Последние несколько лет Екатерина Шульман исполняла функцию такой общеинтеллигентской няни. Кажется, ее одной было достаточно для того, чтобы почти полностью закрыть дефицит публичных материнских фигур.

Если не все мы, то, по крайней мере, большая часть из нас — это корявые дети-переростки, которые остро нуждаются в том, чтобы кто-то, нежно держа за руку, терпеливо выслушивал их опасения, а потом твердым и спокойным тоном говорил, что все будет хорошо. Пусть не сейчас, но когда-нибудь обязательно. Да, почти, но все-таки еще не тоталитаризм, да, институты слабенькие, но какой-никакой субъектностью они обладают, да, страшно, но дни подобных режимов сочтены: так написано в умных англицких книжках. Для спокойного сна многим этого было достаточно. Взрослые знают, что все не так просто, но кто их вообще видел, этих взрослых?

Теперь та, кто обещала быть с нами, улетела. Временно, но мы отлично знаем, что нет ничего более постоянного, чем временное. Многие чувствуют опустошенность, кто-то — даже обиду. Имеют право.

Но разве главная воспитательная функция Мэри Поппинс заключалась не в том, чтобы исчезать в самый неожиданный момент?


#проходящее

Сомкнулось море
над парой пловцов
как быть
Рыбы усталые веки
закрыли
плыть надо
плыть

1969

#Никонова

«Эрос невозможного — так называл свой идеал Вячеслав Иванов. До нас дошло множество рассказов об эротических экспериментах группового характера, которые организовывали Иванов вместе со своей женой, поэтессой Лидией Зиновьевой-Аннибал, с одной сто роны, и Дмитрий Мережковский со своей женой, писательницей Зинаидой Гиппиус, с другой стороны; в обеих группах участвовал довольно широкий круг элитарных петербургских интеллигентов. Трудно сказать, как далеко заходили эти эксперименты. Немалую роль в салоне Иванова играли открытые гомосексуалисты, в частности, Михаил Кузьмин, оставивший откровенные описания этой жизни в своих дневниках. Бердяев, высоко ценивший Иванова, утверждал, что дело ограничивалось хороводами».

См. «Эрос невозможного. История психоанализа в России»

#Эткинд
#Fetzen

Тяжелых облаков серей
Слои базальта или лавы
Безмолвья рабские расплавы
Над усыпальницей морей

Ты рассказала бы (согрей
Тебя, о пена, бронза славы)
Как вздыбил шторм тысячеглавый
Обломки обнаженных рей

Или утратой бесполезной
Над жадной помутневшей бездной
Расплылись волосы когда

Насытясь жертвою смиренной
Сомкнулась темная вода
Над утонувшею сиреной

Перевод Романа Дубровкина

#Малларме

В книге Александра Эткинда «Эрос невозможного. История психоанализа в России» много прелестных моментов. Это прекрасный пример того, каким не должен быть текст по философии науки / культурологии. Уморительно наблюдать, как в некоторые моменты автор просто срывается, забивает на какую-либо отстраненность и дистанцию и начинает яростно спорить с теми, о ком пишет. Или пытается улучшить их концепции. Факты и свидетельства — местами, надо признать, довольно интересные — в этом тексте смешаны с вбросами, странными ассоциациями и неуместными аналогиями.

Но вот про асексуальность бабушек как основной источник проблем русского модерна — это, пожалуй, мое любимое.

«Эдип вряд ли узнал бы себя в такой ситуации, когда материнское начало распределено между бабушками и нянями, а отцовское выглядит жалко. Кого хотеть, от кого освобождаться, за кого и с кем бороться мальчику, окруженному лишь вязким и неотступным няниным контролем и ее же старческой плотью? Дионис куда лучше чувствовал бы себя на месте маленьких Сережи и Алеши /имеются в виду Сергей Панкеев, фрейдовский «Человек-волк», и Алексей Пешков — Максим Горький/. Как ни странно, это именно его мир, мир бабушкиных сказок о вечном возрождении и бесполой любви. Разнообразные формы отрицания мужского начала в творчестве таких современников Панкеева, как А. Белый, В. Иванов, Н. Бердяев, легче понять, если увидеть за ними влечение в потерянный рай не женской материнской эротики, а бабушкиной асексуальности. Возможно, те истории детства, ко торые нашли свое воплощение и оправдание в дионисийстве русских символистов и андрогинии русских неоплатоников, по своей структуре были не так уж отличны от «Истории одного детского невроза»».

