admiral Death.
Oh! but they loved him, young and old,
For he left the laggard, and took the bold,
And the fight was fought, and the story's told,
And they sleep with Admiral Death.

Посвящается памяти Д.Н. Смирнова (1948 – 2020) - композитора и поэта-переводчика, участника форума “Век перевода”, скончавшегося сегодня в больнице г. Уотфорд (Великобритания) от последствий COVID-19.

Джеймс Шерли / James Shirley (1596 – 1666)

Песня (из пьесы «Купидон и смерть»)

Не похваляйся, человек,
Могуществом своей державы;
Покорил ты всякий брег,
Всюду слышен рокот славы –
Но все равно
И королю погибнуть суждено;
Забытые останки властелина
Смерть подмешает в прах простолюдина.

Чума, и Голод, и Война –
Есть трое слуг у Смерти,
Но много и других – она
Подыщет их, поверьте, –
Мгновенно
Нас умертвят притворство и измена;
Улыбка, поцелуй, любовный взгляд
Своим коварством сердце нам пронзят.

Song (from “Cupid and Death”)

Victorious men of earth, no more
Proclaim how wide your empires are;
Though you bind in every shore
And your triumphs reach as far
As night or day,
Yet you, proud monarchs, must obey
And mingle with forgotten ashes when
Death calls ye to the crowd of common men.

Devouring Famine, Plague, and War,
Each able to undo mankind,
Death's servile emissaries are;
Nor to these alone confined,
He hath at will
More quaint and subtle ways to kill;
A smile or kiss, as he will use the art,
Shall have the cunning skill to break a heart.

Лоран Дреленкур (1625 – 1680)

О радуге

Светило днéвное во чреве грозной тучи
Цветную живопись негаданно творит –
И вдруг стремительно сей труд от нас сокрыт,
Взор больше не прельщен картиною плывучей.

Взял облак для холста художник сей могучий,
Для кисти – яркий луч, что, отражен, блестит,
Для красок – золото, огонь и лазурит;
Сей образ довершит всклубленный пар летучий.

Сиянья хрупкие, чей слабый блеск – обман,
Превратные красы, вас породил туман;
Непостоянство благ рисуйте нам в полете.

Одними красками, палитрою одной
Вы страх внушаете, надежду нам даете,
Войну пророчите и славите покой.

Laurent Drelincourt (1625 – 1680)

L'Arc-en-ciel

Le bel astre du jour dans le sein de l'orage
Nous forme tout-à-coup ce lumineux tableau,
Et, tout-à-coup, aussi, le couvrant d'un rideau,
Il dérobe à nos yeux son inconstant ouvrage.

De ce peintre brillant, la toile est le nuage ;
Ses rayons réfléchis lui servent de pinceau ;
Il prend pour ses couleurs, l'or, l'azur, le feu, l'eau,
Et la vapeur commence à finir cette image.

Fragiles ornements, éclat faible et trompeur,
Passagères beautés, filles de la vapeur,
De faux biens d'ici-bas vous peignez l'inconstance.

Par les mêmes couleurs et par les mêmes traits,
Vous imprimez la crainte, et donnez l'espérance,
Vous annoncez la guerre, et vous marquez la paix.

Сезар де Нотрдам (1553 – 1629)
César de Nostredame

Коварство, злоба, месть, жестокость, лжеученья,
Губительный совет, насилия, бичи,
Гордыня, злато, ложь, лобзанье и мечи,
Удары, посохи, глумление, мученья,

Издевки, терние и титлом нареченье,
Вервь, путы и плевки, боль, пытки, палачи,
Венец, порфира, скиптр и ужасы в ночи,
Столп, плети, мрак, рассвет, петух и отреченье,

Знамена, факелы, солдаты, острия,
Крест, гвозди, лестницы, суды и судия,
Пот, уксус, желчь, копье, млат, клещи и зубила,

Еврей, грек, римлянин, разбойники, привал,
Светила, звезды – всё на погребеньи было
Того, Кто, смерть прияв, смерть смертию попрал.

