Эдмунд Болтон (ок. 1575 – ок. 1633)
Edmund Bolton

Палинодия

Как у потока вянет первоцвет,
Как рвутся пузыри в ветрах летучих,
Как над водами меркнет солнца свет,
Как тает снег на мхом поросших кручах,
Так тают, рвутся, гаснут, увядают
Цветы, сиянья, пузыри и снег;
Так слава, пышность, радость, лесть являют
Тщету, непрочность, лживость, краткий век.
Увядший над рекою первоцвет,
Пузырь, разорванный в ветрах летучих,
Над плачущей водой померкший свет
И снег, растаявший на голых кручах,
Собой мирской обозначают клад –
Его тлен, гниль, падение, распад.

Коль снег, собой заполонивши сам
Холмы, что, горделивы как титаны,
Подъяв чело, грозили небесам,
Нагими сделал каменные страны;
Коль пузырек, забавою пустой
Служивший ветру, пролетел, как судно,
Над медленно катившейся волной –
Разбившись, позабавился он чудно;
Коль солнце, истребивши снега след,
Одело пестротой пузырь летучий
И возрастило ранний первоцвет,
И разогнало грозовые тучи, –
То чем же славу, пышность, радость, лесть
Как не сияньем вод, цветов, снегов нам счесть?

A Palinode 
As withereth the primrose by the river,
As fadeth summer's sun from gliding fountains,
As vanisheth the light-blown bubble ever,
As melteth snow upon the mossy mountains:
So melts, so vanishes, so fades, so withers
The rose, the shine, the bubble and the snow
Of praise, pomp, glory, joy – which short life gathers –
Fair praise, vain pomp, sweet glory, brittle joy.
The withered primrose by the mourning river,
The faded summer's sun from weeping fountains,
The light-blown bubble, vanishéd for ever,
The molten snow upon the naked mountains,
  Are emblems that the treasures we up-lay
  Soon wither, vanish, fade and melt away.

For as the snow, whose lawn did overspread
The ambitious hills, which giant-like did threat
To pierce the heaven with their aspiring head,
Naked and bare doth leave their craggy seat;
Whenas the bubble, which did empty fly
The dalliance of the undiscernéd wind,
On whose calm rolling waves it did rely,
Hath shipwreck made, where it did dalliance find;
And when the sunshine, which dissolved the snow,
Coloured the bubble with a pleasant vary,
And made the rathe and timely primrose grow,
Swarth clouds withdrawn (which longer time do tarry) –
  Oh, what is praise, pomp, glory, joy, but so
  As shine by fountains, bubbles, flowers or snow?

Уильям Басс / Wiliam Basse (ок. 1583 – ок. 1653)

Песня рыболова

Кто тайной страстию горит,
О ней открыто говорит:
Охота с гончей или с птицей,
Игра с мячом – или с девицей…
Но мне не надо тех услад –
Я только лишь рыбачить рад.

Охотник гибель вдруг найдет,
А сокол в дебри заведет,
Играешь – будешь разорен,
Влюбился – шустрый Купидон
Тебя легко заманит в сети…
Рыбак – счастливей всех на свете!

Нет, не уступит ничему
Сидеть рыбачить одному;
По мне, любой другой досуг –
Неволя головы и рук;
А я одной рукой ужу,
Другою книжку я держу.

Я не хочу в простор морской –
Доволен свежею рекой,
На тихие взираю воды
И тихо доживаю годы;
Приличья правила иначу,
О прегрешеньях горько плачу.

Я жду пугливую форель,
Пока не клюнет – в этом цель,
И мыслю: «Жадный дурачок,
Скажи, зачем тебе крючок?».
А коль не клюнет – молодец,
Соблазнов избежал мудрец!

Во время ловли я пощусь,
Уловом позже угощусь,
Ко мне придет любезный друг,
И весел будет с ним досуг;
Друзьям – радушнее прием,
Чем рыбе на крючке моем.

Сама добыча не важна –
В добыче польза нам нужна;
Ведь сотворило Божье слово
Ловца людей из рыболова,
И долг подобного ловца –
Удить и прославлять Творца.

Кто первые ученики
Христа? Одни лишь рыбаки.
Он был в последний ужин Свой
Насыщен рыбною едой;
За образец я непроста
Избрал избранников Христа.

