в последнее время много приходится думать об искусстве коротких описаний — сочинении лапидарных формулировок, поиску геометрически безупречных определений, созданию лукавых аннотаций, деликатных, но недвусмысленных аргументов, которые смогли бы подчинить себе человеческие саккады. многому можно научиться у западных коллег, да и в России умели некогда припечатать — в аналоговую, главным образом, эру. мало что, однако, может сравниться со сборником Мопассана «Милый друг и эротические рассказы», опубликованном в ростовском издательстве «Мапрекон» в 1992-м: где, на каком Netflix и Pornhub вы найдете эти многоточия, оплачивающие героев, эти толстовские обобщения — осознающие свою несправедливость и прячущиеся за невинным «порой».

надеюсь, в книге будет также разъяснено, что такое А.В. Марков — на должном академическом уровне.

«Водоворот» х Мария Степанова. ждем серию «Чик», в которой героиня Варвары Шмыковой читает Романа Шмаракова.

​​«Да, Набоков сформировал моё сознание — но и другие авторы тоже, и я пытался сохранить независимость. Сейчас я пишу биографию философа Карла Поппера — и это гораздо труднее, чем работа над Набоковым. Я глубоко интересовался Поппером, ещё когда писал свою диссертацию и биографию Набокова. В интеллектуальном смысле Поппер был в каком-то смысле противоположностью Набокову: оба любили свободу и бесконечные новые открытия, но один любил слова и почти не уделял времени идеям, другой — наоборот; один глубоко размышлял о смерти и бессмертии, другой писал: «Мне следует меньше думать о Вселенной, которая делает из меня несокрушимый предмет мебели». Моя преданность им обоим не позволила мне стать рабом одного из них».

благодаря «Полке» удалось свести знакомство с Брайаном Бойдом — создателем классической биографии Набокова, которой и 30 лет спустя приходится приводить в чувство вошедших в раж разоблачителей (киваю, в первую очередь, на книгу Сары Вайнман про жестокого писателя, кучеряво закрасившего реальную трагедию презренным фикшном). BB оказался в высшей степени учтивым, добросердечным и (великая роскошь) самоироничным собеседником, который не воспринимает существование других исследователей как покушение на свой символический капитал; очень надеюсь, что это его человеческое тепло и душевную щедрость удалось передать в переводе, сотрудниками-соавторами которого стали Варя, Юрий, Лев, сам Брайан, — за что я им бесконечно благодарен.

два буквально момента, на которых хотелось бы остановить внимание. Бойд довольно осторожно отвечает на вопрос про уязвимость «Лолиты» в свете культурной революции, различая авторские (безупречно, нестерпимо моралистические) интенции и гумбертовский гипноз; понятная, предсказуемая даже линия защиты. я бы отважился развить эту мысль — и отметить, что по здравому рассуждению Набоков очень ценен именно в этой социополитической ситуации; его бы на место сброшенных памятников. если условиться на том, что главный смысл происходящих сегодня событий — это радикальное требование посмотреть на мир чьими-то другими глазами, то сама структура поздних набоковских текстов, в котором всегда можно выделить гегемона-рассказчика (В., Гумберт, Кинбот, Ван и Ада), будто бы контролирующего нарратив, и субалтерна-персонажа (Пнин, Лолита, Шейд, Люсетта), вытесняемого к финалу куда-то на обочину, располагает к тому, чтобы читать эти книги политически. газлайтинг, токсичность, сепарация, мэнсплейнинг — Набоков едва ли принял бы современный словарь, но многие его тексты кружат вокруг этих тем, и хороший читатель — тот, кто сможет отринуть непрошибаемо надменный тон и внять другим каким-то звукам: все мы помним, как замечательно осыпается такое напористое, такое самодовольное повествование в романе «Взгляни на арлекинов!».

