ДМИТРИЙ ГЕРАСИМОВ, 1525

Днесь – век Нерона и Домициана,
Царит разброд в латинских головах,
Но все же святы мощи в их церквах,
Гостеприимны своды Латерана.

Читаю о Молуккских островах
Пространное известье Трансильвана;
Деянья морехода Магеллана
Теперь в рутенских зазвучат словах.

Казалось, мир давно уже поделен,
Здесь правит перс, там – римлянин, там – эллин,
А где же разместится московит?

Но я не зря сюда стопы направил –
На карте начертил Иовий Павел
Гипербореи позабытой вид.

https://news.1rj.ru/str/moskovit1480/4986

Если вам показалось, что вы могли видеть меня по телевизору, то вам не показалось. Я периодически сотрудничаю с передачей «Легенды и мифы» на РЕН-ТВ, где комментирую гипотезы и реконструкции исторической основы легенд, преданий и крылатых выражений. Здесь меня можно созерцать в сюжете о том, откуда могло пойти выражение «наставить рога». 🦌

Наставить рога

ЛЕОНАРДЕСК, 1519

Я расписал у Гавриила перья,
Доделал я гиматий у Христа,
И кто мне скажет — дескать, жизнь пуста,
Когда не мастер ты, а подмастерье?

Кругом расколы и кругом безверье,
Моя ж мечта надменна, но чиста —
Пробраться в мастера, и неспроста
Своих пишу мадонн и монн теперь я...

Многоразличны имена мои —
Больтраффио, да Сесто, Салаи,
Как ни зовись я, в этом мало блеска,

Я не Юпитер, я всего лишь бык,
Но был бы Леонардо столь велик,
Когда бы не было леонардеска?

Жоашен дю Белле (1522 – 1560)
Joachim du Bellay

CVIII

Я Геркулесом был, но днесь я принял имя
Пасквино. Пусть теперь посмешищем я стал,
Но прежний труд свершать нисколько не престал:
Чудовищам грожу стихами я своими.

Вот ремесло мое: не соблазнясь ничьими
Посулами, разить пороки наповал;
Но больше силы нет бороться: я устал
Сражаться с Гидрою, что угнездилась в Риме.

Носил я на плечах божественный чертог,
Чтоб великан Атлант вздохнуть свободно мог,
Под тяжестью небес свою склонивший выю.

А ныне я держу отнюдь не небосвод:
Монах испанский мне костяк сейчас гнетет;
Гораздо он грузней, чем тяжести былые.

Пасквино (или Пасквин; отсюда слово «пасквиль») – римская «говорящая статуя», к которой крепились анонимные листовки с дерзкими политическими сатирами.

CVIII

Je fus jadis Hercule, or Pasquin je me nomme, 
Pasquin fable du peuple, et qui fais toutefois 
Le même office encor que j'ai fait autrefois, 
Vu qu'ores par mes vers tant de monstres j'assomme.

Aussi mon vrai métier, c'est de n'épargner homme, 
Mais les vices chanter d'une publique voix :
Et si ne puis encor, quelque fort que je sois,
Surmonter la fureur de cet Hydre de Rome.

J'ai porté sur mon col le grand palais des dieux, 
Pour soulager Atlas, qui sous le faix des cieux 
Courbait las et recru sa grande échine large.

Ores au lieu du ciel, je porte sur mon dos, 
Un gros moine espagnol, qui me froisse les os, 
Et me pèse trop plus que ma première charge.

Франсуа Тристан Лермит (1601 – 1655)
François Tristan l'Hermite

Корабль

Я в судно превращен, рожденный древесиной;
Возрос я на горе – и по волнам бегу,
Носил я на ветвях небесных птиц дружины,
Теперь – полки солдат несу на страх врагу.

Стал гордым парусом мой лиственный покров,
Он реет, закреплен на ветви, ставшей реем;
Кибелу я отверг; теперь морских богов
Я чту, подняв чело навстречу эмпиреям.

Но у слепой Судьбы причудливый закон,
Игралищем ее давно я наречен,
Возмездие стихий грозит мне ежечасно:

Преграда из Ветров мне в море создана,
Мне ударяет в грудь коварная Волна,
Опасен мне Огонь, Земля стократ опасна.

Le navire

Je fus, Plante superbe, en Vaisseau transformée.
Si je crus sur un Mont, je cours dessus les eaux :
Et porte de Soldats une nombreuse armée,
Après avoir logé des Escadrons d'Oiseaux.