Angler's Song

As inward love breeds outward talk,
The Hound some praise, and some the Hawk
Some, better pleas'd with private sport,
Use Tennis; some a Mistress court:
But these delights I neither wish,
Nor envy, while I freely fish.

Who hunts, doth oft in danger ride;
Who hawks, lures oft both far & wide;
Who uses games, may often prove
A loser; but who falls in love,
Is fettered in fond Cupid's snare:
My Angle breeds me no such care.

Of Recreation there is none
So free as fishing is alone;
All other pastimes do no less
Than mind and body both possess;
My hand alone my work can do.
So I can fish and study too.

I care not, I, to fish in seas.
Fresh rivers best my mind do please.
Whose sweet calm course I contemplate.
And seek in life to imitate;
In civil bounds I fain would keep
And for my past offenses weep.

And when the timorous Trout I wait
To take, and he devours my bait.
How poor a thing, sometimes I find,
Will captivate a greedy mind;
And when none bite, I praise the wise
Whom vain allurements ne'er surprise.

But yet, though while I fish I fast,
I make good fortune my repast;
And thereunto my friend invite,
In whom I more than that delight:
Who is more welcome to my dish.
Then to my Angle was my fish.

As well content no prize to take,
As use of taken prize to make;
For so our Lord was pleased, when
He Fishers made Fishers of men;
Where (which is in no other game)
A man may fish and praise his name.

The first men that our Saviour dear
Did choose to wait upon him here,
Blest Fishers were; and fish the last
Food was, that he on earth did taste:
I therefore strive to follow those
Whom he to follow him hath chose.

Элизабет Баррет-Браунинг (1806 – 1861)
Elisabeth Barret-Browning

Сонеты с португальского. Сонет 43.

Как я люблю тебя? Позволь расчесть:
Всей высью, глубью, широтой душевной,
Когда душа от скуки повседневной
Уходит прочь, чтоб идеал обресть.
Как я люблю? Как все, что в свете есть,
И днем, и ночью, в тихий час безгневный,
Как борются за правду каждодневно,
Как не приемлют похвалу и лесть.
Как я люблю? Среди страстей былых
И горя детской верой пламенея.
Как я люблю? Как прежде – всех святых.
Смеясь, рыдая, льну всегда к тебе я.
Бог видит – по скончаньи дней моих
За гробом полюблю еще сильнее.

Sonnets from the Portuguese. Sonnet 43.

How do I love thee? Let me count the ways.
I love thee to the depth and breadth and height
My soul can reach, when feeling out of sight
For the ends of being and ideal grace.
I love thee to the level of every day’s
Most quiet need, by sun and candle-light.
I love thee freely, as men strive for right;
I love thee purely, as they turn from praise.
I love thee with the passion put to use
In my old griefs, and with my childhood’s faith.
I love thee with a love I seemed to lose
With my lost saints. I love thee with the breath,
Smiles, tears, of all my life; and, if God choose,
I shall but love thee better after death.

Николай Гумилев (1886 - 1921)

Рабочий

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.

1916

Николай Станюкович (1898 - 1977)

Памяти Н. Г.

Поэт носил погон серебряный,
Царицы русской вензеля;
Провозглашал — непоколебленный:
Россия — царская земля.

Он не бледнел пред пулеметами
И “поле полное врагов”
Хвалил стихами искрометными —
Забытым языком богов.

И вознесенный высшей волею, —
В веках Распятого завет, —
Был предан черни своеволию,
Чтоб смертью утвердить обет.

И мы, — под царскими знаменами, —
Сжимаем яростней эфес,
Когда чеканными канонами
Твой голос падает с небес.

1933

ГЕВИН ДУГЛАС (1474?-1522)

СОВЕСТЬ

Младая Церковь праведной была,
И были совершенными прелаты;
И Совесть мудрых клириков вела,
Ей были предстоятели богаты.
Решили вдруг, что платье мешковато,
От Совести одежда тяжела;
Пусть лучше будет впредь она мала.

Отрезав «Со» от Совести долой,
Они наедине остались с Вестью,
Но удержались во чреде былой,
Хоть предпочли ученость благочестью.
Решили вдруг почесть Познанье лестью,
А Мудрость – затянувшейся потехой,
И «В» у Вести сделалось помехой.