другое соображение касается Эндрю Филда — первого набоковского биографа, который, тесно работая со своим героем, в какой-то момент вывернул руль куда-то вбок и помчался в обратном от фактов направлении. результатом самоволки стали три книжки про Набокова — предмет всеобщего презрения в академических кругах; собственно, приход Бойда и обозначил собой новый — строгий, основанный на уважении к архивам — этап в науке о VN. и все равно что-то в этой истории не дает мне покоя; не позволяет присоединиться к гомонящей — поймал жулика за руку! — толпе. имеет ли биограф право на скепсис, на то, чтобы ставить слова объекта своего исследования под сомнение; на то, чтобы воспринимать его как ненадежного рассказчика — что вполне естественно для читателя того же «Бледного огня» и «Лолиты»? в пересказе Бойда это довольно линейная, «простая история» — в погоне за сенсацией (Набоков — правнук царя, Лолита — домашнее имя его матери), Филд соврал здесь и поленился тут, но неужели умеренный издательский барыш стоил такого бесславного финала — и нет ли здесь какой-то трагической кинботовщины, вызывающей в конечном счете не насмешку, а жалость? в 1962-м 24-летний Филд перевел и издал в Random House «Мелкого беса», в 1963-м учился по обмену в МГУ, в 1966-м написал предисловие к книге Абрама Терца «Мысли врасплох» — в какой момент и почему многообещающий австралийский специалист по русскому (нео)модернизму стал посмешищем, который не знает, когда произошла Русская ревлюция? что ни говорите, а это совершенно недоразыгранный сюжет для какого-нибудь малкольм-брэдбериевского campus novel; что-то про когнитивные искажения, которые происходят при столкновении со слишком мощным гравитационным полем; не будем забывать, что Бойд занялся набоковской биографией уже после смерти писателя — имея дело не с источником, но с излучением.

​​Волобуев про Mindhunter, Карташов про The Knick, Долин (окончательно, кажется, подобревший к телевизионной форме) — про Watchmen, Зубков про реалистический роман-газету, ну а я — неожиданно для себя, в том числе — про «Малыша Кенкена»; вышел-вышел-вышел свежий номер «Искусства кино», целиком посвященный сериалам — или, цитируя аннотацию, времени-как-таковому.

условившись, что граффити с писателями и поэтами — жанр, в общем, довольно безвкусный, давайте отметим не самый очевидный выбор брянской художницы Виталии Думанской; Добычину — ура. следующие шаги, надо полагать, такие: Газданов на улице Правды, Всеволод Петров — на Маяковского, Вагинов — в доме 105 по набережной канала Грибоедова.

​​зрители Mad Men, должно быть, обратили внимание на одну странную особенность главного героя: на протяжении нескольких сезонов Дон почти не ест. случаются, понятно, все более редкие ужины с партнерами, были знаменитые ночные посиделки с Пегги, еще кое-что по мелочи, но вообще на постоянные вопросы жен, коллег, любовниц он неизменно отвечает «не голоден» — очевидное расстройство пищевого поведения, не имеющее ничего общего с пресыщенностью; скорее наоборот.

в начале седьмого сезона ДД находится в нижней точке за весь сериал — безработный, сидящий перед телевизором, дрожащий на балконе, — но как не испытать облегчения, наблюдая, как Дрейпер впивается сначала в пастрами (сцена в Калифорнии), а потом в хот-дог (Нью-Йорк): все-таки не вампир.

буквально лучшее, что можно услышать в начале очередной рабочей недели

чтд не чтд, но историей про Пелевина и клофелинщиц Андрей Лошак угощал публику еще в начале десятых — аналогичный фрагмент обнаружился в книге Сергея Полотовского и Романа Козака «Пелевин и поколение пустоты». есть там и еще один дивный момент, который не попал в интервью c Дудем:

«А потом однажды через несколько месяцев Пелевин позвонил мне на домашний и рассказал странный анекдот. Что ему написал человек из Белоруссии, которого звали ровно так же, как героя «Дня бульдозериста», и с которым в жизни произошло что-то похожее».

