А потом начинается модерн, он же ар-нуво, и художники берутся за Ромео и Джульетту с новыми силами. Утрированные страсти, любовь, смерть, красота погибели, скрипки воют истошно. Уильям Хатерелл иллюстрирует издание 1912 года как раз в этом стиле.

Всё понимаю, но — подсолнухи в веронском средневековом саду?..

Ко времени написания пьесы Шекспира. А действие её отнесено в новелле Да Порто, которую пересказывает Банделло, ко "временам Бартоломео делла Скалла", у Шекспира названного Эскалом. Он правил в Вероне с 1301 года до смерти своей в 1304, ещё и Америку-то не открыли.

Тоже Паоло и Франческа, но уже Данте Габриэля Россетти — и тёзка его Данте с Вергилием посередине. 1855, собрание Галереи Тейт.

А этот апофеоз конфетной коробки — "Франческа и Паоло" Климта-брата, Эрнста, около 1890 года, собрание Музея Бельведер. Гипергликемическая кома в золочёной раме, только целующихся голубков не хватает.

Давно и не мной замечено, что человек без должной саморегуляции сползает в магическое мышление. Естественный процесс, как рост волос — не стриги, не остановятся. Здесь можно долго рассуждать о том, почему магическое мышление для человека естественно, а для любого другого нужно заставлять ум правильно питаться и проходить десять тысяч шагов в день, но это отдельная тема, не о ней сейчас.
Уточню, что магическое мышление не равно вере в сглаз, венец безбрачия и пёсий чох, оно отвечает за всю картину мира. Всё повторяется, движение событий циклично, время делится на "тогда", охватывающее почти всё, чему ныне живущие не были свидетелями, там всё едино, и "сейчас" — вот некоторые черты, свойственные магическому мышлению. В классический период "тогда", условное прошлое, было по определению важнее, поскольку воспринималось как область авторитета, традиции и образца; предками данная, мудрость народная, исстари, искони и т.д. Сейчас мы наблюдаем распад подобного восприятия: распадается долго, как звёзды гаснут, но приоритет contemporary studies, изучения современности, ешь, пока не остыло, не на ровном месте вырос. У человека новейшего времени легендарное прошлое наступает уже вчера, "всегда" и "искони" заводятся тогда же: мои в остальном разумные студенты спрашивали, не сохранилось ли фотографий Алиеноры Аквитанской, — я подавила порыв ответить, что она уничтожила всё, когда ушла от мира в Фонтевро, эти шутки глупы и неприличны — потому что для них фотография была всегда, даже если знают фамилию Дагер, а то и Ньепс. "Всегда" — это не про знание истории, история хранится в мозгу на жёстком диске, а мы об операционной системе.

Отчего она у первокурсника XXI столетия магическая — оттого, что мозг человека не изменился не только со времён Аристотеля, но и со времён Гомера; почти, как вежливо оговорился довлатовский редактор. Всё норовит жить удобно, не соблюдая режим.

И о прекрасном.
Пол Ньюман читает. Фото Джона Хэмилтона, 1958.

А это богачество повешу отдельно, тем более, что в альбом больше десяти не лезет. "Паоло и Франческа", 1897 год, сэр Фрэнсис Бернард Дикси, один из главных мастеров-кондитеров викторианской эпохи, бесконечно писавший красивый, возвышенный и условно-исторический мармелад в шоколаде. Тут тебе и викинги декоративно горят на собственных похоронах, и китсова Belle Dame Sans Merci клонится нарядно с седла к рыцарю в балетной, вопреки латам, стойке, и Ромео с Джульеттой целуются, и святой Георгий разит дракона, а принцесса обнажённым плечиком светит, и Изольда в алом платье, расшитом каменьями, томится у окна — и каменья выписаны будьте-нате, и блики на золочёном подлокотнике кресла богатые.

Так плохо, что уже хорошо.