Вот так оторвалось от Вести «В»,
И только «Есть» осталось, слог единый.
Была Еденья пища в плутовстве,
Богатство умножалось даровщиной;
И Весть, и Совесть были в ту годину
Развращены соблазном благ земных,
И в грех облекся иерей и мних.

Ты ненасытно, Есть! Ты хладный лед,
Людей ты подчиняешь безвозбранно:
Учителя Иуда продает
И Симон в Церкви властвует обманно;
Ты Истину морочишь неустанно.
Сгинь, мерзкий гад, исчезни, лживый бес!
Пошли нам Совесть, Господи, с небес.

GAVIN DOUGLAS

CONSCIENCE

Quhen halie kirk first flurist in 3outhheid,
Prelatis wer chosin of all perfectioun;
Off conscience than the brydill had to leid,
And conscience maid the hale electioun.
Syn eftir þat come schrewit correctioun,
And thocht þat conscience had our large ane weid,
And of his habite out cuttit thay ane skreid.

And fra conscience þe con thay clip away,
And maid of conscience science and na mair;
Bot 3it the kirk stude weill full mony day,
For it wes rewlit be mene of wit and layre.
Syn eftir þat sciens began to payr,
And thocht at sciens was our lang ane iaip.
The sci away fast can thay rub and scraip.

And fra sci of science wes adew,
Than left þai nocht bot this sillab ens,
Quhilk in our language signifies þat schrew,
Riches and geir, þat gart all grace go hens;
For sciens both and faythfull conscience
So corruptit ar with this warldis gude
That falset ioukis in everie clerkis hude.

O hungrie ens, cursit with caris calde!
All kynd of folk constrenis thow to wirk:
For the that theif Iudas his maister sald,
For the Symon infectit halie kirk.
To poysoun Iustis þow dois never irk.
Thow fals ens, go hens, thow monsture peralous!
God send defens with conscience in till ws.

СТЕПЬ, 1185

Те червленые щиты и синие молнии, которыми начиналась русская словесность.

Набоков

В пято́к поганых половцев полки
Разбились о червленые преграды.
Уложенные в пестрые громады,
Горят тела сраженных у реки,

А уцелевших, не боясь засады,
Преследует полк левыя руки.
Есть аксамитов целые тюки,
Есть много красных девок для услады...

Блестят царьградской выделки доспехи,
Гремит победным песнопеньем медь,
Пылает в небе стяг червлено-алый,

Под орлий клекот и лисичьи брехи
Ступает чередой за кметем кметь
На берега неведомой Каялы.

356 лет назад начался Великий пожар Лондона, уничтоживший более 85% зданий города, включая старый собор св. Павла

Исаак де Бенсерад (1612/13 – 1691)
Isaac de Benserade

Пожар Лондона в 1666 году

Сгорела некогда прославленная Троя,
Не оскорбляв богов, царям не делав зла;
Но Лондон поделом почтен такой судьбою,
И по заслугам он испепелен дотла.

Цареубийства грех, злодейские дела –
Не сможет их простить прощенье никакое;
Тот город благодать от гнева не спасла,
И будущим векам я истину открою:

Уж не могла земля нечестия сносить,
Устав от укоризн, решили огласить
Святые небеса за богохульство кару;

Свершилась эта казнь не сразу, по частям:
Чума, за ней война, а за войной – пожары
Очистили все то, чего не смыть морям.

L’embrasement de la ville de Londres (1666)

Ainsi brûla jadis cette fameuse Troie,
Qui n'avait offensé ni ses rois ni ses dieux.
Londres d'un bout à l'autre est aux flammes en proie,
Et souffre un même sort qu'elle mérite mieux.

Le crime qu'elle a fait est un crime odieux
A qui jamais d'en haut la grâce ne s'octroie;
Le soleil n'a rien vu de si prodigieux,
Et je ne pense pas que l'avenir le croie :

L'horreur ne s'en pouvait plus longtemps soutenir,
Et le ciel, accusé de lenteur à punir,
Aux yeux de l'univers enfin se justifie.

On voit le châtiment par degrés arrivé;
La guerre suit la peste, et le feu purifie
Ce que toute la mer n'aurait pas bien lavé.