Юрий Трифонов про запуск Spotify в России

вот это я понимаю ПРБ

​​Дон читает Филипа Рота, Пегги катается на роликах, Салли со злостью смотрит, как отец дает прикурить ее товарке, — это, положим, общие места, не такие уж и тайные точки растянувшегося на семь сезонов телеромана. при пересмотре глаз цепляется за менее очевидные сцены, имеющие отношения не столько к геометрии этого удивительного сериала, сколько к его психологии. так и получается, что Пегги и Пит — своего рода взрослые дети Дона, борющиеся за внимание пренебрегающего ими отца (и квазиинцестуальнй мотив их отношений только подчеркивает сходство этих героев). что при всем видимом равнодушии к феминизму самой эмансипированной героиней оказывается Джоан, которая освобождается через работу: наконец-то на себя. что душа Mad Men, наверное, все-таки Роджер, единственный, пожалуйста, герой, который одинаково привольно чувствует себя в постели с хиппи и за столом с ровесниками своего отца; персонаж, которому, казалось, была уготована служебная сугубо роль (комическая разрядка, нежное прикосновение консервативных предрассудков) и который буквально рос на наших глазах, год за годом приобретая в объеме и драме. что в известном смысле финал сериала — веское слово а защиты групповой психотерапии: безыскусный монолог Леонарда, еще не знающего слова «вординг», «итеративный» и совсем не контролирующего нарратив, приводит к взрыву эмпатии — не первому, но особенно трогательному. да, серия Person to Person — типичный bittersweet-финал, еще одна перезагрузка, никому не обещающая ни покоя, ни воли, но и пять лет спустя кажется, что это исключительно точная, лукавая, сентиментальная и трезвая концовка.

обзавелся долгожданным дорстоппером и прошу винить во всем сайт «Полка», окончательно легитимизировавший
— «начало постмодерна», подкаст — этого интеллектуального баламута. шутки если в сторону — интересно прочитать книгу, поддерживающую эстетическую репутацию автора афоризма «англичане остроумные люди», создателя многоэтажных конспирологических конструкций и духовного лидера нового русского национализма — той его, по крайней мере, части, что любит поднять на свет биографию очередного «праздничного человека»; есть же такой риторический трюк: не нравится, что ДЕГ говорит про новиопов, евреев или Ильфа с Петровым, — прочитайте «Тупик», двойное приношение Розанову и Набокову. почитаем — хотя чтобы одолеть (не говорю — пройти во все стороны с лупой) две тысячи страниц этого обморочного текста, явно потребуется вторая волна.

​​вышел новый — первый после смерти Олега Коростелева — номер «Литературного факта»: значительный блок про Бунина (включая работу Евгения Пономарева, крайне результативно изучающего записные книжки «Князя»), неизвестный мне сюжет о попытке ревности Надежды Тэффи к Михаилу Зощенко (через посредство Георгия Адамовича), свежий Р.Д. Тименчик и — время назвать хедлайнера — пять глав «Ады, или Отрады» в переводе, с предисловием и комментариями Андрея Бабикова. пророчество Нины Берберовой («Тут нельзя упускать из виду «Аду», потому что (как я считаю) в «Аде» нанесен русскому реалистическому (да и не только русскому) роману coup de grâce. Возвращения к нему не может быть — по крайней мере сто лет»), к сожалению, не сбылось, но ощущение предельности, натяжения всех струн, на которых несколько веков бренчала европейская и американская словесность, в этой книге, конечно, чувствуется; неземная во всех смыслах проза.

