В сегодняшнем ночном обращении Зеленского наконец-то прозвучало про готовность «обсуждать нейтральный статус». Ну то есть акция точечного вразумления уже принесла какие-то первые плоды. Побоище надо заканчивать, чем скорее тем лучше, поэтому рискну предположить вариант повестки таких переговоров, буде они состоятся.

Больших вопросов, в моём понимании, всего три.

Первый, важный в логике всей архитектуры европейской безопасности: сохранение внеблокового статуса Украины, ограничения её или размещаемых на её территории кем-либо наступательных вооружений, в обмен на гарантии её безопасности — и, как заметил Зеленский, того, какая страна или страны выступят субъектами таких гарантий.

Второй, важный в логике уже именно российско-украинских отношений: вопрос о статусе русского языка и прав русских на Украине.

И третий, важный в контексте предшествующих конфликтов: Крым, ДНР, ЛНР и их статус.

Собственно, именно неготовность ни к каким компромиссам ни по одному из этих вопросов и является реальной причиной идущей сейчас войны.

Также остались ещё три вопроса, которые должны быть поставлены. Во-первых, это суд над палачами Дома Профсоюзов в Одессе и другими участниками преступлений против личности в период 2014-2022. Во-вторых, это вопрос водной деблокады Крыма. И в-третьих, это вопрос прекращения политики транзитного шантажа в газовой сфере.

Готовность идти до конца, «наложив» на мнение американцев и европейцев, Россия уже продемонстрировала более чем убедительно. Сейчас хорошо бы ещё продемонстрировать волю к миру и способность договариваться. При всех прочих — это лучше, чем завязнуть в войне надолго и потом ещё отстраивать там заново государство и экономику в условиях массового саботажа и диверсий. Понятно, что в самом крайнем случае «наложить» можно и на это, но я бы счёл более разумным найти всё же возможность избежать этого крайнего случая.

https://youtu.be/tLwfVfh9ATs сегодняшний мой эфир на рбк

В марте 2014-го, в разгар всеобщей эйфории по Крыму, я написал не радуюсь, потому что мы присоединили не полуостров — мы присоединили гражданскую войну. И почти сразу, когда вслед полыхнул Донбасс, этому пришло первое подтверждение. И тем не менее я был за Крым — именно потому, что в силу многолетнего своего украинского опыта имел достаточно объёмное понимание, с чем мы имеем дело. И ясно видел: рано или поздно если не мы, то нас.

Та гражданская война, в которую нас затянуло в 14-м — это была до времени сугубо внутриукраинская гражданская война, идущая к тому моменту уже не первое десятилетие. Поначалу, в первые годы, очень тихо, подспудно, как сейчас говорят «гибридно»; потом год от года всё жёстче. Если сильно упрощать её предмет, это была война за дерусификацию Украины; и те, кто её вёл, были в этом весьма успешны. У неё был великолепно разработанный нарратив и мощнейшее институционально-культурное и даже философское обеспечение нацбилдинга, которому другая сторона могла противопоставить только аморфную и обветшалую постсоветскую муть вроде той, которая составляет сейчас основной культурно-идеологический пакет у нас и поныне.

Различия в энергетике нарративов очень легко увидеть по тональности занимаемых позиций. Даже сейчас в нынешнем «нетвойне» очень много заплачек про «братский народ», а с «той» стороны это уже давно, задолго до 2014-го и «никогда мы не будем братьями», практически запрещённая формула. Нет никакого братства, была и есть вековая вражда; но, тем не менее, это такая «линия фронта», которую очень легко перейти и записаться из «врагов» в «свои». В одну, понятное дело, сторону. Да, большинство «украинствующих» сделали за эти годы из русских людей, таких же как мы, но это совсем не значит, что «мы один народ». Мы разделены кое-чем гораздо бОльшим, чем границы и даже чем язык: современная «украинская нация» даже и сейчас вполне себе двуязычна, но базовый антирусский код «прошит» в этих Филатовых, Даниловых и даже Аваковых задолго даже до 2014, не говоря уж о 2022. Это разделение на уровне своеобразного «символа веры».

Что опять же интересно, этот базовый антирусский код во многом заимствован из диссидентско-антисоветского кода коммунистических времён — именно поэтому наши хорошелицые чувствуют духовное родство с украинским режимом и легко прописываются там как родные, несмотря ни на какую «мову». Было бы неправильно называть его антиимперским — он по-своему вполне себе империалистический. Просто исходит из картины мира, в которой есть империя добра и есть империя зла, или, если угодно, империя свободы и империя рабства, и важно встать «на правильную сторону истории». Но, в свою очередь, диссидентский код, несмотря на всю антикоммунистическую обёртку, также прямо наследует раннему, досталинскому большевизму — той самой традиции, в которой Ленин называл царскую Россию «тюрьмой народов». И в этом смысле Путин даже преуменьшает его роль — она не только в создании украинской государственности в её нынешних границах, но и в основаниях её дерусификаторского доктринального ядра.