Фрэнсис Бомонт (1584 – 1616)

На могилы в Вестминстерском аббатстве

О смертный! В ужасе гляди,
Что тебя ждет впереди!
В этой каменной могиле
Кости королей почили;
Управители державы
Лежат бессильны и безглавы.
С амвонов гибели и тлена
Рекут они: «Величье бренно».
Здесь земли английской пядь
Удостоилась приять
Семя, лучшее из всех,
С тех пор, как погубил Адама грех.
Кости знати вопиют:
«Богами были, но людьми умрут».
Персти смертной здесь удел,
Здесь распад истлевших тел,
Здесь по манию судьбы
Владыки ввергнуты в гробы.

Francis Beaumont

On the Tombes in Westminster

Mortality, behold, and feare,
What a change of flesh is here!
Thinke how many Royall bones
Sleep within these heap of Stones;
Here they lye, had Realmes, and Lands,
Who now want strength to stir their hands;
Where from their pulpits seal'd with dust,
They preach, In Greatnesse is no trust.
Here's an Acre sown indeed,
With the richest, royall'st seed,
That the earth did e're suck in
Since the first man dy'd for sin:
Here the bones of birth have cry'd,
Though Gods they were, as men they dy'd:
Here are Sands, ignoble things,
Dropt from the ruin'd sides of Kings.
Here's a world of Pomp and State
Buried in Dust, once dead by Fate.

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
Глаза, что слезы льют ручьем,
Озноб ключицы, кость в расколе,
Трясенье в мозге головном
И бред, резвящийся на воле,
Печаль, уныние, бездолье,
Боль нá сердце и в горле ком –
Болезнь любую всем кругом
Приносит ветер Меланхолий.

Бессонницу в бреду ночном,
Круженья, головные боли,
Жар лихорадки, а потом –
Озноб, что взялся ниотколе,
И жажду, будто бы от соли,
Пот хладный на челе больном,
Икоту, бледность в каждый дом
Приносит ветер Меланхолий.

Томленья, тягости, безволье,
Застой в пространстве нутряном,
Трясущий тело костолом,
Безумной ярости раздолье,
Водянку, зоб, чирьи, мозоли,
Разврат и нравственный содом,
В ушах немолчный шум и гром
Приносит ветер Меланхолий.

Не исцелит такой недоли
Ни лекарь во врачебной школе,
Ни чародей, ни астроном;
Мучения в миру людском
Приносит ветер Меланхолий.

Yeulx rougis, plains de piteux pleurs,
Fourcelle d’espoir reffroidie,
Teste enrumée de douleurs,
Et troublée de frenésie,
Corps perclus sans plaisance lie,
Cueur du tout pausme en rigueurs,
Voy souvent avoir à plusieurs
Par le vent de merencolie.

Migraine de plaingnans ardeurs,
Transe de sommeil mipartie,
Fievre frissonnans de maleurs,
Chault ardant fort en reverie,
Soif que Confort ne rassasie,
Dueil baigné en froides sueurs,
Begayant et changeant couleurs.
Par le vent de merencolie.

Toute tourmentant en langueurs.
Colique de forcenerie,
Gravelle de soings assailleurs,
Rage de désirant folie,
Anuys enflans d’ydropisie,
Maulx ethiques aussi ailleurs
Assourdissent les escouteurs,
Par le vent de merencolie.

Guerir ne se peut maladie
Par phisique, ne cireurgie,
Astronomans ne enchanteurs,
Des maulx que seuffrent povres cueurs
Par le vent de merencolie.

Роберт Девере, граф Эссекс / Robert Devereux, 2nd Earl of Essex (1566 – 1601)

Сонет в 1595 г. был написан фаворитом Елизаветы I графом Эссексом для придворного спектакля, в котором он сам участвовал. Через шесть лет он попадет в опалу, будет обвинен в заговоре против королевы и казнен.

***
Лежит меж Старым и меж Новым Светом
Ни с кем не сопредельная страна,
Есть королева в государстве этом,
Волшебных добродетелей полна.
Пусть бремя тяжелей, чем у Атланта, –
Весь мир она не выпустит из рук;
И исправляет блеск ее таланта
Друзей ошибки, заблужденья слуг.
Народ в горячке боевой трепещет –
Она величьем страсти угасит.
Придворный тонким остроумьем блещет –
Она его политикой смирит.
Пусть сын не медлит с жертвою своей,
Коль жаждет он вернуть зарю очей.