Envie, cruauté, rancœur, faulses Doctrines,
Conseil meschant, gent dure, implacable fureur,
Or impur, félonie, orgueil, malice, erreur,
Baisers, glaives, bastons, sacrilèges, rapines,

Mespris, buffes, soufflets, roseaux, titres, espines,
Coqs, cordages, crachats et ministres d'horreur,
Bandeaux, sceptres, bassins, ténèbre, ombre, terreur,
Piliers, verges, fouets, infâmes disciplines,

Trompes, cors, estandars, falots, torches, fanaux,
Clous, escheles et crois, sentences, tribunaux,
Suye, vinaigre, fiel, marteaux, lances, tenailles,

Hébreux, Grecs et Romains, larrons, cartes et sort,
Astres, Lune, Soleil estoient aux funérailles
De celuy qui mourant fut vainqueur de la mort.

Жан Оврэ (ок. 1590 – ок. 1630)
Jean Auvray

Кровавые ручьи по древу ток струят;
О бахрома огней, о реки из коралла!
Не огнь, коралл иль кровь – бальзам целебно-алый,
Чьи капли на кресте рубиново горят.

Карбункулы, Царя Царей бесценный клад,
Манящие к себе сверкающие лалы,
Приемлю в душу я их отсвет небывалый –
Коснуться вас перстом законы не велят.

Кровь, из священных ран волной пурпурной брызни,
Омой меня, очисть от гнусной скверны жизни,
Грехи мои топи в безбрежности своей…

О нет, пусть мой Господь напрасно кровь не тратит!
На грешника поток не расточай, не лей –
Чтоб сто миров спасти, одной лишь капли хватит.

Sacrés ruisseaux de sang qui baignez ce saint bois,
Beaux fleuves de corail, riches frangeons de flamme
Non flamme, corail, sang, ains salutaire bâme,
Qui coulez aujourd'hui de l'arbre de la croix.

Escarboucles sanguins, trésor du Roi des rois,
Saints rubis dont l'éclat d'un beau désir m'enflamme,
Ça, que je vous adore et reçoive en mon âme,
Puisqu'il ne m'est permis vous toucher de mes doigts.

Jaillissez donc, beau sang, de ces plaies sacrées,
Lavez-moi, purgez-moi dans vos ondes pourprées,
Pour noyer mes péchés faites un large étang.

Non, Seigneur, arrêtez ces précieuses ondes,
C'est trop pour un pécheur prodiguer votre sang,
Il n'en faut qu'une goutte à sauver mille mondes.

Жан де Ла Сеппед (ок. 1548 – 1623)
Jean de La Ceppède

Во ад сойди, Господь, в душе моей царящий,
Душа моя есть ад духовной слепоты –
Сто угрызений там, укоры их разящи,
Там бесов семеро, и тяжки их кнуты.

У ада моего особые черты,
Отличны от того, где вечный огнь палящий:
Там ждут лишь вечных мук, бескрайней черноты,
А я жду милости, ко мне благоволящей.

По милосердию сойди, Христе, в мой ад,
Усилия мои пусть бесов победят,
Чтоб завтра вознестись, готов страдать сегодня,

Пусть буду я идти, вздыхая о грехах,
Пусть буду с трепетом я ждать суда Господня –
К спасению ведет благочестивый страх.

Fais, mon Sauveur, descente en l'enfer de mon âme ;
Mon âme est un enfer tout noir d'aveuglement,
Que l'acéré tranchant de cent remords entame,
Que sept traîtres démons traitent journellement.

D'un seul point mon enfer le nom d'enfer dément,
Dissemblable à l'enfer de l'éternelle flamme :
C'est qu'on n'espère plus en l'éternel tourment,
Et dans le mien j'espère et ta grâce réclame.

Descend donc par ta grâce, ô Christ, dans mon enfer ;
Fais-moi de ces démons désormais triompher ;
Pour te suivre là-haut, fais qu'ici je pâtisse.

Fais que j'aille toujours mes crimes soupirant ;
Et fais qu'en mon esprit je craigne ta justice,
Car le salut consiste à craindre en espérant.

Анн д’Юрфе (1555 – 1621)

Едва покинув плоть, душа Царя Царей,
Взяв древо, что омыл сей Агнец безупречный
Своею кровью, как Геракл добросердечный,
Предстала, грозная, у адовых дверей.

