Летом зашел поговорить к Наташе Климчук из Bang Bang Education — в итоге получилось краткое, на 50 минут, содержание канала — с RCA, Кампаньей, Кэмпбеллом и зеркальными клетками.

https://point.bangbangeducation.ru/talks/hero-s_way

⦿ Новая беседа с Виктором Ландером, сооснователем и креативным директором агентства Avocado Toast, основателем агентства Landerlander.
⠀
15:16 • Реклама — это насильственная коммуникация. Она всегда пытается тебя отвлечь от твоего занятия. Ты смотришь фильм — бац, рекламная пауза. Едешь по улице — рекламный щит. Заходишь на сайт — баннеры. Рекламщик вкладывает душу, а потом человека выдергивают из того, что он делает, и он думает: «Ну что за говно такое, опять реклама!» Поэтому я ушел в экспириенс-дизайн, который построен на добровольной коммуникации.
⠀
20:50 • Если посмотреть глубокие исследования эффективности медийной рекламы, можно прийти в ужас — на самом деле, мы не знаем, что работает. Люди — сложные существа. Человек посмотрел рекламу бренда, потом год об этом думал, а потом купил продукт другого бренда, потому что та реклама его вообще-то обидела. И отследить прохождение этой долгой коммуникации внутри человека очень сложно.
⠀
43:06 • Когда тяжело, непонятно, что делать, со всех сторон наседают и невозможно так жить — есть очень простой инструмент. Достаточно задать себе один вопрос: «А как поступит наш герой в этой ситуации?». Этот выход из себя и возможность посмотреть со стороны удивительным образом помогают принимать решения.
⠀
46:23 • Про культуру британского фидбэка могу рассказать одну историю. В Royal College of Art мы с моей албанской однокурсницей создали проект, посвященный тоталитаризму. Сделали твиттер-бота, напечатали 3D-скульптуру, что-то напрограммировали на «Питоне». В день открытия на выставку пришел ректор — очень британский мужчина. Мы ему рассказываем: вот пропаганда, фейк-ньюс, тоталитаризм, по разным хештегам происходит отбор… Он нас внимательно выслушал и говорит: «Fascinating». Мы оба в восторге! У людей из восточного блока любое доброе слово вызывает восторг. Но потом у меня закралось подозрение, и я решил уточнить у нашего тьютора, что такая реакция значит? И он мне объяснил: «”Fascinating” значит — вы, ребята, все очень здорово рассказываете, но я ни черта не понял».
⠀
52:25 • Искусство — это просто естественная потребность человека перерабатывать свой внутренний опыт и передавать его другим, переносить на внешний носитель.
⠀
55:20 • Мне кажется, в будущем будет примерно то же самое, только чуть лучше. Я не оптимист — просто тренд такой: уменьшение насилия и увеличение любви друг к другу. А то, что все считают, что мы живем в последние времена, — так это всю историю человечества люди так считали.
⠀
→ Про экспириенс-дизайн, учебу в Royal College of Art, законы управления вниманием, магию и сказочные сюжеты, которые повсюду — смотрите видео в «Точке зрения».

С начала этого года мы вместе с @artysmarty пристально наблюдаем за NFT-бумом. И все это время никак не можем в нем разобраться — сдуется? лопнет? завоюет весь мир? Из-за привычки смотреть на все пристально и критически, у нас никак не получается стать NFT-энтузиастами, но и в скептики нас записать нельзя — это все-таки слишком массовое явление.

Поэтому мы решили ввязаться в драку, а там разберемся. Что называется, learning by doing.

Представляем наш первый арт-проект в области NFT и цифрового коллекционирования — Aidvent Calendar. Это создающийся с помощью AI адвент-календарь с 1 по 24 декабря. Каждый день мы обращаемся к искусственному интеллекту, который генерирует для нас новую картинку и новое стихотворение про сегодняшний день, чтобы вы, дорогие зрители, смогли его открыть в специальном инстаграме.

