https://www.youtube.com/watch?v=NdRo7yK86Xg Беседуем с поэтом Павлом Лукьяновым о “Гиперборейских сонетах”, Маршаке, Киплинге, машинном переводе, студиозусах и многом-многом другом

Джеймс Райман / James Ryman (ок. 1450 – после 1492)

Прощай, Адвент!

Прощай, Адвент! Ты был угрюм –
Греми, греми, застолья шум!

Велел ты постное вкушать,
Ложиться натощак в кровать,
Совсем без мяса помирать.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Питались мы не ветчиной
И не колбаскою свиной –
Одной рыбешкою дрянной.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Нам свежей рыбы не нашлось,
Соленый дóрог был лосось,
Страдать немало довелось.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Еще морских мы ели мидий –
И тех лишь раз в неделю видя.
За то мы на тебя в обиде.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Была нам пищей камбала,
Худа, костлява и мала.
За скудный стол тебе – хула!
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Наш хлеб загнил, прогоркло пиво,
Наш хлеб – и черствый, и червивый,
Наш эль – что кислая подлива.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Ты, страшной злобой обуян,
Лишил веселья всех мирян.
Ты – негодяй и грубиян.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Ты жил средь нас, незваный гость,
Нас не кормил, являя злость,
Без мяса мы глодали кость.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Ты был жестокий господин,
Ты сделал нас стройней жердин,
Ступал бы лучше в Ботон-Блин!
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Дорогу позабудь в наш дом,
Иначе мы тебя побьем –
И так Великий Пост блюдем!
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Не суйся ни в одно сословье –
Такое ставим мы условье.
Нарушишь – изобьем до крови!
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Не суйся в замок дальше стен –
С тобой у рыцарства презрен
Великий Пост, твой сюзерен.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Не суйся там, где сельский люд, –
У земледельцев тяжек труд,
Они без пищи перемрут.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Пускай монах, пускай монашка
Раз в год с тобой постятся тяжко,
А нам пусть выпадет поблажка.
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Настало Рождество Христово,
И настает веселье снова
Для старого и для младого!
Прощай, Адвент! Ты был угрюм.

Мы к Рождеству направим ум –
Греми, греми, застолья шум!
Никто не делайся угрюм
In ortu Regis omnium*.

Адвент – в католицизме предрождественский период, совпровождаемый постом.
Ботон-Блин – деревня неподалеку от Кентербери.

*При дворе Царя вселенной (лат.)

Оригинал: https://aclerkofoxford.blogspot.com/2011/12/farewell-advent-christmas-is-come.html

Джон Мейсон Нил (1818 - 1866)
John Mason Neale

Добрый король Венцеслав

Венцеслав в окно глядит
Ночью в день Стефана –
Там, раскинувшись, лежит
Снежная поляна,

Полная луна ярка
Этой ночью зябкой.
Вдруг он видит бедняка
С хвороста охапкой.

– Паж, поведай королю,
Кто же этот нищий?
Правду рассказать велю –
Где его жилище?

– Под горою он живет
В трех верстах, у леса,
Там, где из-под снега бьет
Ключ святой Агнессы.

– Принеси сосновых дров,
Дай вина и мяса.
Посетим бедняцкий кров,
Отнесем припасы.

…Шел король и шел слуга
К бедняку в лачугу
Сквозь безбрежные снега,
Через злую вьюгу.

– Государь, сгустился мрак,
Ветер все лютее,
Страшно мне, и я никак
Сдвинуться не смею.

– По моим иди следам,
Выступай же смело,
Да не бойся – вьюга там
Не застудит тела.

Робко мальчик стал ступать
В след святого мужа,
Ощутил, что благодать
Растопила стужу.

Потому, Господень люд,
Поделись излишним:
Те, кто нищего спасут,
Спасены Всевышним.

Good King Wenceslas look'd out,
On the Feast of Stephen;
When the snow lay round about,
Deep, and crisp, and even:

Brightly shone the moon that night,
Though the frost was cruel,
When a poor man came in sight,
Gath'ring winter fuel.

"Hither, page, and stand by me,
If thou know'st, telling,
"Yonder peasant who is he?
Where and what his dwelling?"

"Sire, he lives a good league hence,
Underneath the mountain;
"Right against the forest fence,
By Saint Agnes' fountain."