En rames, mes rameaux se trouvent convertis ;
Et mes feuillages verts, en orgueilleuses voiles :
J'ornai jadis Cybèle, et j'honore Thétis
Portant toujours le front jusqu'auprès des Étoiles.

Mais l'aveugle Fortune a de bizarres lois :
Je suis comme un jouet en ses volages doigts,
Et les quatre Éléments me font toujours la guerre.

Souvent l'Air orageux traverse mon dessein,
L'Onde s'enfle à tous coups pour me crever le sein
Je dois craindre le Feu, mais beaucoup plus la Terre.

Бетурнэ (XIII век)
Le Bétourné

Смотрите, как я потрясен,
Услад любовных не познав:
Средь мудрых я умалишен,
Зато среди безумных – здрав,
Труд ни один мой не свершен,
И кроток в ярости мой нрав.

Богат я, в нищете прожив,
Я разом злобен и учтив,
Я изъясняюсь немотой,
Я глух, но слышу все слова,
Безногий, славлюсь быстротой,
Тружусь, к полудню встав едва.

Я от безделия устал;
Жена верна, но я рогат;
В три горла ел – голодным встал;
Все промотал – и вновь богат.

Скачу в седле я без коня,
Я, возвращаясь, ухожу,
Хоть нет жилища у меня,
Весь двор приемом поражу.

Пьянею, коль вода во рту,
Мне сладка соль и горек мед,
Совру я вам начистоту,
Откуда я веду свой род:
Из немцев да из Пуату.
А что из двух? То Бог сочтет.

Закончу песню навсегда –
Ее споют еще не раз.
Пусть к девушке летит, туда,
Где так Амор меня потряс.
И, коли страсть ей не чужда,
Ответный мне раздастся глас.
Господь! Я счастие тогда
Узнаю в этот добрый час.

Oez com je sui bestornez
Por joie d'amors que je n'aî:
Entre sages sui fous clamez
Et entre les fous assez sai.

Onques ne fis que faire dui;
Quant plus m'aïre plus m'apai.

Je suis mananz et riens ne puis
Avoir; mauves sui et cortois.
Je suis muez por bien parler
Et sorz por clerement oïr,
Contraiz en lit por tost aler
Et colier por toz tens gésir.

Je muir de faim qant sui saous
Et de noient faire sui las;
De ma prode famé sui cous,
Et en gastant le mien amas.

Quant je cheval lez mon cheval,
De mon aler faz mon venir.
Je n'ai ne maison ne ostal :
Si i porroit uns rois gésir.

Aiguë m'enivre plus que vins;
Miel me fait boivre plus que seus;
Prudon sui et lechierres fins,
Et si vos dirai briement quex :
Alemans sui et Poitevins,
Ne l'un ne l'autre, ce scet Diex.

La rotroange finerai
Qui maintes foiz sera chantée.
A la pucele s'en ira
Por cui amors m'ont bestorné.
Si li plaist, si la chantera
Por moi qui la fis en esté.
Et Diex ! se ja se sentira
Mes cors de la soe bonté!

Симеон-Гийом де ла Рок (1551 – 1611)

***
Я жуткой птицей стал во мраке глухоманном;
Оставлен солнца свет, оставлена родня –
Жестокостью Амур преобразил меня,
Чтоб предвещать беду испуганным селянам.

Взываю к скалам я стенаньем непрестанным,
И средь пустынных скал до наступленья дня
Лишь Эхо вторит мне, мой скорбный стон храня,
И умолкаем мы с рассветом нежеланным.

Я солнца яркий свет утратил, и с тех пор
Завеса черноты всегда мне застит взор,
Надежд меня лишив, похитив жизни силы.

Близ солнечных лучей имел я вид орла,
Но прихотью судьбы меня преобразило:
Я раньше светом был, теперь я мрак и мгла.

Siméon-Guillaume de la Roque (1551 – 1611)

***
Je suis le triste oiseau de la nuit solitaire,
Qui fuit sa même espèce et la clarté du jour,
De nouveau transformé par la rigueur d'Amour,
Pour annoncer l'augure au malheureux vulgaire.

J'apprends à ces rochers mon tourment ordinaire,
Ces rochers plus secrets où je fais mon séjour.
Quand j'achève ma plainte, Écho parle à son tour,
Tant que le jour survient qui soudain me fait taire.

Depuis que j'eus perdu mon soleil radieux,
Un voile obscur et noir me vint bander les yeux,
Me dérobant l'espoir qui maintenait ma vie.