***
Seated between the old world and the new
A land there is no other land may touch,
Where reigns a queen in peace and honour true;
Stories or fables do describe no such.
Never did Atlas such a burthen bear
As she in holding up the world oppressed,
Supplying with her virtue everywhere,
Weakness of friends, errors of servants best.
No nation breeds a warmer blood for war,
And yet she calms them with her majesty.
No age hath ever wit refined so far,
And yet she calms them by her policy.
To her thy son must make his sacrifice,
If he will have the morning of his eyes.

Пьер де Ронсар (1524 – 1585)
Pierre de Ronsard

Сонет о Марии Стюарт

Меж нами пролегло морской стихии чрево,
Но солнечным очам вовек забвенья нет,
Ваш взор в душе моей оставил ясный след;
Дарить подобный свет смогла б иная дева?

О королева, суд верша над королевой,
Умерьте же вражду, смените свой совет!
Светило дня, с небес неся земле свой свет,
Не видело на ней столь варварского гнева!

Оружье пращуров бесчестишь ты, народ!
Отцы твои - Ринальд, Роланд и Ланселот -
Спасать прекрасных дам неслись cамозабвенно;

Так что ж ты на себя, о нынешний француз,
Еще не возложил доспехов тяжкий груз,
Чтобы монархиню освободить из плена?

Encores que la Mer de bien loin nous sépare,
Si est-ce que l’esclair de votre beau Soleil,
De vostre oeil qui n’a point au Monde de pareil,
Jamais loin de mon cœur par le temps ne s’égare!

Royne qui enfermez une Royne si rare,
Adoucissez vostre ire & changez de conseil!
Le Soleil se levant & allant au sommeil
Ne voit point en la terre un acte si barbare!

Peuples, vous forlignez, aux armes nonchalants
De vos ayeux Renaulds, Lancelots, & Rolands,
Qui prenoient d’un grand cœur pour les Dames querelle,

Les gardoient, les sauvoient, où vouz n’avez, François,
Encore osé toucher ny vester le harnois
Pour oster de servage une Royne si belle!

Карл Орлеанский (1394 - 1465)
Charles d’Orlans

***
Как ныне англичане потряслись!
Возрадуйся, французская страна!
Их мощь и храбрость ныне пресеклись -
Ведь чаша гнева Божия полна;
У них бывала прежде мысль одна -
Тебя соделать пленницей, рабой,
Твои богатства унести с собой;
Теперь французский край не одинок,
Над ним Всевышний простирает сень -
Господь гордыню вражью превозмог,
Нормандия вернулась и Гиень!

В тот час, когда враги к тебе рвались,
Решимости была ты лишена,
Была ты словно грешница Таис,
И, чтоб загладилась твоя вина,
В затворе ты была заточена.
И там пришлось побыть тебе одной,
Одно Унынье было спутник твой.
Английский шабаш длился долгий срок,
Им бражничать, тиранствовать не лень,
Но скорбь твою весельем сделал Бог -
Нормандия вернулась и Гиень!

Измене англичане предались,
Как принято в такие времена;
У них король вот-вот сорвется вниз,
Власть у него отменно непрочна.
Вся знать английская возмущена,
Его злословят дерзостной хулой,
Хотят, чтоб правил государь иной,
Но кто? Не время подводить итог.
Что, Франция, сказать? Главу воздень:
Удар бича Господнего жесток -
Нормандия вернулась и Гиень!

Французский государь, в игре такой
Играйте дальше опытной рукой;
Отважный, мудрый нужен здесь игрок.
Бог Франции послал счастливый день,
Судьбу благую Франции предрек:
Нормандия вернулась и Гиень!

Оригинал: https://www.poetica.fr/poeme-6496/charles-orleans-ballade-iii/

САРМАТСКИЙ ПОРТРЕТ, 1660

Я род веду от кочевого стана,
Подобно когтю загнут верный меч;
Свинье ль московской мне башку отсечь
Иль изрубить мне пардусов Османа?

Судьба мне эта, право же, престранна;
Хоть ведома латинская нам речь –
Не на коне ли диком едет Речь
В великолепный век Октавиана?

Тех, кто в рушении не посполит,
Господень гнев немедля да спалит –
Эй, жолнеры, беритесь за гарматы!