"Bring me flesh, and bring me wine,
Bring me pine logs hither:
"Thou and I will see him dine,
When we bear them thither,"

Page and monarch forth they went,
Forth they went together:
Through the rude wind's wild lament
And the bitter weather.

"Sire, the night is darker now,
And the wind blows stronger;
"Fails my heart I know not how;
I can go no longer.'

"Mark my footsteps, good my page;
Tread thou in them boldly:
"Thou shalt find the winter's rage
Freeze thy blood less coldly."

In his master's steps he trod,
Where the snow lay dinted;
Heat was in the very sod
Which the Saint had printed.

Therefore, Christian men, be sure,
Wealth or rank possessing,
Ye who now will bless the poor,
Shall yourselves find blessing.

Поздравляю подписчиков, число которых достигло четырехзначных значений, с наступающим гиперборейским новолетием!

ДЖЕЙМС ЭЛРОЙ ФЛЕККЕР (1884 – 1915)
James Elroy Flecker

ДЕЙСТВО О ВОЛХВАХ

Волхвы явились в Вифлеем,
Звезда в пути светила всем.

МАРИЯ
Что в скромный дом вас привело,
О славные цари?

ЦАРИ-ВОЛХВЫ
В пути светила нам звезда,
Издалека мы шли сюда
Взглянуть на ясное чело,
Лик ангельский, светлей зари.

МАРИЯ
Но кто вы, славные цари?

КАСПАР
Каспар я. С ледовитых скал
Морозный вихрь меня пригнал,
Пришел к тебе на корабле я.
Я не боюсь кровавых сеч,
Люблю я свой звенящий меч,
В потехе ратной веселею.
Вот злато. Холодом горя,
Оно ласкает взор царя.
Восславьте Князя Галилеи!

ВАЛТАСАР
Я Валтасар, царь Индостана,
Где веет ветр благоуханный
От Тапробаны до Катая.
Мои сыны проводят дни
У дерева, в густой тени,
Не то молясь, не то мечтая.
Вот ладан - символ мудреца.
Познай все тайны до конца,
Князь Полдня, Мудрость Пресвятая!

МЕЛЬХИОР
Я темнокожий Мельхиор,
Я стар, движеньями нескор,
Уже сочтен мой век великий.
Мой край песками занесен,
И светит знойный Аполлон
В стране пустынной и безликой.
Вот мирры белые цветы,
Сердечный пламень. Станешь ты
Царем Любви, Души Владыкой!

ХОР АНГЕЛОВ
О Царь Любви, Души Владыка,
Согреет голубь светлоликий
Тебя теплом груди своей,
О Царь Царей.
Suaviole o flos Virginum,
Apparuit Rex Gentium*.

***
«Но кто ты, Царь Царей? Как знать?» -
Поет в задумчивости мать.

*Благоухай, о Цвет Дев, явился Царь Народов. (лат.)

Тапробана, Катай – старинные названия Шри-Ланки и Китая.

THE MASQUE OF THE MAGI

Three Kings have come to Bethlehem
With a trailing star in front of them.

MARY
What would you in this little place,
You three bright kings?

KINGS
Mother, we tracked the trailing star
Which brought us here from lands afar,
And we would look on his dear face
Round whom the Seraphs fold their wings.

MARY
But who are you, bright kings?

CASPAR
Caspar am I: the rocky North
From storm and silence drave me forth
Down to the blue and tideless sea.
I do not fear the tinkling sword,
For I am a great battle-lord,
And love the horns of chivalry.
And I have brought thee splendid gold,
The strong man's joy, refined and cold.
All hail, thou Prince of Galilee!

BALTHAZAR
I am Balthazar, Lord of Ind,
Where blows a soft and scented wind
From Taprobane towards Cathay.
My children, who are tall and wise,
Stand by a tree with shutten eyes
And seem to meditate or pray.
And these red drops of frankincense
Betoken man's intelligence.
Hail, Lord of Wisdom, Prince of Day!

MELCHIOR
I am the dark man, Melchior,
And I shall live but little more
Since I am old and feebly move.
My kingdom is a burnt-up land
Half buried by the drifting sand,
So hot Apollo shines above.
What could I bring but simple myrrh
White blossom of the cordial fire?
Hail, Prince of Souls, and Lord of Love!