J'étais jadis un aigle auprès de sa clarté,
Telle forme à l'instant du sort me fut ravie,
Je vivais de lumière, ore d'obscurité.

Жоашен дю Белле (1522 - 1560)

XLIII

Я не был никогда лгуном иль ворожеем,
Я соблюдал Христом завещанный закон,
Я воле короля всегда свой слал поклон,
Я не был осужден под стать иным злодеям.

Всегда мой господин мной чтим был и лелеем,
Мной дружества обет всегда был соблюден,
Не вымолвит никто, подняв напрасный стон:
«Доверившись ему, теперь мы сожалеем».

Таким уж создан я. Однако в жизни сей
Я, словно враг богов иль худший из людей,
Злосчастием гоним везде, мой друг Виново:

Но с утешением беду я пережил:
Здесь ходит слух, что я невзгод не заслужил,
А, может, заслужил я жребия иного.

Je ne commis jamais fraude ni maléfice,
Je ne doutai jamais des points de notre foi,
Je n'ai point violé l'ordonnance du roi,
Et n'ai point éprouvé la rigueur de justice :

J'ai fait à mon seigneur fidèlement service,
Je fais pour mes amis ce que je puis et doy,
Et crois que jusqu'ici nul ne se plaint de moi,
Que vers lui j'aye fait quelque mauvais office.

Voilà ce que je suis. Et toutefois, Vineus,
Comme un qui est aux dieux et aux hommes haineux
Le malheur me poursuit et toujours m'importune :

Mais j'ai ce beau confort en mon adversité,
C'est qu'on dit que je n'ai ce malheur mérité,
Et que digne je suis de meilleure fortune.

Жоашен дю Белле (1522 – 1560)
Joachim du Bellay

CLIV

Поверь же мне, Баиф: смени Парнаса кущи
На здание суда, на тяжбы – Геликон,
На сундучок – свой лавр, а лиры громкий звон –
На многоречье тех, чьи руки загребущи.

Ведь в этом ремесле навар гораздо гуще,
Чем в стихотворчестве; богаче награжден
Услужливый лакей иль озорной буффон.
Плюй на досуг, Баиф, к доходам не ведущий!

Пора уже бросать несмысленных сестриц
И Феба трепотню, и кучу небылиц,
Богатство там одно – зеленый лист лавровый;

Есть у властителей лишь дело до утех:
Им слушать радостно звон денег, звонкий смех,
Чуть зазвучат стихи – в ушах у них засовы.

CLIV

Si tu m’en crois, Baïf, tu changeras Parnasse
Au palais de Paris, Helicon au parquet,
Ton laurier en un sac, et ta lyre au caquet,
De ceux qui pour serrer, la main n’ont jamais lasse.

C’est à ce mestier là, que les biens on amasse,
Non à celuy des vers : où moins y a d’acquet
Qu’au mestier d’un boufon, ou celui d’un naquet.
Fy du plaisir, Baïf, qui sans profit se passe.

Laissons donq, je te pry, ces babillardes Sœurs,
Ce causeur Apollon, et ces vaines douceurs,
Qui pour tout leur tresor n’ont que des lauriers verds :

Aux choses de profit, ou celles qui font rire,
Les grands ont aujourd’huy les oreilles de cire,
Mais ils les ont de fer pour escouter les vers.

Мой новый вклад в «Легенды и мифы» о небезызвестной сказке Андерсена 👸🏼🛌🫛

ПРИНЦЕССА НА ГОРОШИНЕ

Жан де Ла Сеппед (ок. 1548 – 1623)

Бело предвечного Владыки облаченье,
Белы придворные, в чертогах – белизна,
Белеет дух его, сияя в оперенье,
Бел цвет у Агнчего блестящего руна.

Белеет плат святой; укрылась им Жена,
Что к Агнцу брачному свершает восхожденье;
Белеет мантия, Супругу отдана;
Безвинный, он грядет на Брака совершенье.

Белели ризы; в них Понтифик в век былой
Взывая к Небесам, творил обряд святой.
Белеют ризы; в них – Первосвященник новый.

Бел цвет хитона – им оденется герой.
И победитель сей, на смерть идти готовый,
Бел, одолеет смерть, убитый казнью злой.