Один удар крестом – и пали перед ней
Врата того дворца, где огнь пылает вечный,
И в ужасе Плутон бежал пред этой встречной;
Она спасла своих, оставив злых людей.

Затем, на третий день, едва пришла Аврора
Окрасить небеса и светом тешить взоры,
Вернулася душа – и Царь Царей воскрес,

Бессмертен, обновлен, полн мощи необорной;
Не одолела смерть властителя небес –
Ведь силе Господа на свете все покорно.

Anne d’Urfé (1555 – 1621)

L'âme sortant du corps du Roi de l'univers,
Prenant le bois sacré que l'agneau sans macule
Avait oint de son sang, ainsi que fit Hercule,
Magnanime guerrier, elle vint aux enfers.

Là d'un coup de la croix, elle verse à l'envers
Les huis impérieux de la maison qui brûle,
Épouvante Pluton qui confus se recule.
Elle en tira les siens, y laissant les pervers.

Et le troisième jour, peu après que l'aurore
Fut apparue au ciel qu'elle peint et colore,
Rentrant dedans son corps, le fit ressusciter,

Immortel, glorieux, d'une façon nouvelle,
Car la mort n'eut pouvoir aucun d'y résister,
Parce que tout fléchit à sa force éternelle.

Фрэнсис Томпсон (1859 – 1907)
Francis Thompson

Ветеран Небес

– Многих войн ветеран, на тебе столько ран!
Кто оставил рубцы, и в каком же бою?
Был изранен ты как? Одолел тебя враг,
Иль ты ими украсил победу свою?

– Был захвачен я в плен, ранен был, изъязвлéн,
Истерзали чело мне, был бок мой пронзен;
Меч не взял я, когда надвигалась орда;
Победитель униженный был Побежденным сражен.

– Что за странная речь? Ты отринул свой меч?
Одолел Побежденный, Победитель разбит?
Что же то за война, где кипела она,
Странный Вождь боевой, что рубцами победы покрыт?

– Князь, низринутый мной, правил хладной Скалой,
Там, где пламенной стражей опоясанный лед.
Гнал его я, теснил с цитаделей-светил,
Море смерти расступилось, чтоб удачным был поход.

На скале средь тайных льдов много демонских клинков
В замке Северной Стражи ходит строем вновь и вновь.
До пришествия времен там он властью наделен;
Имя князя таково, что у Солнца стынет кровь.

– А твое? Знать хочу! Кто ты? – Я умолчу.
Имя – словно плеск хоругвей, обнажение мечей.
Но мой титул высок – погляди мне на бок:
«Владыка Владык!» – там слова – «Царь Царей!»
Начертанье: «Владыка Владык, Царь Царей».

The Veteran of Heaven

O Captain of the wars, whence won ye so great scars?
In what fight did ye smite, and what manner was the foe?
Was it on a day of rout they compassed thee about,
Or gat ye these adornings when ye wrought their overthrow?
‘Twas on a day of rout they girded me about,
They wounded all my brow, and they smote me through the side:
My hand held no sword when I met their armèd horde,
And the conqueror fell down, and the Conquered bruised his pride.’
What is this, unheard before, that the Unarmed make war,
And the Slain hath the gain, and the Victor hath the rout?
What wars, then, are these, and what the enemies,
Strange Chief, with the scars of thy conquest trenched about?

‘The Prince I drave forth held the Mount of the North,
Girt with the guards of flame that roll round the pole.
I drave him with my wars from all his fortress-stars,
And the sea of death divided that my march might strike its goal.
‘In the keep of Northern Guard, many a great dæmonian sword
Burns as it turns round the Mount occult apart:
There is given him power and place still for some certain days,
And his name would turn the Sun’s blood back upon its heart.’
What is Thy Name? Oh, show!—‘My Name ye may not know;
’Tis a going forth with banners, and a baring of much swords
But my noscripts that are high, are they not upon my thigh?
“King of Kings!” are the words, “Lord of Lords!”
It is written “King of Kings, Lord of Lords”.’

Франсуа Тристан Лермит (1601 – 1655)
François Tristan l'Hermite

Прелестная мавританка-невольница

Природы чудище, о, как же ты прелестно!
Лицо черным-черно, а дышит красотой;
Лоснящийся эбен украсил облик твой,
Слоновую он кость затмил собой чудесно.