CHORUS OF ANGELS
O Prince of souls and Lord of Love,
O'er thee the purple-breasted dove
Shall watch with open silver wings,
Thou King of Kings.
Suaviole o flos Virginum,
Apparuit Rex Gentium.
. . .
"Who art thou, little King of Kings?"
His wondering mother sings.

ОСЁЛ, 1 ПО Р.Х.

Ex orientis partibus
Advenavit asinus.

Средневековое

В хлеву природу пел осел,
достигнув полного ума.

Н. Заболоцкий

Давно хозяин корму мне не сыпет,
От блох, клещей совсем я изошел,
Едва терплю я этот произвол!..
Воды запас давно уж мною выпит...

В ноздрях моих весьма противно щипет,
Мне на ухо сопит сосед мой вол,
Как невозможно жить, коль ты осёл,
Отсюда бы сбежать... да хоть в Египет!

Но в хлев пришли короны и тюрбаны;
Стоит от благовоний воздух пряный,
Верблюды, драгоценности, масла...

Надеюсь, никому не помешаю,
Коль дерзновенно-скромно примешаю
К младенческому крику рев осла!

Мэри Локк (1768 – 1816)

***
Претит мне платье пестрое Весны,
Рождающей цветы своим дыханьем,
Когда ложбины радостью полны,
А люди – благодарным обожаньем;
Взирай, как расцветает дол и лес,
Кто не изведал Горя длань стальную,
А мне к чему спокойствие небес,
Покуда я в Отчаяньи тоскую?
Приди, Зима, мертвящий властелин,
Мрак, завладей беззвездным небосводом,
Ревите, вихри средь пустых равнин,
Лесам велю стенать и мчаться водам!
Люблю тебя, кошмар, мне чудно сродный!
На плач мой отзывайся, плач природный.

Mary Locke (1768 – 1816)

***
I hate the Spring in parti-coloured vest,
What time she breathes upon the opening rose,
When every vale in cheerfulness is dressed,
And man with grateful admiration glows.
Still may he glow, and love the sprightly scene,
Who ne'er has felt the iron hand of Care;
But what avails to me a sky serene,
Whose mind is torn with Anguish and Despair?
Give me the Winter's desolating reign,
The gloomy sky in which no star is found;
Howl, ye wild winds, across the desert plain;
Ye waters roar, ye falling woods resound!
Congenial horrors, hail! I love to see
All Nature mourn, and share my misery.

Подборка из гиперборейских сонетов в журнале Союза писателей Москвы: http://soyuzpisateley.ru/publication.php?id=1555

Подлинное кредо т.н. реализма содержится не в умствованиях парижских доктринеров 1840-х гг., о которых уж никто и не вспомнит, а в следующем хадисе (он же бонмо) Чехова, переданном Куприным:

«Зачем это писать… что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда, в действительности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все».

И реалистическое пленение русской словесности все никак не закончится.

Конечно, сейчас не времена "Русского богатства", но спроси любого благо- и не очень намеренного литератора, и услышишь очередную вариацию того, что Великий Русский Роман может быть только про брак Петра Семеновича и Марьи Ивановны, а подводные лодки и прочую чепуху нужно непременно отдать на откуп детям и иноземцам.

И, как говорили безымянные англосаксонские мудрецы, this is why we can't have nice things.

Мэри Робинсон / Mary Robinson (1757 – 1800)

Январь 1795 года

Скользко. Кашляет прохожий.
Лорд – в мехах, бедняк – в рогоже,
Ждут гурманы объедений,
Без еды страдает гений.

Всюду особняк просторный,
Всюду вкрадчивый придворный,
Копят золото магнаты
Кровью платят долг солдаты.

Рогоносные супруги,
Театральные потуги,
Стонут на балах девицы,
Стонут бедные в больнице.

Все науки перебиты,
В запустении кредиты,
Верноподданным – невзгоды,
Принцам – браки и разводы.

Без гроша сидят поэты,
Плут мешком гребет монеты,
Крова тщетно ищет нищий,
Скупердяи копят тыщи.

Все художества – в загоне,
Правосудья нет в законе,
Кривда истину дурачит,
Честь и совесть горько плачут.

В ералаш играют дамы,
Дарованья топчут хамы,
Старушонки молодятся,
Девушки в уме вредятся.

К роскоши стремится всякий,
Много шуму, мало драки,
Престарелы ловеласы,
Юны лорды-лоботрясы.