Jean de La Ceppède (ca. 1548 – 1623)

Blanc est le vêtement du grand Père sans âge ;
Blancs sont les courtisans de sa blanche maison ;
Blanc est de son Esprit l'étincelant pennage ;
Blanche est de son Agneau la brillante toison ;

Blanc est le crêpe saint dont, pour son cher blason,
Aux noces de l'Agneau l'Epouse s'avantage ;
Blanc est or' le manteau dont par même raison
Cet innocent époux se pare en son noçage ;

Blanc était l'ornement dont le Pontife vieux
S'affublait pour, dévot, offrir ses voeux aux cieux;
Blanc est le parement de ce nouveau Grand-Prêtre ;

Blanche est la robe due au fort victorieux ;
Ce vainqueur, bien qu'il aille la mort se soumettre,
Blanc, sur la dure mort triomphe glorieux.

Закари де Витре (ок. 1600 – ок. 1660)
Zacharie de Vitré

***
…и дали Ему в правую руку трость (Мф. 27:29)

Душа моя – тростник, засохший и бесплодный,
Малейшим ветром он колеблем и несом,
Нет сердцевины в нем,
И сущность тростника с непостоянством сходна.

Я мнил – безвредным был тростник мой неугодный;
Нет – тростью я Тебя бью в бешенстве слепом,
Над царственным челом
Напитываю тернь я кровью благородной.

Господь! Чтоб мог я плод явить перед Тобой,
Тростник моей души в крови Своей омой –
И посох прорастет, цветущий, духовитый;

И если эта трость слаба, пуста, мелка,
То пусть ее, подав от перемен защиту,
Несет Твоя рука.

Et arundinem in dextera eius (Matthieu 27:29)

Mon âme est un roseau faible, sec et stérile,
Dépourvu de moelle, et sans fin se mouvant
Au premier gré du vent,
Tant il a d’inconstance en son être fragile.

Au moins si ce roseau ne t’était qu’inutile ;
Mais c’est lui, mon Sauveur, qui te frappe souvent,
Et pousse plus avant
Cet outrageux buisson dont ton beau sang distille.

Mon Jésus, si tu veux retirer quelque fruit
Du roseau de mon âme, après l’avoir produit,
Trempe-le dans ton sang, lui qui le fait répandre ;

Et puisqu’il est si faible, et si vide, et si vain,
Afin que d’inconstance il se puisse défendre,
Porte-le dans ta main.

КОПЬЕ И ГУБКА, 33 по Р.Х.

— Под тяжким млатом сельского циклопа
Росло я, обретая острие.
Взойдя на древо, вознеслось копье
Превыше деревянного ослопа.

— В морях, где утонула Партенопа,
Я родилась, и ремесло мое —
Купанье, стирка, чистка и мытье,
Но увенчалась мною ветвь иссопа;

На службу вместе взял нас легион.
— И вместе довелось нам отличиться.
— Меня наполнил воин Стефатон.
— Я ж вознеслось в Лонгиновой деснице,

И вместе мы коснулись — посмотри! —
Того, над Кем написано: INRI.

Жан де Ла Сеппед (ок. 1548 – 1623)
Jean de La Ceppède

Господь, сойди во ад, в душе моей царящий,
Душа моя есть ад духовной слепоты –
Сто угрызений там, укоры их разящи,
Там бесов семеро, и тяжки их кнуты.

У ада моего особые черты,
Отличны от того, где вечный огнь палящий:
Там ждут лишь вечных мук, бескрайней черноты,
А я жду милости, ко мне благоволящей.

По милосердию сойди, Христе, в мой ад,
Усилия мои пусть бесов победят,
Чтоб завтра вознестись, готов страдать сегодня,

Пусть буду я идти, вздыхая о грехах,
Пусть буду с трепетом я ждать суда Господня –
К спасению ведет благочестивый страх.

Fais, mon Sauveur, descente en l'enfer de mon âme ;
Mon âme est un enfer tout noir d'aveuglement,
Que l'acéré tranchant de cent remords entame,
Que sept traîtres démons traitent journellement.

D'un seul point mon enfer le nom d'enfer dément,
Dissemblable à l'enfer de l'éternelle flamme :
C'est qu'on n'espère plus en l'éternel tourment,
Et dans le mien j'espère et ta grâce réclame.

Descend donc par ta grâce, ô Christ, dans mon enfer ;
Fais-moi de ces démons désormais triompher ;
Pour te suivre là-haut, fais qu'ici je pâtisse.

Fais que j'aille toujours mes crimes soupirant ;
Et fais qu'en mon esprit je craigne ta justice,
Car le salut consiste à craindre en espérant.

