за что Набоков не любил Эйзенштейна, из-за кого мы так и не увидели «Камеру обскура» Балабанова и почему у Фассбиндера получилось лучше, чем у Кубрика, — про отношения ВВН и кино (равно синхронные и нет) можно писать книгу, но я ограничился несколькими довольно известными сюжетами.
further reading/watching:
«Революция зримого» Юрия Левинга
авторский сценарий «Лолиты» с предисловием переводчика Андрея Бабикова
Nabokov and the Movies, версия The New Yorker. в конце страшно заманчивое про Кроненберга, засматривавшегося одно время на «Бледный огонь», но, похоже, не судьба
«Набоков, шахматы, кино» — а это уже «Сеанс»
как Антон Долин — который, по собственному признанию, любит у автора только «Подвиг» и рассказ «Облако, озеро, башня» — 18 лет назад защищал «Защиту Лужина» с Туртурро и Уотсон
Кристофер Пламмер играет Набокова, читающего лекцию о «Превращении». вообще не шучу сейчас.
further reading/watching:
«Революция зримого» Юрия Левинга
авторский сценарий «Лолиты» с предисловием переводчика Андрея Бабикова
Nabokov and the Movies, версия The New Yorker. в конце страшно заманчивое про Кроненберга, засматривавшегося одно время на «Бледный огонь», но, похоже, не судьба
«Набоков, шахматы, кино» — а это уже «Сеанс»
как Антон Долин — который, по собственному признанию, любит у автора только «Подвиг» и рассказ «Облако, озеро, башня» — 18 лет назад защищал «Защиту Лужина» с Туртурро и Уотсон
Кристофер Пламмер играет Набокова, читающего лекцию о «Превращении». вообще не шучу сейчас.
ничего нет в искусстве нестерпимее, чем наблюдать, как люди, казавшиеся твоими соратниками, играют мимо партитуры и бесконечно тривиализируует ваши общие (если вообще допустить, что между художником и зрителем возникает временами какая-то телепатия) заветные идеи.
«Синонимы» — безупречное название для фильма о выкресте, который грезит глобальной культурой, постепенно осознавая, что навсегда останется для нее диковинкой с пальцем в заднице, поставщиком экзотических сюжетов, идеальным — в том числе чисто антропометрически — Другим. безупречное — но как же дурно это, оказывается, сделано: кино-вопль, обрамленный для верности двумя примитивными — нагота и закрытая дверь — символами, чтобы допетрил и тот, кто ошибся сеансом.
конспирологический детектив «Под Сильвер-Лэйк», который заочно хотелось обнять, пырнул при встрече куда-то в бочину: перегревшийся на солнце ПТА, два-двадцать бесконечно утомительного блуждания по чужим фильмам в сопровождении совсем необаятельного — то ли дело Док Спортелло — Вергилия; не так мы себе представляли экранизацию диагноза mania referentia. в защиту фильма хочется сказать, что он не особенно стремится понравиться, не заглядывает по-собачьи — choose me — в глаза, а прет черт знает куда, совершенно в тебе не нуждаясь. Дэвид Роберт Митчелл, будем ждать вас обратно.
«Синонимы» — безупречное название для фильма о выкресте, который грезит глобальной культурой, постепенно осознавая, что навсегда останется для нее диковинкой с пальцем в заднице, поставщиком экзотических сюжетов, идеальным — в том числе чисто антропометрически — Другим. безупречное — но как же дурно это, оказывается, сделано: кино-вопль, обрамленный для верности двумя примитивными — нагота и закрытая дверь — символами, чтобы допетрил и тот, кто ошибся сеансом.
конспирологический детектив «Под Сильвер-Лэйк», который заочно хотелось обнять, пырнул при встрече куда-то в бочину: перегревшийся на солнце ПТА, два-двадцать бесконечно утомительного блуждания по чужим фильмам в сопровождении совсем необаятельного — то ли дело Док Спортелло — Вергилия; не так мы себе представляли экранизацию диагноза mania referentia. в защиту фильма хочется сказать, что он не особенно стремится понравиться, не заглядывает по-собачьи — choose me — в глаза, а прет черт знает куда, совершенно в тебе не нуждаясь. Дэвид Роберт Митчелл, будем ждать вас обратно.