Живописцы, музыканты,
Лекаря и пасквилянты,
Газетенки, книжки, оды –
Ищут все своей угоды.

Дурно воинам живется,
Инвалиды – полководцы,
Школьник, в Марса полон веры,
Шустро лезет в офицеры.

Честный в бедности коснеет,
Воры врут и не краснеют,
Искренность везде презренна,
Хитрость всюду драгоценна.

January, 1795

Pavement slipp’ry, people sneezing,
Lords in ermine, beggars freezing;
Titled gluttons dainties carving,
Genius in a garret starving.

Lofty mansions, warm and spacious;
Courtiers cringing and voracious;
Misers scarce the wretched heeding;
Gallant soldiers fighting, bleeding.

Wives who laugh at passive spouses;
Theatres, and meeting-houses;
Balls, where simp’ring misses languish;
Hospitals, and groans of anguish.

Arts and sciences bewailing;
Commerce drooping, credit failing;
Placemen mocking subjects loyal;
Separations, weddings royal.

Authors who can’t earn a dinner;
Many a subtle rogue a winner;
Fugitives for shelter seeking;
Misers hoarding, tradesmen breaking.

Taste and talents quite deserted;
All the laws of truth perverted;
Arrogance o’er merit soaring;
Merit silently deploring.

Ladies gambling night and morning;
Fools the works of genius scorning;
Ancient dames for girls mistaken,
Youthful damsels quite forsaken.

Some in luxury delighting;
More in talking than in fighting;
Lovers old, and beaux decrepid;
Lordlings empty and insipid.

Poets, painters, and musicians;
Lawyers, doctors, politicians:
Pamphlets, newspapers, and odes,
Seeking fame by diff’rent roads.

Gallant souls with empty purses;
Gen’rals only fit for nurses;
School-boys, smit with martial spirit,
Taking place of vet’ran merit.

Honest men who can’t get places,
Knaves who shew unblushing faces;
Ruin hasten’d, peace retarded;
Candor spurn’d, and art rewarded.

Джон Барлас / John Barlas (1860 – 1914)

Женщина-кошка

Окрас ее волос – желтее серы,
И синим пламенем пылает взгляд;
Не знаю как, глаза ее блестят,
Души ее горящие кальдеры.

Зрачок то сужен, то обширней сферы,
Она, как мышек, ловит всех подряд,
Я знаю – коготки мне смерть сулят,
Но нежно-бархатны ее манеры.

Как леопард, мурчит, заслышав лесть,
Рычит, коль ей успеешь надоесть,
Любовника сжать лапами стремится.

И кажется – от пищи и вина
Лоснится или ластится она,
Как юная играющая львица.

The Cat-Lady

Her hair is yellow as sulphur, and her gaze
As brimstone burning blue and odorous:
I know not how her eyes came to be thus
But I do think her soul must be ablaze:

Their pupils wane or wax to blame or praise;
As a cat watches mice, she watches us;
And I am sure her claws are murderous,
So feline are her velvet coaxing ways.

She purrs like a young leopard soothed and pleased
At flattery; so too turns and snarls when teased,
And pats her love like a beast of prey.

I fancy too that over wine and food
Her saffron hair turns tawny and grand her mood—
She broods like a young lioness of play.

Томас Уортон / Thomas Warton (1728 – 1790)

На круглый стол короля Артура в Уинчестере

Там, где норманнский замок гордый свод
Подъемлет ввысь над ровом травянистым,
Где мох покров обломкам дал кремнистым,
Где в наготе руина восстает, –
Там древней памяти висит оплот –
Стол ветхого Артура. Неким бриттом
Нанесены на круге знаменитом
Прозванья тех, чья слава все живет.
Пусть песней колдовской друидов племя
Стол возвело средь этих древних стен –
Возмездие творит волшебник Время
И медленно стирает след письмен,
Но Спенсер рыцарей воспел в поэме –
И впредь им жить, забыв про смерть и тлен.

On King Arthur's Round Table at Winchester

Where Venta's Norman castle still uprears
Its rafter'd hall, that o'er the grassy foss,
And scatter'd flinty fragments clad in moss,
On yonder steep in naked state appears;
High-hung remains, the pride of war-like years,
Old Arthur's board: on the capacious round
Some British pen has sketch'd the names renown'd,
In marks obscure, of his immortal peers.
Though join'd by magic skill, with many a rhyme,
The Druid frame, unhonour'd, falls a prey
To the slow vengeance of the wizard Time,
And fade the British characters away;
Yet Spenser's page, that chants in verse sublime
Those chiefs, shall live, unconscious of decay.