Уильям Алабастер (1567 - 1640)
William Alabaster

***
Христос воскрес из мертвых, смерть поправ;
Но ты ли восклицаешь: «Он воскрес»?
Лишь те достойны сих святых словес,
Кто рвется к Богу, небеса избрав.
А если ты не обуздал свой нрав,
Превыше дола не желал небес, –
Порыв твой в суете мирской исчез.
Не говори: «Воскрес Он». Ты неправ:
Безжизнен в сердце у тебя Христос,
Диавол благодать Его унес.
Итак, не будь на ликованье скор:
Надежду в чуде праведных собор
Обрел; а те, чей путь и крив, и кос,
Услышали суровый приговор.

***
Jesus is risen from the infernal mire:
But who art thou that say'st Jesus arose?
Such holy words are only fit for those
Whose souls with Christ above the heavens aspire.
But if thou hast not raisèd thy desire
From earth to heaven, but in the world dost close
Thy love which unto heaven thou shouldst dispose,
Say not that Christ is yet ascended higher,
But yet within thy heart he lieth dead,
And by the devil is impoisonèd.
Rejoice not then in vain of his ascent;
For as his glorious rise doth much augment
All good men's hopes, so unto those that tread
False paths, it is a dreadful argument.

АНТОНИЙ РИМЛЯНИН, 1106

Стал основаньем храмовой твердыни
Кифа иль Петр, иначе же – Скала;
На ней воздвиглись лжеученья ныне,
Творят свой столп греховные дела.

От гнета заблуждений тяжела,
Лишенная опоры в благостыне,
Она упала в глубь морской пустыни –
Меня же за собою увлекла.

Несом я бурной пенною волною,
Но нет, не вóды злобы предо мною –
Лишь океан Божественной любви.

Спаситель, что приял венец терновый,
Путь укажи мне водный в Город Новый
И церковь на скале возобнови!

ФРАНСИСКО ИМПЕРЬЯЛЬ (ок. 1350 – ок. 1409)
Francisco Imperial

Сии стихи сложил означенный мессир Франсиско Имперьяль в знак любви и восхваления некоей прекрасной дамы из Севильи, которую он нарек Звездой Дианой, а сложил он их в тот день, когда узрел он ее и взглянул на ее облик, пока она шла по севильскому мосту в церковь св. Анны за пределами города

Нет, я не зря блуждал тропою странной –
Я через мост речной свершал свой ход,
И тут нежданно вижу я: идет
По берегу другому, средь Трианы,
Великолепная Звезда Диана,
Что светлою зарей восходит в мае,
Священным шагом к храму выступая.
Да сохранит тебя святая Анна!

Я встречен был щедрейшею наградой:
Она дала мне цвет жасмина нежный,
Цвет ароматный розы белоснежной
И лилию изящную из сада;
И лик ее великою отрадой
Светился, и сиял в любовной славе;
И я в ответ сказал одно лишь «Ave»,
Ведь то – цветы святого вертограда.

Молчи, Гомер! Умолкните, Гораций,
Вергилий, Данте! Не роняй ни звука,
Овидия «Любовная наука»,
Пииты, хватит ваших декламаций, –
Ведь вам с ее красою не равняться,
Она ведь – словно солнце меж звездáми,
Средь искорок – сияющее пламя,
Ей розой средь цветов пора назваться.

В речах моих не будет умаленья
Нежнейшей Ифигении-гречанки
Иль знатной и прекраснейшей троянки, –
Ведь с этой дамой я им дам сравненье;
И пусть в сухой земле у нас цветенья
Немного – все же возросла на ней
Та роза, что других цветов милей;
Ей высшее потребно восхваленье.

Триана – исторический пригород Севильи, расположенный на противоположной от нее стороне Гвадалквивира; ныне – один из районов города.

Este desir fiso el dicho Meсir Francisco Imperial por amores e loores de una hermosa mujer de Sevilla que llamó
él Estrella Diana, e físolo un día que vio e la miró a su guisa, ella yendo por la puente de Sevilla a la iglesia de Sant'Ana, fuera de la cibdat.

Non fué por cierto mi carrera vana,
pasando la puente de Guadalquivir,
a tan buen encuentro que yo vi venir
ribera del río, en medio Triana,
a la muy hermosa Estrella Dïana,
cual sale por mayo al alba del día;
por los santos pasos de la romería,
muchos loores haya Santa Ana.

E por galardón demostrar me quiso
la muy delicada flor de jazmín,
rosa novela de oliente jardín,
e de verde prado gentil flor de liso,
el su gracioso e honesto riso,
semblante amoroso e viso suave;
propio me parece al que dijo: Ave,
cuando enviado fue del paraíso.