Невиданный у нас прекрасный дар небесный,
Мрачна ты, но в тебе огонь горит живой –
Погасли уголья, но силы огневой
Исполнены сильней, чем угль, всем нам известный.

Касаньям черных рук свободу я отдам –
Я был неуязвим для чар всех прочих дам,
Но к мавританке страсть меня поработила.

Сокройся, Солнце, прочь – несносен твой позор,
С востока к нам пришло новейшее светило:
Ночная тьма – лицо, свет полдня – ясный взор.

La belle Esclave maure

Beau monstre de Nature, il est vrai, ton visage
Est noir au dernier point, mais beau parfaitement :
Et l'Ebène poli qui te sert d'ornement
Sur le plus blanc ivoire emporte l'avantage.

Ô merveille divine, inconnue à notre âge !
Qu'un objet ténébreux luise si clairement ;
Et qu'un charbon éteint, brûle plus vivement
Que ceux qui de la flamme entretiennent l'usage !

Entre ces noires mains je mets ma liberté ;
Moi qui fus invincible à toute autre Beauté,
Une Maure m'embrasse, une Esclave me dompte.

Mais cache-toi, Soleil, toi qui viens de ces lieux
D'où cet Astre est venu, qui porte pour ta honte
La nuit sur son visage, et le jour dans ses yeux.

Жан-Ожье де Гомбо (1576 – 1666)
Jean-Ogier de Gombauld

***
Сей грозный глас, чья мощь никем неизмерима,
Страх и надежда всех – и мертвых, и живых,
Творец из ничего и тел, и душ людских,
Созиждил Словом он сей мир необозримый.

Се глас Всевышнего – былинка невредима,
Но сломлен гордый кедр в раскатах грозовых;
Он хижины щадит, но с башен вековых
Обрушивает в прах великолепье Рима.

Сей полнозвучный гром, божественный сей глас –
Ему гора и лес ответят в тот же час,
Земная тварь его веления приемлет;

Доступен этот глас творению всему,
И даже мертвецы звучанью гласа внемлют.
Он звал тебя, душа, – но ты глуха к нему.

La voix qui retentit de l'un à l'autre Pole,
La terreur et l'espoir des vivans et des morts,
Qui du rien sçait tirer les esprits et les corps,
Et qui fit l'Univers, d'une seule parole.

La voix du Souverain, qui les cedres desole,
Cependant que l'espine estale ses tresors ;
Qui contre la cabane espargne ses efforts,
Et reduit à neant l'orgueil du Capitole.

Ce tonnerre esclatant, cette divine voix,
A qui sçavent respondre et les monts, et les bois,
Et qui fait qu'à leur fin toutes choses se rendent,

Que les lieux les plus hauts, que les lieux les plus bas,
Que ceux qui ne sont point, et que les morts entendent,
Mon ame, elle t'appelle, et tu ne l'entens pas.

Жан де ла Тай (ок. 1540 – ок. 1616)

О поврежденном состоянии Франции

Насчитывают три во Франции сословья –
Обязанность свою не помнит ни одно,
Но каждое из них разврату предано
И топчет Францию, разбухшую от крови.

Чтит Церковь золото, забыв про богословье,
Стяжанье рясою в церквах облечено,
Дворянство честь свою забросило давно,
Утратили свой блеск гербы и родословья.

Сословье Третье вслед за первыми двумя
Разбито надвое, само себя клеймя, –
Кругом тягаются, грозят судебной карой.

Несчастная страна! Столь видимое зло,
Коль не опомнишься, сотрет тебе чело
И города твои преобразит в хибары.

Jean de la Taille (ca. 1540 – ca. 1616)

De l'état corrompu de la France

De tous les trois États dont la France est bâtie,
Un seul ne marche droit en sa vocatïon,
Mais tout trois font homage à la corruptïon
Qui tient dessous ses pieds la France assujetie.

L’Église est par le biens de prêcher divertie
Et sous un simple habit crève d’ambitïon ;
La Noblesse, oubliant de sa conditïon
L’ancienne splendeur, anéantie ;

Le Tiers État soutient de des premiers le faix,
Et la moitié de lui ne laisse l’autre en paix,
Qui ne l’ait tout plongé en process et usures.