​​чтобы принять «Палм-Спрингс» за новую надежду, увидеть в этой полуторачасовой картине шанс на возрождение ромкома, нужно, вероятно, самолично оказаться во временной петле — и, обнаружив ничтожные изменения в ландшафте, ликующе воздеть руки к небу: сегодня мы проснулись в другой стране. при этом, набрав издевательское «как это часто бывает с полнометражными проектами Энди Сэмберга, кажется, что вся эта коллизия уместнее бы смотрелась в Quibi-формате», — понимаешь, что это, по сути, первая его большая, безоговорочно главная роль в кино. при этом Кристин Милиоти выглядит моложе и свежее, чем в «Как я встретил вашу маму»; выглядит как дебютантка. при этом — и будь проклят семантический ореол жанра, — ближе к концу ты, сам того не замечая, как-то смиряешься с этим не очень смешным и не таким уж изобретательным фильмом — как смиряешься с жизнью, состоящей из вереницы похожих дней. узнаешь себя, в общем, в герое Дж. К. Симмонса, умиротворенно наблюдающего, как дочь поливает кучу — вчера, сегодня, до скончания времен.

​​понятно, что это техническая ошибка, отсутствие реакции неповоротливого онлайн-ритейлера на стремительно (в данном случае — вполне предсказуемо) меняющийся мир, но хочется запечатлеть этот момент: на 27 июля 2020 года помпезный артбук «Секреты «Довода», обещающий раскрыть секреты нового фильма самого многозначительного режиссера современности, должен выйти 12 августа — за две недели до мировой премьеры самой картины.

как говорили в стародавние времена — «больше, чем фото»

​​в субботу открывается очередной Beat Film Festival, который в этом году будет вести сиамскую жизнь — раскинется, то есть, одновременно онлайн и офлайн. автора этого канала рекрутировали вести разговор Анны Наринской и Максима Семеляка после показа «Говорит Трумен Капоте»: вспомним, разумеется, подкосившую любимого писателя книгу, невидимые свету слезы и феномен романа-а-клеф — если, конечно, зрители не захрапят на фразе «Алмазный мой венец»; приходите повидаться. пару абзацев о самом фильме — и «Книготорговцах», после которых ноги сами несут в какую-нибудь отважную независимую лавку, — тут.

​​свежий ПВО — 27 августа. четыре короткие мысли, которые пришли в голову:

1) название для позднего Пелевина кажется непривычно, аскетично коротким. в действительности, у него встречаются и односложные («Смотритель»), и даже однобуквенные (t) заглавия, но экономность (прилагательное + существительное; такого давно не было — похоже, со времен «Желтой стрелы») все равно обращает на себя внимание.

2) визуальное решение обложки чем-то напоминает Empire V (видимо, из-за женского рта). предвосхищая очевидный вопрос — видали и хуже.

3) выведенный на обложке Elagabalus — с одной стороны, солнечное божество, которые ассоциируется с деньгами; с другой — римский император Гелиогабал (на ум, помимо прочего, приходит строчка Оксимирона с гомофобными коннотациями; в следующем году ему играть как раз в Empire V). собственно, все это работает на генеральную идею, которую мы стараемся развивать в последних текстах про Пелевина: главная тема этого неровного писателя — приключения, чтобы не сказать пресуществление капитала, тайная история золота («Золотой жук»), нефти («Македонская критика французской мысли») и других драгоценных субстанций. судя по всему, автор не отступает от нее и в этот — холостой — год. больше про выражение Sanct deo soli Elagabal можно прочитать на одном нумизматическом ресурсе.

4) по запросу Sol Invictus первой выводится песня одноименной группы, которая называется Against the Modern World — с весьма примечательным текстом. позволю себе выделить потенциальные кодовые слова, которые, возможно, сообщают что-то о сюжете романа.

So this is the West, a land we're meant to defend
Of happy slaves, who will babble to the end
Beneath the towers, where financiers roost
But above them the sun
That sings out an ancient truth
Against the modern world
On a hill that leads down to the sea
The last battalions of those who wait to see
The northern lights and the midnight sun
They await their sunrise
That they know will surely come
Against the modern world