Важная вещь, которая совсем не похожа на то, что я делал раньше — проект только начинается. Мы понятия не имеем, куда он приведет и что мы узнаем на пути. У нас нет цели заработать. Наша цель — научиться базовым bells&whistles NFT-проектов, освоить (наконец) твиттер, собрать полезный фидбек и набраться опыта для следующих проектов.

Полезные ссылки:
aidventcalendar.com
https://instagram.com/aidventcalendar
opensea.io/collection/aidvent-calendar
twitter.com/AidventCalendar

По дороге не туда сворачивать поздно

Ковыряясь в NFT, наткнулся на совершенно великий ресурс ribbonfarm и радостно свернул на свою любимую тропку миростроения.

Смотрите, какая классная статья Иэна Ченга, известного своей протонарративной трилогией Emissaries, где внутри игровой вселенной AI-герою нужно достичь места назначения через специально задаваемый хаос. Я в 18 году видел финал трилогии в галерее Serpentine в Лондоне — совершенно залипательное зрелище.

В статье он собственно рассказывает про то, как он эти миры создает.

К новому году вот вам феникс — некоторые считали, что он сгорал и снова возрождался из пепла, а некоторые — что разлагался и заново вырастал.

Из этого древняя примета — как новый год встретишь, так его и проведешь.

С Новым годом!

Поколение хоуп-панка

Мне нравится новый синтетический термин «хоуп-панк» [hopepunk] — он отражает ту модель мышления, к которой я сам пытаюсь идти.

«Хоуп-панк» вместил в себя лучшее облако тегов XX-XXI веков: в нём есть и пост-ситуационистский панк Малькольма Макларена 1970-х как яркий символ борьбы с послевоенной корпоративной культурой, и его протестные отвлетвления цифровой эпохи 1980-2010-х годов вроде киберпанка, шифропанка или, например, климатического соларпанка.

Приставка hope- же отсылает к широким спектрам «воинствующего оптимизма» [weaponized optimism], — от идеи технооптимизма до трагического оптимизма Виктора Франкла, — и энтузиазма, от DIY-культуры до движения криптоэнтузиастов. И хотя термин появился сравнительно недавно — в 2017 году, когда писательница Александра Роуланд в своём тамблер-блоге удачно противопоставила этот — даже не тип сеттинга, а именно образ мышления — образу мира «гримдарка» [grimdark] — пессимистичной фантастики в духе Warhammer и других мрачных антиутопий, он уже стал частью современной поп-социологии.

Хоуп-панк далёк от «токсичного оптимизма» — он подразумевает тот жестокий мир, который окружает нас, лишь добавляя в него идею оптимистичного сопротивления. Быть хоуп-панком — это не сбегать в мир иллюзий от жизни-в-мире, а как сказала Донна Харауэй, попытка, несмотря на всё, не отстраняться, не сбегать, в «оставаться-с-бедой» (staying with the trouble), или «трудиться и играть за возрождение мира».

Быть оптимистом — сознательный, политический выбор; перманентная революция себя, осмысленный акт распространения на другого человека доброты, озорная борьба с драконами без мрака в сердце; бессрочное членство в невидимом комьюнити, которое не боится знать трагичность настоящего, как не боится и бороться за счастливой будущее. Альтруизм, здоровая ирония к себе, другим и происходящему вокруг (которую пытается апроприировать пессимизм, и наша задача — забрать её себе).

Подытоживая, идею хоуп-панка можно развернуть цитатой упомянутого Франкла: «Мир находится в плохом состоянии и будет становиться хуже до тех пор, пока каждый из нас не сделает то лучшее, что он может сделать». Или — словами не менее великого философа современности — Генри Роллинза: «Мой оптимизм носит тяжёлые ботинки, и он громкий».

​​Популярность метаверсов пропорциональна возможности выстраивать в них параллельные задумкам разработчиков стратегии существования, использовать лазейки и undocumented features — недокументированые возможности, в том числе, нежелательные или противоправные для экономической системы метаверса. Смогу ли я забомбить граффити на стену виртуального офиса Meta в Horizon Worlds? Или купить в Google Ads три биллборда о своём пропавшем ребёнке с обвинением в бездействии реального представителя власти? Сможет ли тысяча пользователей устроить акцию памяти событиям на площади Тяньаньмэнь 1989 года или Occupy Metaverse на главных площадях The Sandbox и Decentraland? И если да, какие у этого будут последствия для системы и игроков?