Не победит сарматов гордый Рим,
Ни первый, ни второй, ни иже с ним –
Сарматов одолеют лишь сарматы.

Франсиско де Кеведо (1580 – 1645)
Francisco de Quevedo

***
Я стены оглядел отчизны милой:
Могучи прежде, днесь – руин слои,
Утомлены веками, в забытьи
Лежат они; им доблесть опостыла.

Пошел я в поле; вижу – там светило
Спасенные от льдины пьет ручьи,
А скот – в горах, подобьем толчеи,
Тень горная лучей его лишила.

Вошел я в дом – былые сгнили блага,
Мой посох постарел, согнулся низко,
Покои обратились в пыль и сор,

Изнемогла в плену у тлена шпага;
Во всем, куда бы мой ни падал взор,
Мне виделись приметы смерти близкой.

Miré los muros de la patria mía,
si un tiempo fuertes, ya desmoronados,
de la carrera de la edad cansados,
por quien caduca ya su valentía.

Salíme al campo; vi que el sol bebía
los arroyos del hielo desatados,
y del monte quejosos los ganados,
que con sombras hurtó su luz al día.

Entré en mi casa; vi que, amancillada,
de anciana habitación era despojos;
mi báculo, más corvo y menos fuerte;

vencida de la edad sentí mi espada,
y no hallé cosa en que poner los ojos
que no fuese recuerdo de la muerte.

Антуан де Нервез (ок. 1570 – после 1622)

Хочу листвою помертвелой
Я быть отныне облачен –
Я в траур одеваю тело,
Мой дух страданьем удручен.

Моей утраченной надежде
Идут пожухлые цвета,
И скорбь моя в такой одежде
Идет в печали неспроста.

Уйди, сокройся, цвет блестящий!
Тебе мой взор был прежде рад,
Но, угнетен тоскою вящей,
Избрал я траурный наряд.

Когда сменю я облаченье,
Один там будет серый цвет –
Он был природой для мученья
Назначен, для сердечных бед.

А может, появлюсь я в черном,
Чтоб всякий горе видел впредь
И чуял в сердце непритворном
То, что на теле смог узреть.

Цвет черный, серый, листопадный –
Они мне платье создадут;
Душе разбитой, безотрадной
Цвета подобные идут.

Antoine de Nervèze (ca. 1570 – après 1622)

Je veux de couleur feuille morte
Être habillé dorénavant
Pour montrer le dueil que je porte
De mon espoir réduit en vent.

L'espérance que j'ay perdue
S'accorde avec cette couleur
Et le martyre qui me tue
Est d'accord avec mon malheur.

Retirez-vous, couleurs voyantes
Qui souliez tant plaire à mon œil,
Parce qu'en mes peines cuisantes
J'aime tout ce qui sent son deuil.

Que si je change de parure,
Ce sera seulement de gris,
Puis que son blason de nature
Montre le travail des esprits.

Ou bien paré de couleur noire,
On verra mon deuil au dehors
Que l'apparence fera croire
Dans le cœur comme sur le corps.

De noir, de gris, de feuille morte
L'on me verra toujours vêtu,
Puis que leur blason se rapporte
Au deuil d'un esprit abattu.

Лоран Дреленкур (1625 – 1680)
Laurent Drelincourt

На открытие Нового Света

Уступит опыту ваш разум неизбежно;
Вглядитесь, мудрецы, откройте же очам
Два полушария, соседних небесам,
Благоговейте же пред красотой безбрежной!

Но, знанье новое, ты ранишь безутешно!
Искал я новый свет – свет ветхий вижу сам:
Адама ветхий род – раб идольским богам,
Возмездием Творец карает род мятежный.

Мирозиждитель, Ты, что солнце сотворил,
Молю Тебя, чтоб Ты народы озарил
Спасительным лучом нетварного сиянья.

Крест, будь им маяком, – пошли им с неба свет,
К распятому Христу веди их в упованьи,
Что Он их претворит, открыв им новый свет.

Sur la découverte du Nouveau Monde

Que ta faible raison cède à l’expérience :
Ecole détrompée, ouvre aujourd’hui les yeux :
Vois le double hémisphère, environné des cieux ;
Et d’un si vaste tour admire l’excellence.