не опять, а снова: выудил — как видите, в неожиданном месте — переведенного на русский «Идиота» Элиф Батуман и недоумеваю: почему АСТ совсем не рекламирует эту писательницу; для чего топит нашего человека в Стэнфорде среди прочих своих новинок; зачем тогда вообще покупали права — если не хотят соединить автора и ее (не такую уж малочисленную, надо полагать) аудиторию? роман издан на отвратительной, как теперь принято, бумаге (ладно цвет: открываешь, и буквы плывут); на задней обложке — цитата из моей (не единственной, надеюсь) рецензии на «Бесов» — очень славную книгу, ради которой не грех временами драть горло.
не претендуя на кинокнижные прозрения — об этом кое-где да писали, — обращаю внимание на проходную, в общем, сцену из первого «Джона Уика»: охранник читает роман «Шибуми» — давний и, как выясняется, все еще популярный триллер о зловещей Компании и ассасине, который, выйдя в отставку, практикует осознанность в восточном духе — японский садик, вдумчивая диета, «крайне эзотерический секс с наложницей» (чарующий слог Википедии); до поры до времени, само собой. ни одна собака, кажется, не пострадала.
любопытно складывается кинокарьера большого русского писателя Александра Терехова: два года назад он сочинил учителевскую «Матильду» (под псевдонимом Александров; от интервью отказался); сегодня из Канн докладывают, что он соавтор «Дылды» Кантемира Балагова, частично основанной на «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич. в общем, пока вы почем зря пинаете старика Мартина, хочу обратиться к автору любимого «Каменного моста»: заждались!
на восьмом десятке и в окружении не слишком, вероятно, благодарного потомства планирую днями напролет читать дневники Михаила Пришвина: это из особенно темного, как считается, тома 1950-1951 гг., открытого на случайной странице.
ну и хочется в связи с этим напомнить про статью Григория Дашевского о дневниковой прозе МП — и замечательный ее финал:
Пришвин словно пропускает сквозь себя разные возможности думанья и чувствованья, формулирует эти возможности точно и умно — но они остаются возможностями. У его дневника в каком-то смысле нет силы и значения свидетельства, потому что нет окончательного свидетеля. Все эти записи скорее хочется цитировать со словами: "А вот как в 1937 году можно было думать" или "Вот как мог думать умный, наблюдательный, много видевший человек, желавший смириться с необходимостью и ее оправдать, но не делать подлостей" и т. д. — эти определения можно уточнять и уточнять, но все равно ключевым тут останется слово "мог" — именно "мог думать", а не "думал".
ну и хочется в связи с этим напомнить про статью Григория Дашевского о дневниковой прозе МП — и замечательный ее финал:
Пришвин словно пропускает сквозь себя разные возможности думанья и чувствованья, формулирует эти возможности точно и умно — но они остаются возможностями. У его дневника в каком-то смысле нет силы и значения свидетельства, потому что нет окончательного свидетеля. Все эти записи скорее хочется цитировать со словами: "А вот как в 1937 году можно было думать" или "Вот как мог думать умный, наблюдательный, много видевший человек, желавший смириться с необходимостью и ее оправдать, но не делать подлостей" и т. д. — эти определения можно уточнять и уточнять, но все равно ключевым тут останется слово "мог" — именно "мог думать", а не "думал".
в эти выходные русский человек выбирает между желтым сыщиком-кофеманом и печальным белорусом, которому перешли дорогу русские гопники. про «Детектива Пикачу» пока ничего не могу сказать, а вот «Джон Уик» к третьему фильму, кажется, окончательно себя нашел. предыдущую серию хотелось описать набоковской (простите!) фразой «недобросовестная попытка пролезть в следующее по классу измерение»; эту — с радостью — «и не кончается строка».
«Он квадратный и банальный, а я не квадратный и не банальный. Он застрял на физическом, а я преодолел физическое».
ЭВЛ о настоящем своем поколении, ученике Прилепине и свежих французских впечатлениях. не могу пройти мимо толстовских совершенно пассажей: «Он ответил с удовольствием человека, могущего при желании обрушить на нас все свои знания»; «Не понимая языка, они поняли важность происходящего, суть сказанного человеком в жилете от них ускользала, но важность они чувствовали» — это автор «Истории его слуги» или «Холстомера»?