Моё убеждение, что как ни странно, возможность ведения партизанской войны внутри метаверса — принципиальный параметр его успеха. Речь не о конфликтах игроков, а об использовании города как пространства межклассового и межмодального (переходящего из реальности в виртуальность) диалога. В конце концов, никто не хочет получить под видом метаверса нечто среднее между виртуальным ТЦ и VR-версией Zoom’а или Slack’а. За изобретательность юзеров тут переживать не приходится: в своё время они додумались использовать автомобильные карты для цифровых митингов, а какой-нибудь Second Life и вовсе стал местом стихийных и координированных протестов как минимум с 2007 года, с момента реакции на открытие в игре виртуальной штаб-квартиры французской националистической группы Front National. Как на такие формы guerrilla warfares отреагируют Цукерберг и другие метамагнаты, уже показавшие, насколько репрессивными бывают их ответные меры?

Ответ не внушит оптимизма, учитывая то, что вся экономическая модель той же Meta построена на рекламе — систему будут обновлять, исключая все возможные формы идеологического хайджекинга; вероятно, для поддержания иллюзии демократии будут возникать некие онлайн-формы согласования митингов, а нарушителей будут вычислять по блокчейну и удалять аккаунты — по сути, депортировать из «прекрасного метаверса будущего». Тем интереснее, однако, будет следить за новыми формами партизанства, которые будут возникать, пока жива фантазия человека.

Вдобавок к этому хочется неустанно цитировать великого де Серто с его "Изобретением повседневности", где одна из главных мыслей — люди всегда приспосабливают под себя сделанные "для них" вещи и придумывают миллион разных способов использовать их по-своему. Это часто доводит дизайнеров, архитекторов, продуктологов до белого каления, но с этим совершенно невозможно ничего поделать, а точнее наоборот: нужно закладывать в продукты и дизайн возможность посмотреть, как их используют не по назначению. Как в классическом примере тропинок.

Через рассылку студии Ribbonfarm, о которой уже писал чуть раньше, вышел на работы Робин Джеймс. Она специализируется на вайбах, и это ровно то, что мне нужно было.

Если вкратце, вайб — это "обогащенный" мем, который действует сразу на несколько чувств, объединяя людей единой эмоцией. По определению Джеймс — это сочувственный резонанс (sympathetic resonance). Именно поэтому в вайбе так важна звуковая составляющая — вибрации в чистом виде! Собственно, сама Робин Джеймс пришла к вайбам из изучения поп-музыки и поп-культуры.

Это экспириенс-дизайн в чистом виде — вайбы могут ощущаться напрямую без понимания, без участия языка. При этом язык, естественно, играет важную роль в передаче вайбов. Условно говоря, lo fi в "lo fi study beats" — это тоже вайб.

(Дальше в посте у нее начинается очередная порция критики late stage капитализма, который всех заставляет быть одинаковыми — чтобы вайбить всем вместе! — а также использует вайбы для максимизации прибыли, но здесь пусть каждый сам для себя решает обоснованность ее претензий)

А теперь начинается самое интересное — собственно, новый выпуск рассылки Ribbonfarm, в котором объединяются:
- Эркюль Пуаро
- вайбы, включая главный вайб января — Wordle
- персональные гадания
- и личная позиция автора в битве Техника vs. Магия

Умереть как затягивает!

Война — это преступление. Нет войне.

Читаю все эти страдания части русской интеллигенции про «отмену великой русской культуры» и вижу только вмонтированный в них империализм. Особенно хорошо это видно отсюда, из Эстонии. И речь идет не об адептах русского мира, их имперское мышление очевидно как никогда. Я говорю о людях, которые находятся в оппозиции к российской власти и активно выступают против военного вторжения. Некоторые из них живут в эмиграции. Недавно вот Ходорковский выдал, что Киев станет центром славянской культуры. Никак не может он не думать о Киеве. Это и есть имперское мышление – стремление причинять по-своему понятое добро во что бы это ни стало.