Tu me blesses le cœur, nouvelle connaissance.
Dans un monde nouveau, je trouve un monde vieux ;
Vielle race d’Adam, esclave des faux dieux ;
Rebelle au Créateur, objet de sa vengeance.

Toi, qui fis le soleil, en formant l’univers,
Répands, par ton Esprit, sur ces peuples divers,
Du mystique soleil la clarté salutaire.

Que la croix de leur ciel leur serve d’un flambeau,
Qui les mène à Jésus, mourant sur le calvaire :
Et les rechange encore en un monde nouveau.

Граф Эрик Стенбок (1860 – 1895)
Count Eric Stenbock

На замерзшее Балтийское море

Кто же к берегу моря гулять не пойдет?
Есть в морском воздыхании страсти порыв,
Тщетной похоти зовы приносит прилив,
А отлив все надежды с собой унесет.
Неожидан кошмар замороженных вод:
Недвижимого моря свинцовый расплыв
Наползает, безбрежность заполонив.
Вместо ужаса шторма – пугающий лед.
«Если море молчит, я погиб», – вот слова,
Что сказал я. – «Я море за муки любил,
В горе моря искал утешенья в беде;
Если море молчит, то надежда мертва…».
Снова в дали морские я взор углубил:
Некто медленный, мрачный шагал по воде.

On the Freezing of the Baltic Sea

Who hath not lingered a little by the shore?
Seeking a symbol in the sighing of the sea,
Floods of vain desire refluent eternally
Ebbs of hopes, lost and again for evermore—
Novelty of horror—thought not conceived before—
Livid and leaden-hued, lifeless, the solid sea,
Silently stretching towards infinity,
Ice more fearful than storms, and the great waves roar.
“If the sea sigh not, then shall I die,” I said,
“I have loved the sea for its passion and its pain
In the world-woe’s image seeking a solace of woe,
If the sea sigh not, then surely is all hope dead—”
And as I cast mine eyes on the sea again,
One walked upon the waters, sombre, solemn, and slow.

Пьер Пупо (1552 – ок. 1592)
Pierre Poupo

Его жизнь известна в основном по сведениям, сообщаемым им самим. Родился в Шампани в семье католического вероисповедания, но, рано лишившись родителей, воспитывался в семействе гугенотов. Изучал право в университете Валанса, занимался адвокатской практикой. В 1580 г. официально перешел в кальвинизм, вскоре после обращения начал писать переложения псалмов и «духовные сонеты». В 1584 г. бежал от религиозных преследований в Женеву, где в 1585 г. выпустил сборник стихов «Христианская муза» (переизд. 1590, 1592). Совершенно забытый вскоре после смерти, в 1960-е – 70-е гг. Пупо привлекает внимание исследователей и считается одним из крупнейших религиозных поэтов французского барокко.

***
Рассеивают нас и гонят к краю мира,
Грозят погибелью, железом и волной,
Пред нами – океан, а недруг – за спиной
За то, что нам претит чтить ложного кумира.

Слезой омытый лик мы воздымаем сиро,
Грудь плачами полна, уста полны мольбой;
И день, и ночь, Господь, стенаем пред Тобой,
Моля – да ниспошли пощады нам и мира!

Кичится Голиаф, что вновь он нас разбил,
И ассирийский царь мнит, что нас истребил;
Придет ли нам Давид иль ангел на подмогу?

Ты кровь детей Своих спокойно смог снести?
Тогда за честь Свою бесчестным отомсти.
Дай мир нам иль войну! Мы ждем Отца иль Бога!

***
Bannis, fuitifs, espars de l’un a l’autre pole,
Les reliefs de la mort, du feu, du fer, des flots,
Ayant la mer en teste, et l’ennemi au dos,
Pour ne vouloir flechir le genouil à l’idole,

La face vers le ciel de larmes toute molle,
La bouche en oraison, l’estomac en sanglots,
Des le soleil levant jusques le jour soit clos,
Nous te crions merci de Coeur et de parolle.

L'orgueilleux Philistin nous brave de desfits:
Le monarque d’Assur nous tient pour desconfits:
N’as tu plus d’Ange au ciel, ni de David en terre?

Las! si tu n’es esmeu du sang de tes enfants,
Au moins venge ton nom dont ils vont triomphans.
Monstre toy Pere ou Dieu, fai la paix ou la guerre!