ЭВЛ о настоящем своем поколении, ученике Прилепине и свежих французских впечатлениях. не могу пройти мимо толстовских совершенно пассажей: «Он ответил с удовольствием человека, могущего при желании обрушить на нас все свои знания»; «Не понимая языка, они поняли важность происходящего, суть сказанного человеком в жилете от них ускользала, но важность они чувствовали» — это автор «Истории его слуги» или «Холстомера»?
а вообще (в этом месте — и неважно, что дальше будут, по большей части, эмоции, — положено предупреждать о спойлерах; спойлеры), едва ли не самый пресный финал, какой себе можно было представить — особенно в сравнении с тем, как на наших глазах заканчивались другие значительные сериалы. высокая гармония Breaking Bad. не обещающая, похоже, никакого счастливого выхода развязка Mad Men. опустошающий The Knick: это что же — все? мистический катарсис The Leftovers. радикально проблематизировавший отношения между искусством и реальностью «Твин Пикс», понятное дело.
другой еще вопрос — насколько на рецепцию последних сезонов «Игры престолов» повлияла необычайно развившаяся культура рекапа, прозорливость сетевых масс, бродившие по чатам сливы. взять, к примеру, «Мир Дикого Запада», который три года назад раскусили к шестому эпизоду — и, надо полагать, навсегда потеряли к нему интерес. есть ощущение, что так же — несмотря на впечатляющие маркетинговые усилия — досматривали GoT: гори, это все.
другой еще вопрос — насколько на рецепцию последних сезонов «Игры престолов» повлияла необычайно развившаяся культура рекапа, прозорливость сетевых масс, бродившие по чатам сливы. взять, к примеру, «Мир Дикого Запада», который три года назад раскусили к шестому эпизоду — и, надо полагать, навсегда потеряли к нему интерес. есть ощущение, что так же — несмотря на впечатляющие маркетинговые усилия — досматривали GoT: гори, это все.
забалдел, как вы, должно быть, заметили, от сериала «Чернобыль», но первые — безоговорочные — восторги сменились более сложной эмоцией. по-прежнему, впрочем, не считаю третью серию провалом: горняки — выпуклые, смерть — страшная, Щербина и Легасов стали бы идеальными running mates на выборах президента РСФСР.
много думаю об образе Горбачева — точнее, о том, нарочно ли он таким необаятельным здесь выведен. веером разложенные выпуски Die Welt и Los Angeles Times, телефонные звонки оттуда — этот человек, может, и не потворствует глупостям, но слишком уж переживает за то, чтобы хорошо выглядеть в глазах партнеров. по «Чернобылю» кажется, что желание нравиться Западу (а не заботиться о соотечественниках) и было его основной политической мотивацией, и от этого как-то особенно тяжело на сердце.
другое соображение — о местной культуре подвига, которую не хочется сводить к успехам пропаганды; не в одной политической индоктринации дело. в России любят поговорить об отсутствии профессиональной этики, трагическом презрении к ежедневному труду, генетическом, а как же, разгильдяйстве. и тут хорошо бы держать в уме, что ликвидаторы аварии — взять тех же комичных шахтеров, — это, в первую очередь, специалисты, чья бесспорная самоотверженность есть производная от квалификации. по-видимому, без этой головокружительной подземной операции вполне можно было обойтись, но проделать ее их обязывал долг — в равной степени человеческий и трудовой.
много думаю об образе Горбачева — точнее, о том, нарочно ли он таким необаятельным здесь выведен. веером разложенные выпуски Die Welt и Los Angeles Times, телефонные звонки оттуда — этот человек, может, и не потворствует глупостям, но слишком уж переживает за то, чтобы хорошо выглядеть в глазах партнеров. по «Чернобылю» кажется, что желание нравиться Западу (а не заботиться о соотечественниках) и было его основной политической мотивацией, и от этого как-то особенно тяжело на сердце.
другое соображение — о местной культуре подвига, которую не хочется сводить к успехам пропаганды; не в одной политической индоктринации дело. в России любят поговорить об отсутствии профессиональной этики, трагическом презрении к ежедневному труду, генетическом, а как же, разгильдяйстве. и тут хорошо бы держать в уме, что ликвидаторы аварии — взять тех же комичных шахтеров, — это, в первую очередь, специалисты, чья бесспорная самоотверженность есть производная от квалификации. по-видимому, без этой головокружительной подземной операции вполне можно было обойтись, но проделать ее их обязывал долг — в равной степени человеческий и трудовой.