Вчера мы пили чай с Евой Тулуз, выдающимся антропологом, исследователем финно-угорских народов, при этом португало-француженкой по происхождению. Она живет в Тарту уже 30 лет. И обсуждали определенные параллели между французским империализмом 1960-х годов и современным российским. Французам понадобился распад империи и проигранные колониальные войны, чтобы сдвинуться в сторону изживания империализма. На это ушло немало времени и сознательных усилий, и до сих пор этот империализм не изжит до конца. У России после распада СССР такого процесса не было. Поэтому даже российские политэмигранты, критикующие русский мир, часто продолжают мыслить в имперской парадигме. Факт в том, что идея русского мира в её первоначальном гуманистическом изводе, который предлагали еще методологи, была тесно связана с идеей либеральной империи. Ева рассказала, что любые разговоры с русскими друзьями у неё рано или поздно заканчивались внезапным прорывом этого империализма наружу в той или иной форме. Проблема имперского мышления в том, что другая культура, язык, нация для него не равноценны. В лучшем случае их ценность – ценность музейного экспоната, которым можно восхищаться как произведением рук благородных дикарей. Это абьюзивное мышление, которое всегда знает, как лучше.

Имперское мышление – это своего рода крестраж, часть души тёмного лорда, который родившиеся в СССР и постсоветской России получили с детства. Этот крестраж влияет на мышление, эмоциональное состояние и поведение. Он способен превратить даже самого хорошего человека в монстра, рассуждающего о фигурках на геополитической карте. В книгах про Гарри Поттера, главному герою потребовалось пройти через опыт смерти, чтобы уничтожить этот крестраж руками самого Волдеморта. Так и здесь, как мне кажется, нам предстоит пройти через опыт смерти нашей русской/российской идентичности, чтобы навсегда избавиться от империализма. Те, кто не пройдет через этот опыт, неизбежно станут пожирателями смерти. Но тёмный лорд уже нанес смертельный удар.

Если Бог нас воскресит, то все мы изменимся. Новая идентичность будет уже другой.

От прошлого репоста моего в комментах зарево пожаров, так интересно! Надо кое-что прояснить, мне кажется. Вообще имперское сознание – это разговор на сотню лет, такие штуки из себя не выкорчуешь просто так, для начала поди найди их, тоже задачка со звездочкой. Но в интересах прошлого репоста моего и дискуссии, под ним развернувшейся, хочу обозначить несколько пунктов:

- что такое имперское сознание? Это когда все животные равны, но некоторые равнее прочих, и их язык, культура, обычаи, you name it важнее, главнее, и вообще породили все остальные языки и культуры, которые не что иное, как диалекты и провинциальные, региональные версии магистральной линии. Это когда союз нерушимый республик свободных сплотила навеки именно великая Русь.

- имперское сознание не значит автоматической солидаризации с линией правящей партии! можно быть в оппозиции и при этом проявлять все признаки имперского сознания.

- имперское сознание – это феномен жизни и воспитания в условиях империи: российской, советской, британской, французской, you name it.

- имперское сознание – это не оскорбление Пушкина, Толстоевского и Кандинского, это факт их личности. Ребята, когда вы мне говорите, что Пушкин не такой, вспомните все эти его умиления такими добрыми калмычками, "что шьешь? – портка. - кому? - себя", ах, как она естественна и хороша, дикарка. Это имперское сознание.

- имперское сознание – это когда вы разговариваете, например, с жителем страны, некогда входившей в совок, и думаете невольно: "Ого, ну надо же, какой умный, хоть и гхэкает!" "Ого, какие, оказывается, в Америке бывают умные чернокожие, аж до президентов долезают!" "Ого, какие, оказывается, бывают украинские художницы, не уступают Бэкону, а я и не думала, что они так умеют!".