O miserable France! Un apparent méchef
Su tu ne penses à toi, te pend dessus le chef,
Qui reduira bientôt tes cités en masures.

Марсьяль де Брив (ок. 1600 – ок. 1653)
Martial de Brive

Мирские истины

Мир так хорош, добр он и ласков с нами,
Он нас всегда прямо ведет,
Да-да, да-да, прямо да в пламя.

Мир благ во всем, разума он обитель,
Все, что в нем, – истинный дух,
Да-да, да-да, дух-разрушитель.

Ах, монастырь, там лишь одно угнетенье,
В мрачной тюрьме нет ничего,
Да-да, да-да, кроме спасенья.

В царстве услад жить будем снова и снова,
Будем мы жить плотью одной,
Да-да, да-да, плотью Христовой.

Мир так хорош, что и менять не надо,
Жизнь весела в мире для всех,
Да-да, да-да, всех бесов ада.

Les vérités du monde

Le monde est bon, il est fidèle aux âmes,
Il va sans s'égarer tout droit,
Oui-da, oui-da, tout droit aux flammes.

Qu'il est adroit, que sa conduite est sage !
On voit bien qu'il est tout esprit,
Oui-da, oui-da, esprit d'orage ;

Cloître odieux, prison affreuse et noire,
Ton triste séjour ne vaut rien,
Oui-da, oui-da, rien que la gloire.

Passons le temps, noyons-nous de délices,
Jouons, ne touchons plus que dés,
Oui-da, oui-da, que des Cilices.

Le monde est bon, ses lois sont équitables,
Il est si bon qu'il est à tous,
Oui-da, oui-da, à tous les Diables.

http://www.ng.ru/ng_exlibris/2020-04-29/13_1028_poets.html?fbclid=IwAR31YCb2YK14aaam5VjkPOVrNffuDhvCFN8ntEOldIzFQFvj9qcTOTk06_c не самая вразумительная рецензия на антологию вашего покорного слуги

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
Вы спали, Сердце-господин,
Вас долго мучал страшный сон,
Но встало солнце из низин…
Пора нам в лес! Так испокон
Веков обычай заведен.
Послушать пенье мы пойдем
В леса, где трелей перезвон,
Днем вешним, первым майским днем.

Амор – любовный властелин,
Им праздник этот учрежден,
Дабы влюбленный не один
Исполнить мог его закон.
И потому украсил он
Растения в краю лесном,
Чтоб лес был пышно облачен
Днем вешним, первым майским днем.

Вам, Сердце, не расчесть кручин,
Но объясним ваш тяжкий стон.
У скорби нет других причин –
Влюбленный с дамой разлучен,
Забавы страстной он лишен.
Не откажу ему ни в чем,
Чтоб облегчить тоски полон
Днем вешним, первым майским днем.

Любимая! И сотни дён
Не хватит, чтобы без препон
О сердце рассказать моем,
Какой я в нем терплю урон
Днем вешним, первым майским днем…

Trop longtemps vous vois sommeillier,
Monsieur, en deuil et déplaisir.
Veuilliez vous ce jour éveiller !
Allons au bois le mai cueillir
Pour la coutume maintenir !
Nous orrons des oyseaux le glay
Dont ils font les bois retentir
Ce premier jour du mois de mai.

Le Dieu d'Amour est coutumier
À ce jour de fête tenir
Pour amoureux cœurs festoyer
Qui désirent le servir.
Pour ce fait les arbres couvrir
De fleurs et les champs de vert gai
Pour la fête plus embellir
Ce premier jour du mois de mai.

Bien sais, mon cœur, que faux danger
Vous fait maintes peines souffrir,
Car il vous fait trop éloigner
Celle qui est votre désir.
Pourtant vous faut ébat quérir ;
Mieux conseiller je ne vous sais
Pour votre douleur amoindrir
Ce premier jour du mois de mai.

Ma dame, mon seul souvenir
En cent jours je n’aurai loisir
De vous raconter tout au vrai
Le mal qui tient mon cœur martyr
Ce premier jour du mois de mai ...