Callen poetas e callen autores,
Homero, Horacio, Vergilio e Dante,
e con ellos calle Ovidio D'Amante
e cuantos escribieron loando señores,
que tal es aqueste entre los mejores.
como el lucero entre las estrellas,
llama muy clara a par de centellas,
e como la rosa entre las flores.

Non se desdeñe la muy delicada
Enfregymio griega, de las griegas flor,
nin de las troyanas la noble señor,
por ser aquesta atanto loada;
que en tierra llana e non muy labrada,
nace a las veces muy oliente rosa,
así es aquesta gentil e hermosa,
que tan alto merece de ser comparada.

Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans

***
В лесу предолгих ожиданий
Я мчался множеством дорог –
Скитаться в поисках Желаний
Мне в это лето выпал срок.
Фурьеров я отправил впрок
Искать, пока я отстаю,
Постоя в граде Назначенья,
И душу отвезти мою
На постоялый двор Мышленья.

На сорока конях в блужданьи
Скачу, в пути не одинок,
А свите дал я в содержанье
Все шестьдесят, свидетель Бог!
Вместит их разве что чертог,
Не дом гостиный, признаю;
Но сам пойду я без смущенья,
Иному отказав жилью,
На постоялый двор Мышленья.

За каждый день своих скитаний
Плачу я тягостный налог,
И орды новых Испытаний
Навстречу мне сгоняет Рок;
Но, коли есть в Надеждах прок
И мне верны они в бою, –
Из них составлю ополченье,
И сквозь врагов я путь пробью
На постоялый двор Мышленья.

Принц, что державствует в раю!
Коль будет Ваше позволенье,
Дорогу я найду свою
На постоялый двор Мышленья.

En la forêt de Longue Attente
Chevauchant par divers sentiers
M'en vais, cette année présente,
Au voyage de Desiriers.
Devant sont allés mes fourriers
Pour appareiller mon logis
En la cité de Destinée ;
Et pour mon coeur et moi ont pris
L'hôtellerie de Pensée.

Je mène des chevaux quarante
Et autant pour mes officiers,
Voire, par Dieu, plus de soixante,
Sans les bagages et sommiers.
Loger nous faudra par quartiers,
Si les hôtels sont trop petits ;
Toutefois, pour une vêprée,
En gré prendrai, soit mieux ou pis,
L'hôtellerie de Pensée.

Je despens chaque jour ma rente
En maints travaux aventuriers,
Dont est Fortune mal contente
Qui soutient contre moi Dangiers ;
Mais Espoirs, s'ils sont droicturiers,
Et tiennent ce qu'ils m'ont promis,
Je pense faire telle armée
Qu'aurai, malgré mes ennemis,
L'hôtellerie de Pensée.

ENVOI

Prince, vrai Dieu de paradis,
Votre grâce me soit donnée,
Telle que trouve, à mon devis,
L'hôtellerie de Pensée.

Иван Голль (1891 – 1950)
Yvan Goll

Песня несломленных

Нас корова-нужда
Поит черным обратом,
Нас на бойне всегда
Режут брата за братом.

Враг нам хлеба принес,
Что истерся до пыли;
Нас облаивал пес
На голгофской могиле.

Прорастет все равно
В нашей жирной землице
Нашей воли зерно,
Нашей злобы грибница.

Мы взрастим виноград,
Полный дьявольской серы;
В наших лозах – сам ад,
Дышит кровь Люцифера.

Мы не станем рыдать,
В исступлении воя –
Наших пращуров рать
Встретит нас под травою.

Там, в гнезде у совы –
Яйца мести крылатой.
Дети, будете вы
Люты, словно волчата.

1942

Chant des invaincus

Nous buvons le lait noir
De la vache misère,
Quand dans les abattoirs
On égorge nos frères.

On nous donne du pain,
Mais c'est de la poussière,
Et notre ami le chien
Aboie à nos calvaires.

Mais nous saurons planter
Dans notre grasse terre
Le grain de liberté
La truffe de colère.

Et dans nos vins d'enfer
Dans la grappe et la treille
Le sang de Lucifer
Fulmine encore et veille .

N'avons-nous que des yeux
Pour pleurer notre perte ?
Non, l'armée des aïeux
Attend sous l'herbe verte .

Dans la nuit le hibou
Couve l'œuf de vengeance,
Nos fils seront des loups
Et de la pire engeance.

1942