После того, как уже и мы, Россия, начиная с 2014, стали участниками этой гражданской войны, её основной предмет несколько трансформировался. В масштабах одной только Украины это была война за дерусификацию. В нынешних масштабах Украины-России-Белоруссии — это война за выбор русского пути. Очень упрощая — за то, быть ли обочиной чужого мира или всё-таки сохранить свой собственный. И здесь, если быть до конца честным, место всей наиболее последовательной антипутинской оппозиции, а равно и медиа-гламур-культур-элиты — конечно же, в окопах «борьбы с российской агрессией», «иного не дано», как выражались их исторические предшественники.

Так что всё по делу.

Ну а я — на противоположной от них стороне.

Ну и такое, отчасти техническое.

Никакой обычный человек не в состоянии долго сопротивляться окружающему его медиа- и смысловому потоку и контексту. Я даже не про стандартный медийный брейнвошинг, более тонкие вещи — начиная от окружения и заканчивая средой обитания (вплоть до названий улиц и стоящих на них памятников, конечно). Человек, то, как он думает, каких взглядов придерживается — продукт среды в гораздо большей степени, чем «своего ума». Свой ум вырастить — это вообще целое дело. Но кризисы типа нынешнего — это тот случай, когда голову сносит даже самым прошаренным и стойким. Даже если в их физической реальности ничего не происходит, всё только на экране. А особенно, тем более, если происходит.

Я когда-то тренировал медиааналитиков на терактах — они часто в то время случались. Норд-Ост, Беслан, Первомайское. Учил отслеживать медиапоток, вычленять источники, ньюсмейкеров, интерпретации, колебания размеров аудиторий, основные смысловые линии, позиции. И, самое главное, то, как одномоментно толпами сходят с ума ещё вчера вменяемые и разумные вроде как люди. Человек попросту слаб в такие моменты, у него включается и проявляется куча всяких реакций, которых он ещё вчера и сам в себе не подозревал.

В этом смысле я очень ровно отношусь ко всем, у кого другая точка зрения, чем у меня — просто я понимаю, из чего, из каких компонентов она складывалась, почему она именно такая. Легко могу себе представить сценарии — например, сложись у меня в том же 94-м быстротечная студенческая любовь с одной национально-свидомой барышней из Каменца-Подольского, учившейся в то время в Могилянке, куда я тогда приезжал на студенческую практику, я бы вполне мог остаться там — студентом, аспирантом, может быть со временем взял бы гражданство. Прошло бы несколько лет — и, несмотря на всю московскую и курскую родню, был бы уже вполне вписанным представителем киевской гуманитарной интеллигенции. По-украински я неплохо говорил даже тогда, а спустя несколько лет и вовсе бы освоил его ещё даже и с фонетикой, хватило б заморочиться. И наверняка сейчас бы стоял в очереди за автоматом, строча попутно в блог проклятия на голову «пуйла» и русских оккупантов.

Но у меня родилась раньше срока младшая сестра, и я тогда, осенью-94, купив по-быстрому киевский торт на Крещатике, прыгнул в поезд и поехал домой к маме. И жизнь пошла совсем по другому сценарию, и сформировала меня именно таким, какой я есть сейчас, с той картиной мира, которая у меня есть сейчас.

А потому нет у меня и ненависти или вражды к ним, и не задевают меня их проклятия — но в то же время не убеждают и их оценки происходящего. Правда, надо быть очень стойким и внутренне зрелым человеком, чтобы уметь видеть поверх всех этих волн, особенно когда они такие мощные, как сейчас. Но тем не менее уметь сохранять холодную голову и не дать её снести ни чужой пропаганде, ни особенно своей — важнейшее из искусств в нашем мире.

Чему я, как патриот Отечества, действительно радуюсь, безотносительно к самой войне (по поводу которой радоваться нечему) — так это, как ни странно, развернувшейся кампании по изоляции России. Для многих, включая и многих вполне лояльных Путину людей, именно это и есть самое болезненное. Но по мне так это как раз абсолютно необходимая, хотя и очень горькая пилюля.