- имперское сознание – это когда "Я не буду говорить "в Украине", это не по-русски, а я учила русский язык в его КЛАССИЧЕСКОЙ НОРМЕ".

- имперское сознание следует рассматривать сквозь интерсекционную призму, как вообще все феномены социальной жизни в наши дни полезно рассматривать, ничто не существует вне связи с иными феноменами. google интерсекциональный феминизм, decolonial intersectionality и много прочих милых штук.

Список можно продолжать. Если сейчас кто ко мне придет весь в белом с воплями "прекратите нападки, я не такая, я дружу с моими чудесными киевскими / тбилисскими / элистинскими друзьями и езжу к ним на каникулы поесть вареничков да попить чачи", ну, что – молодцы, возьмите с полки пирожок, пока вам не выписали леща за высокомерие.

Деколонизация – бессердечная сука, но очень захватывающий процесс. Я попробовала, стало интереснее жить.

Я много еще натыкался на обсуждения, мол, что там "настоящие русские" думают. Кто-то мне скидывает какую-то статистику, кто-то предлагает удалять особо безумные комментарии в моем бложике, чтобы никто не дай бох не подумал, что русские поддерживают войну. Я вижу в этом беспокойстве две стороны. Первая это некое волнение, мол, что русских будут обижать в мире из-за этой войны, и типа надежда, что если мы все коллективно станем от нее громко отнекиваться, то обижать не будут. Да, я тоже иногда чувствую себя эти полтора месяца как те люди, что совершили домашнее насилие и потом говорят "Это не я, это моё тело, я как будто бы потерял контроль". Но такие фразы не помогают – они не помогают взять этот контроль над своим телом и они не оправдывают абьюзеров ни в чьих глазах. Перестать повторять это бессмысленное отнекивание точно стоит. Тогда смогут появиться какие-то другие слова или действия.

А вторая сторона это вот эта вера в коллективный национальный субъект, который типа легитимирует государство. Особенно смешно, когда цитируют статистику. Типа, если 51% русских поддерживают войну, то всё плохо, а вот если 49%, то всё хорошо? Сколько нужно процентов, чтобы она закончилась? Может, хватит притворяться, что "русский народ" существует? "Русские" и их мнения и власть – это миф. Территория, что на картах помечена, как "Россия", испокон веков оккупирована мафией, которая пытается навязать нам, что мы некая нация. Если эта ситуация как-то изменится, то это не случится от лица того же самого национального субъекта, что Путин у нас на глазах переизобретает и переопределяет для своих странных целей. Да, мы жили всю жизнь, как представители этой немножко странной нации, которая своим особым образом относится к словам и правам, но эту свою жизнь нам стоило бы переизобрести. Найти какие-то другие причины существовать, кроме "попасть в европу, а если не получится, то свысока на нее срать". Придумать заново, зачем нужны наука и культура, помимо продолжения всяких гордых и приятных традиций. Иначе так и будем молиться всей маршруткой, чтобы сменились одни элиты на другие, получше.

​​Пока я читаю и конспектирую книгу «Wasteland: The Great War and the Origins of Modern Horror» Скотта Пула — о том, как Первая Мировая война повлияла на понятие ужаса и хоррор-культуру 20 века, — полезно будет разобрать другой, на мой взгляд, один из главных текстов про феномен пугающего — «Исследования ужаса» Леонида Липавского. Никто так не философствовал ужас, как Липавский — малоизвестный писатель и поэт из кругов «Чинарей» и ОБЭРИУ, затерявшийся в тени Даниила Хармса и Александра Введенского (пугающее в творчестве которых я обязательно разберу позднее). Несмотря на свою локальную и очень ограниченную известность, «Исследования ужаса» повлияли и на текущую ситуацию со спекулятивным реализмом в России (см. Hyle Press и серию публикаций об «ужасе философии»), и лично на автора канала, название которого отчасти отсылает к книге Липавского, прочитанной мной неоднократно.