Иногда вашего покорного слугу спрашивают - почему я не перевожу английскую поэзию «поновее»? Ответ выглядит примерно так:

Джон Донн (1572 – 1631)
John Donne

Из «Священных сонетов»

X.

Смерть, не гордись, что средь твоих имён
Есть «Мощь» и «Ужас». Нет, ты не такая.
И ты, чужой погибели алкая,
Не гибни, бедная, – я защищён.

Приятен людям твой прообраз – сон,
А значит, сладость есть в тебе двойная,
И лучшие спешат, тебя встречая,
Избавить дух и остов от бремён.

Фортуны, трона, злых людей рабыня,
Ты – там, где мор, война, раздор и яд,
А если мак иль зелье усыпят
Надежнее тебя – к чему гордыня?

День будет вечным за мгновеньем сна.
Тогда ты будешь, Смерть, умерщвлена.

From the Holy Sonnets.

X.

Death, be not proud, though some have called thee
Mighty and dreadful, for thou art not so;
For those whom thou think'st thou dost overthrow
Die not, poor Death, nor yet canst thou kill me.
From rest and sleep, which but thy pictures be,
Much pleasure; then from thee much more must flow,
And soonest our best men with thee do go,
Rest of their bones, and soul's delivery.
Thou art slave to fate, chance, kings, and desperate men,
And dost with poison, war, and sickness dwell,
And poppy or charms can make us sleep as well
And better than thy stroke; why swell'st thou then?
One short sleep past, we wake eternally
And death shall be no more; Death, thou shalt die.

Уильям Данбар / William Dunbar (ок. 1460 – ок. 1520)

Похвала Лондону

Ты, Лондон, уникум из городов,
Царь поселений, в пышность облачен!
Сей гордый град превознести готов
Всегда и лорд, и рыцарь, и барон,
Прекрасных дам прекрасный легион,
В священном облачении прелат,
Купец, что золотом не обделен…
Цветущий Лондон – величайший град!

Возрадуйся, о чудо всей земли!
Когда-то ты прозвался Новой Троей,
Тебя державным градом нарекли,
В тебе обитель радости устроя;
Не сыщется обилие такое,
Тебя в ремеслах разных не затмят
Все грады со времен потопа Ноя,
Цветущий Лондон – величайший град!

Смарагд веселья и любовный лал,
Алмаз могучий доблести святой,
Подобный Трое силы идеал,
Ты – стольных градов роза и левкой,
Град-император, славен скипетр твой,
Венец твой царский восхищает взгляд,
Край радостей и новый рай земной,
Цветущий Лондон – величайший град!

Река твоя гремит по всей вселенной,
И вод ее на свете нет милей,
Ее теченье окружили стены,
Там стаи белоснежных лебедей,
Там лодки, разных полные снастей,
Суда морские, в каждом – целый клад…
Всем градам град, всех городов сильней
Цветущий Лондон – величайший град!

Вот высится твой мост белоколонный,
Где торжище обширное кипит,
И не один здесь рыцарь, облаченный
В златые цепи, шелк и аксамит.
Здесь горделивый Тауэр стоит,
Что Цезарь строил много лет назад;
Как Марсов храм он будет знаменит,
Цветущий Лондон, величайший град!

Несокрушимы стены крепостные,
Премудр живущий среди них народ,
Реки прекрасны берега крутые,
И колокольный звон над ней плывет.
Казне купцов твоих потерян счет,
У них прекрасны жены все подряд
И девы, целомудрия оплот,
Цветущий Лондон – величайший град!

Твой мэр таков, что все его прениже,
В руках он держит правосудья меч.
В Венеции, Флоренции, Париже
Для власти этой нет достойных плеч.
Веду к тебе, правитель правый, речь:
Ты кормчий, сокрушитель всех преград,
Не мэр, но мэтр, назначенный беречь
Цветущий Лондон – величайший град!

Оригинал: https://englishverse.com/poems/in_honour_of_the_city_of_london

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
В день Валентина мне принес рассвет
Зажженное лампадное сиянье,
В покои мне он тайный свой привет
Прислал, и это светлое посланье
Развеяло мой сон порою ранней,
Которым ночью был я изможден;
Раскрыл глаза я, утром пробужден,
На жестком ложе cкорбного мечтанья.