#Entwurf
#Эткинд

«В спальных вагонах и каждом купе есть такая маленькая рукоятка, обделанная костью: если повернуть ее вправо — полный свет, если влево — темно, если поставить на середину — зажигается синяя лампа, все видно, но этот синий свет не мешает заснуть, не будит. Когда я сплю и вижу сон — рукоятка сознания повернута влево; когда я пишу — рукоятка поставлена посередине, сознание горит синей лам пой. Я вижу сон на бумаге, фантазия работает как во сне, она движется тем же путем ассоциаций, но этим сном осторожно (синий свет) руководит сознание. Как и во сне — стоит только подумать, что это сон, стоит только полностью включить сознание — и сон исчез».

См. «Как мы пишем»

#Замятин

Другой фрагмент Евгения Замятина на ту же тему, уже прямо упоминающий психоанализ, будет опубликован только во время перестройки: «Комната, где стоит мой письменный стол, подметается каждый день, и все-таки, если сдвинуть с места книжные полки — в каких-то укромных углах, наверно, найдутся пыльные гнезда, серые, лохматые, может быть, даже живые комки, оттуда выскочит и побе жит по стене паук. Такие укромные углы есть в душе у каждого из нас. Я (бессознательно) вытаскиваю оттуда едва заметных пауков, откармливаю их, и они постепенно вырастают в моих ...[героев]. Это — нечто вроде фрейдовского метода лечения, когда врач заставляет пациента исповедоваться, выбрасывать из себя все «задержанные эмоции»».

У Серена Кьеркегора есть известная зарисовка про цирк: «Пожар начался в театре за кулисами. Клоун вышел на сцену, чтобы предупредить зрителей об опасности. Они решили, что это шутка и начали аплодировать. Клоун с мольбой повторил предупреждение — в зале началась овация. Возможно и наш мир окончится так же: под аплодисменты зрителей, считающих, что это всего лишь шутка».

Почему-то именно образ горящего цирка всплывает в голове, когда читаешь новости. Шоу, замкнувшееся на само себя, коллапсирующее жанровое месиво. «Бессмертный полк» в уничтоженном Мариуполе, Рогозин, читающий на фоне плохого хромакея «Скифов» Блока, высылка послов из Японии под «Прощание славянки», притеснение русских в Приднестровье, братские могилы, объясняемые пылкостью братской любви, Z на пасхальных куличах, риторика, свалившаяся в персеверацию… Пламя стремительно распространяется по куполу шатра, но никто не спешит его тушить. Клоун валяется в сене, охранники ебут эквилибристок, фокусник бежит куда-то с кассой, носятся ошалевшие животные, пьяный шпрехшталмейстер орет, что все так и должно быть. А ты просто сидишь посреди всего этого, куришь и ждешь, когда на голову свалится балка.

#Entwurf
#проходящее

Все представляю в блаженном тумане я:
Статуи, арки, сады, цветники.
Темные волны прекрасной реки…

Раз начинаются воспоминания,
Значит… А может быть, все пустяки.

…Вот вылезаю, как зверь, из берлоги я,
В холод Парижа, сутулый, больной…
«Бедные люди» — пример тавтологии,
Кем это сказано? Может быть, мной.

#Иванов

Никого не жалко, никого
Ни тебя, ни меня, ни его

#Fetzen
#Шнуров

Как раз «Бумер» снова в прокате.

Виктор Попков. Двое. 1964

Post coitum animal triste est — Каждое животное печально после полового акта — это высказывание восходит к греческому врачу Галену.

С этой картиной Попкова почему-то всегда ассоциировался фрагмент из бердяевского «Смысла творчества»: «В самой глубине сексуального акта, полового соединения скрыта смертельная тоска. В рождающей жизни пола есть предчувствие смерти. То, что рождает жизнь, — несет с собой и смерть. Радость полового соединения — всегда отравленная радость. Этот смертельный яд пола во все времена чувствовался как грех. В сексуальном акте всегда есть тоска загубленной надежды личности, есть предание вечности временному». Впрочем, едва ли Бердяев со своей фиксацией на теме андрогинности что-либо понимал в сексе.

Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь,
Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?

#Fetzen
#Мандельштам

Не оставляй меня.
Без тебя мне еще хуже, чем с тобой.

#Fetzen

Эта строчка из песни группы «ТОЛ» — вероятно, одно из самых лаконичных выражений прагматики человеческих отношений.

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!…

… Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?

#Блок
#Entwurf

Кстати о «Скифах». Все стихотворение Блока построено на противопоставлении истины единого амбивалентного, открывшейся России-Сфинксу, нормативной гендерной сексуальности Запада. Поэт играет с популярным в то время в символистской тусовке образом андрогина. Андрогин свободен от каких-либо разрывов, а потому его любовь абсолютна. Извне эта любовь воспринимается как нечто поглощающее и угрожающее. Уничтожающее норму. Но она имеет право на эту тоталитарность: ее разрушительные издержки как бы заранее оправданы глубиной.