«Исследования ужаса» — текст начала 1930-х годов (точная датировка неизвестна), облечённый в потусторонний диалог неких неназванных, и оттого безликих приятелей в ресторане — «застольная беседа о высоких вещах». Текст разделён на блоки, каждый из которых исследует свой вектор пугающего. Рассуждения интересны своей феноменологической редукцией категории ужасного: Липавский сдвигает диалог о пугающем от конкретных вещей к феноменам, не говорит о монстрах и чудовищах, явно предпочитая им пространные и чувственные переживания, такие как «страх полудня», «ужас стоячей воды», «тропической чувство» и т.д. Его кошмар гиперсубъективен, и оттого, парадоксальным образом — пугающе узнаваем. Как порядочный феноменолог, он сперва «углубляет» взгляд в суть вещи, после — разворачивает оптику на своё перепуганное отражение и, наконец, ставит под сомнение самого себя, превращаясь в «бесплотное» создание, которое переживает опыт жизни как вереницу «кошмарных комнат», овеществляя этим всеобщий «главный кошмар».

Читаю в час по чайной ложке нового Кампанью, Prophetic Culture, о конце времен как экспириенс-дизайне. Когда как не сейчас про конец времен читать. Пока не дочитал, вот вам немного про время.

Время, сообщает мне мем, который я не буду перепроверять или критиковать, «изобретено для синхронизации европейских поездов». Сейчас оно используется для полуночной синхронизации игроков в Wordle и получения предсказаний от Co-Star. Я читал как-то об индусах, что не знали слова «скука», пока им веку к 19-му не завезли часы: если не знаешь, сколько времени, то ничего и не ждешь — просто переходишь к какого-то следующему занятию. Я думаю об этом, когда по часам лишь три часа до встречи, и нет смысла и начинать мыть посуду, или когда терпеливо жду полуночи, чтобы заново обдумать свои бессмысленные проблемы, потому что ровно в полночь ко-стар изменит свою рекомендацию с «откройся друзьям, они тебя поймут» на «возьми лучше билет на самолет и проваливай».

Wordle даже лучше работает как ритуал. Одна из главных задач ритуала — получить от богов символ одобрения твоих действий. Способность внимательно относиться к ритуалу, умение на чём-то сосредоточиться это хороший показатель настроения и предсказатель удачи; если я не могу сосредоточиться на отгадывании гласных, то и работать у меня не получится. Более того, слова, что мне подсовывает мозг, связаны с моими заботами (я стараюсь начинать с AEONS, иногда ловлю себя вводящим MISER); количества попыток выдают степень натужной извращенности (чем более «нормальные» слова я вписываю, тем быстрее я угадываю, но кому нужны нормальные слова?) и окольность путей, которыми я прихожу к цели, которую разделяю со всеми остальными. Wordle телеологически связывает меня со всем миром, но дает мне свободу в выборе собственного способа найти эту связь, показывает то настроение, с которым я решаю вымышленные полуночные общечеловеческие проблемы.

Сегодня Wordle загадал всем FETUS, но потом газета нью йорк таймс, которая купила этот общемировой гороскоп, объявила, что извиняется за это совпадение и меняет всем слово. Дело в том, что на днях в штатах верховный суд разрешил запрещать аборты; конечно, совпадение абсолютно случайно, но реакция на него — вовсе нет. В итоге получается негативная работа гиперверия: совпадения случайны, но работа, приложенная к тому, чтобы их скрыть совершенно реальна. Вместо усилий фокусников для создания иллюзии магии — усилия идут на то, чтобы создать иллюзии, что совпадений не бывает. Магия, может, и не причинит вреда власти сама, но нервная реакция власти на магию всегда выдает ее уязвимость. Эффект, конечно, обратный: если случайное слово могло быть «всего лишь совпадением», то попытки это совпадение замять под ковёр выдают их тревогу, обнажают магические поломки мировой анти-магической машины.

Продолжаю читать Кампанью о конце времен. Наткнулся на слова Калгака, вождя бриттов (точнее, конфедерации каледонцев) о вторжении Римской империи:

They plunder, they butcher, they ravish and call it under the lying name of “empire”. They make a desert and call it “peace”.