Чтоб разделить в любви трофей побед,
Пернатые устроили собранье,
И на своей латыни тот совет
Держа, с Природы требовали дани –
Хотели, чтобы парой по желанью
Был каждый равноправно наделен.
От криков тех меня покинул сон
На жестком ложе cкорбного мечтанья.

Не вынеся своих невзгод и бед,
На ложе предавался я рыданью.
Изрек я: «Птицы, вам преграды нет,
Вам всюду радость, счастье, ликованье,
Известно вам любовное слиянье.
Коварной Смертью я жены лишен,
И мне остались только боль и стон
На жестком ложе cкорбного мечтанья».

В день Валентина – страстные лобзанья,
С душой любимой всяк соединен;
Один лишь я простерт и удручен
На жестком ложе cкорбного мечтанья.

Le beau souleil, le jour saint Valentin,
Qui apportoit sa chandelle alumee,
N'a pas longtemps entra un bien matin
Priveement en ma chambre fermee.
Celle clarté qu'il avoit apportee,
Si m'esveilla du somme de soussy
Ou j'avoye toute la nuit dormy
Sur le dur lit d'ennuieuse pensee.

Ce jour aussi, pour partir leur butin
Les biens d'Amours, faisoient assemblee
Tous les oyseaulx qui, parlans leur latin,
Crioyent fort, demandans la livree
Que Nature leur avoit ordonnee
C'estoit d'un per* comme chascun choisy.
Si ne me peu rendormir, pour leur cry,
Sur le dur lit d'ennuieuse pensee.

Lors en moillant de larmes mon coessin
Je regrettay ma dure destinee,
Disant : " Oyseaulx, je vous voy en chemin
De tout plaisir et joye desiree.
Chascun de vous a per qui lui agree,
Et point n'en ay, car Mort, qui m'a trahy,
A prins mon per dont en dueil je languy
Sur le dur lit d'ennuieuse pensee. "

ENVOI

Saint Valentin choisissent ceste annee
Ceulx et celles de l'amoureux party.
Seul me tendray, de confort desgarny,
Sur le dur lit d'ennuieuse pensee.

Андреас Грифиус (1616 – 1664)
Andreas Gryphius

Слезы отчизны в лето 1636-ое

Полнее полного у нас опустошенье!
Здесь ярость солдатни, военных труб раскат,
Здесь чревобесный меч, грохочущий снаряд,
Припасов и трудов разбойное лишенье.

На башнях здесь пожар и в церкви разрушенье,
Близ ратуши мужи изрублены лежат,
Бесчестят девушек, и все, что видит взгляд, –
Пожар, чума и смерть. Дух с сердцем – в сокрушеньи.

Кровь свежая течет сквозь град и через ров
Уж трижды по шесть лет, и у речных валов
Поток запрудили гниющих тел громады.

Но умолчу о том, что гибели страшней,
Ужасней голода, болезней и огней:
Разграблены дотла даров духовных клады.

Thränen des Vaterlandes / Anno 1636

Wir sind doch nunmehr ganz, ja mehr denn ganz verheeret!
Der frecher Völker Schar, die rasende Posaun,
Das vom Blut fette Schwert, die donnernde Karthaun
Hat aller Schweiß und Fleiß und Vorrat aufgezehret.

Die Türme stehn in Glut, die Kirch ist umgekehret,
Das Rathaus liegt im Graus, die Starken sind zerhaun,
Die Jungfraun sind geschänd't, und wo wir hin nur schaun,
Ist Feuer, Pest und Tod, der Herz und Geist durchfähret.

Hier durch die Schanz und Stadt rinnt allzeit frisches Blut.
Dreimal sind's schon sechs Jahr, als unsrer Ströme Flut,
Von Leichen fast verstopft, sich langsam fortgedrungen.

Doch schweig' ich noch von dem, was ärger als der Tod,
Was grimmer denn die Pest und Glut und Hungersnot:
Daß auch der Seelen Schatz so vielen abgezwungen.

Александр Блок, 1907 г.

О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!

Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!

Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!

Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!

И встречаю тебя у порога —
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем Бога
На холодных и сжатых губах…

Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами — хмельная мечта!

И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Всё равно: принимаю тебя!