В действительности все эти красивые конструкции о подлинной, а потому внеконвенциональной любви чаще всего являются банальным оправданием насилия. Я по-настоящему люблю тебя, поэтому я знаю, как тебе лучше. Потом ты поймешь, что я прав — обычный абьюз, за которым скрываются неспособность принять сам факт чужой субъектности и катастрофическая неуверенность в собственной.

Но в одном с Блоком все-таки можно согласиться: вся русская /политическая/ культура действительно может быть рассмотрена как система делегирования права на абьюз. Не просто на насилие, а именно на абьюз: все ради вашего же блага, как вы смеете сопротивляться? От семьи и до внешней политики. Полистайте каналы с новостями: там сплошное торжество такой любви.

Белая ночь

Червленный щит тонул – не утопал,
В струях калился золотого рая…
И канул… Там, у заревого края,
В купели неугасной свет вскипал.

В синь бледную и в празелень опал
Из глуби камня так горит, играя.
Ночь стала – без теней. Не умирая,
В восточный горн огонь закатный пал,

Не движет свет. Дома, без протяженья, –
И бдительны, и слепы. Ночь – как день.
Но не межует граней четко тень.

Река хранит чудес отображенья.
Ей расточить огонь чудесный – лень…
Намеки здесь – и там лишь достиженья.


#ЗиновьеваАннибал
#MajdanekWaltz

Лидия Зиновьева-Аннибал умерла от скарлатины 17 октября 1907 года в возрасте 41 года. «Того, что она могла дать русской литературе, мы вообразить не можем» - написал о ней Блок. Могила затерялась.

— Вы выбираете большую катастрофу или меньшую?
— Да.

#проходящее

И ты, похоже, влюблена, но смертельная тоска,
Что барсучья нора, глубока.
И то, что я хочу сказать,
То ушами не услышать, а мозгами не понять.
Поняла?

#Fetzen
#СлаваКПСС

«Посмотрите в зеркало на ваше тело, и вы поймете, что вы смертны; проведите пальцами по ребрам, как по мандолине, и вы увидите, как близко находитесь вы от могилы. Только потому, что мы одеты, мы и можем казаться себе бессмертными: ну как человек может умереть, если он носит галстук? Наряжающийся труп не знает, что он труп, и, мысленно представляя себе вечность, поддерживает в душе иллюзию. Плоть прикрывает скелет, одежда прикрывает плоть: уловки природы и человека, инстинктивное и как бы договорное надувательство; настоящий джентльмен не может быть вылеплен из глины или праха... Достоинство, почтенность, благопристойность — сколько хитростей перед лицом неотвратимого! Когда вы надеваете шляпу, кто посмеет сказать, что когда-то вы пребывали в утробе и что когда-нибудь черви наедятся до отвала вашим салом?»

См. «О разложении основ»

#Сиоран
#Чоран
#Entwurf

В действительности никакого противоречия здесь нет. Там, где есть мода, нет смерти: там только подвижность знаков, формирующих цепочки или, вернее, покровы. В этом назначение как моды, так и маркетинга вообще — скрывать смерть, конечность, переводить существование в режим n+1: всегда будут новая коллекция, новый девайс, новые курсы. Сам этот намек на как бы гарантированность будущего здорово стабилизирует — мир кажется устойчивым. Анестезия: мало, кто способен жить, постоянно удерживая в себе то, что все в любой момент может схлопнуться.

Антигерой

Эпоха
прошла по нему
как танк по тазу
выдавив наизнанку

Он смог не построить то
чего не мог не построить

Он смог не написать того
что выстрадал
бессонными ночами

Он сжег себя
оставив у дороги
своего пятимесячного сына

Это над ним курганом
воронка от снаряда

в его честь
опоки монументов

Это ему наградой
обратная сторона
вашей медали

#Бурич

Несимволизируемый крик из «Нормы» Владимира Сорокина — то единственное, что остается тем, кто провалился в пространство между проектами, в их разрыв. Тем, кому открылась страшная правда — то, что проекты не сменяют друг друга бесшовно, что символическое не является тотальным. И нет больше никаких оснований. Иначе говоря, этот крик — ответ на Реальное. Настоящая и единственная Норма — она все там же, по ту сторону слов. И нам с ней никогда не смириться.

#Entwurf
#Сорокин

«Я верю в бессмертие души, я не могла бы жить без этой веры. Но я не верю, что все души бессмертны. Или что все люди воскреснут. Вот Икс, например, — вы знаете его. Ну как это представить себе, что он вдруг воскреснет. Чему в нем воскресать? На него дунуть, никакого следа не останется, а туда же, воскреснуть собирается».

#Fetzen
#Гиппиус
#Лосский

Кто именно и как воскреснет — одна из главных тем русской философии начала XX века. Вот Николай Лосский, к примеру, считал, что воскреснут не только такие, как Икс, но и те души, которые в своем эгоизме зашли столь далеко, что оказались обреченными на жизнь металлов, минералов, атомов и даже электронов.