Тацит, "Жизнеописание Юлия Агриколы".

Прогресс бежит вперед, а люди не меняются.

«пусто» не значит «ноль»

В мире геолокации существует так называемый «Нулевой остров» – место в Гвинейском заливе с координатами 0° северной широты и 0° восточной долготы. Несмотря на то, что там ничего нет (кроме небольшого буйка под именем Soul), это одно из самых наполненных контентом мест на Земле.

Причина этому – распространенная механика подмены отсутствующих геоданных (null) на нулевые координаты (zero). Из-за этого там скапливаются данные из Flickr, Strava, Twitter, Snapchat, AirBnB и прочих сервисов.

Существуют, конечно, сценарии и осознанного использования Нулевого острова. Например, одни смельчаки предложили в качестве шутки запустить там Air Null – авиакомпанию, благодаря которой летать больше никуда не надо.

Этот и другие примеры лишний раз подчеркивают, что «выдуманное» место может обретать не меньший смысл, чем «реальные» места. И пока Нулевой остров продолжают обживать новые и новые данные, он будет оставаться не только банальной точкой отсчета, но и важным социокультурным феноменом.

Меня всегда как-то одинаково сильно волновали театральная сценография, архитектура общественнхы пространств и природные пейзажи – потому что, казалось мне, в производстве пространства (и его эффектах на человека) должны работать примерно одинаковые

Еще весной купила милую книжку под названием Moments before the Wind – Notes on Scenography by Jozef Wouters, заметки молодого бельгийского сценографа о ремесле. Мне понравился уровень его рефлексии, а еще забавные переплетения с историей театра, например,
о сценографии как способе познания реальности:

он рассказывает, как в 1638 году театральный художник Никола Саббатини описывал технологию создания дивжущихся облаков, водопадов, закатов и других природных явлений – Саббатини называл свои творения «иллюзиями», но не в современном смысле. Облачко на веревочке или механические волны сейчас могут казаться нам милыми и наивными, но Саббатини видел свои театральные механизмы как способ докопаться до изнанки реальности. Это ведь была эпоха мехницизма Рене Декарта, предтеча утки Вокансона.

Или вот другая милая история:

Сценографы всегда переживали из-за того, что их искусство ценится недостаточно высоко, что профессия театрального художника вечно остается в тени режиссера и актерской труппы.

Джованни Никколо Сервандони был придворным итальянским архитектором, живописцем, театральным художником (впрочем, есть мнение, что на самом деле его звали Жан-Николя Серван, и что он был французом, «италинизировавшим» свои имя и фамилию — итальянские архитекторы и художники тогда были в моде).

У Джованни была бешеная работоспособность. Он строил дворцы и парки, оформлял королевские свадьбы, был директором декораций в Парижской опере. В течение 1738–1743 и 1754–1758 годов Сервандони поставил серию театральных постановок, во многом напоминающих машинные пьесы семнадцатого века, с упором на тщательно продуманные изменения декора и спецэффекты – и без актеров. Сервандони представлял себе, что он возведет сценографию в ранг чистого искусства, что люди будут приходить исключительно насладиться пространством. Его первое «шоу» было посвящено Базилике Святого Петра в Риме и получило очень очень сдержанный отклик.

Позже Сервандони добавил в представления музыку и пантомимы – без особого успеха. Он умер нищим и не очень известным.

В начале своей карьеры на заре 20 века Гарри Гудини арендовал театры, где показывал себя запертым в ящик с дюжиной замков. Аудитория, с замиранием дыхания, наблюдала по часу-полтора, как иллюзионист пытается выбраться из ящика. На самом деле, как рассказывал Гудини, на «освобождение» уходило е больше минуты. Иногда он проводил этот час за чтением газеты, периодически издавая звуки борьбы и страдания, чтобы держать аудиторию в напряжении.

«Гудини, – пишет Джозеф Воутерс, – смог сделать то, что не удалось Сервандони. Он смог заставить аудиторию смотреть на коробку сцены – ни что иное, как обыкновенный декор. Он создал перформанс, состоящий исключительно из сценографии».