Дело в том, что тот «разъём» для подключения к большому миру, через который мы с ним коннектились, организовывал общество вокруг себя, и организовывал совершенно определённым образом. Сверхбогатые, в том числе и коррупционеры, вывозили «туда» миллиарды, покупали «там» дорогую недвижимость, вывозили семьи в конечном итоге на ПМЖ. Немногочисленный средний класс имел ограниченную (в основном финансово) свободу перемещений, но и только. «Нижний средний» в лучшем случае мог себе позволить олл-инклюзив в Турции раз в год; а большинство и вовсе видело этот самый «лучший мир» только на экранах. И этот порядок вещей цементировался, превращался в наследственно-сословный.

Собственно, это и был такой колониализм — когда ресурсы контролируют те, кто имеет привилегированный, «эксклюзивный» доступ к благам «первого мира», а через это «первый мир» делает их послушными проводниками своих экономических и политических интересов. И в реалиях устройства мира до 24.02.22 не было вообще никакого способа это как-то поменять — когда я недавно пересмотрел известное выступление стенфордской студентки Д.Навальной, я понял для себя всё про «прекрасную Россию будущего»: менять предполагается только фамилии. И никакого другого разъёма у них для нас нет.

Сейчас нас пугают многолетним прозябанием под санкциями в формате Кубы, Ирана или Северной Кореи. Но в то же время как-то забывают, что Китай на наших глазах как раз и умудрился стать второй, если не первой экономикой мира, не вылезая из-под санкций после событий на площади Тяньаньмэнь. На это мне скажут — мы не Китай; но мы и не Куба. Я имею в виду, что всё в наших руках — в большей степени, чем раньше.

Политический и общественный режим в новой «поствоенной» реальности изменится очень сильно, намного сильнее, чем он менялся за последние двадцать лет — просто потому, что отомрёт целый ряд фундаментальных процессов, которые его конституировали. Придётся радикально обновлять элиты, причём это произойдёт естественно: нынешние просто не смогут сохраниться в этом brave new world.

И главное, придётся наконец отвечать (в первую очередь самим себе) на тот вопрос, который я задал несколько дней назад: «чего это мы такие борзые?» Теперь нахождение на него очень хорошо обоснованного ответа — такой же вопрос выживания, как и подлётное время гипотетических натовских ракет из Харькова.

Один мой читатель — к слову, киевлянин и украинский лоялист — обратил моё внимание на одно очень характерное определение легитимности: это «право власти стрелять по своим, одобренное обществом». На что я ему заметил — «тут самое интересное — это кто такие «свои». На что он мне сказал, что главная причина неустойчивости «русской системы управления социумом» — это непонимание того, что не государство, а общество определяет, кто такие «свои».

Подумав, я понял, что он прав. В частности, я сам для себя определяю, кто для меня «свои», а кто «не свои», и никакое «государство» — равно как, тем более, и «общество», мне в этом отношении не указ. И в нынешней ситуации определил для себя так: что бы и как бы там ни было, свои для меня — это русская армия, а «не свои» — все, кто решил для себя встать так или иначе на сторону тех, с кем она воюет. Готов я всерьёз ответить за этот выбор? Да. Потому что это мой собственный нравственный выбор, сделанный добровольно, осознанно и не обусловленный ничем и никем внешним. Но это, если угодно, просто дисклеймер, чтобы не читали дальше те, для кого эта позиция в принципе неприемлема и нестерпима.

Тем не менее всё, что будет написано далее, имеет лишь одно табу: я не обсуждаю и не оцениваю само решение о «специальной операции». Этот вопрос считаю для себя этичным обсуждать только непублично и в узком доверенном кругу, и только после того, как она закончится. Сейчас же я исхожу из того, что вся инфосфера существует в режиме военной пропаганды и массового психоза, и любое, и тем более неосторожное слово — имеет кровавую цену. Да, для своих в первую очередь. Но для самом деле и для всех несвоих тоже — вот тут хотел бы внести ясность.

Наблюдаемый нами вселенский залп пацифистской борьбы с русской агрессией — в своём роде красив и убедителен: ещё бы, это продукт лучших в мире сценаристов и продюсеров. Тезис о том, что истинная цель этой самой «агрессии» — предотвратить, сделать невозможной, пусть даже ценой т.н. «изоляции», такую войну, где гибнуть будут уже не тысячи, а миллионы и миллионы — никогда не пробьётся сквозь этот глянец. Но про это гораздо лучше меня всё объяснил Адам Маккей в фильме Don’t Look Up, не буду повторяться. Те, кто надо, это и так понимают, а кто не надо — пусть дальше воюют себе за мир.

Однако есть такой принцип: обороноспособность страны — это не только боевая мощь её вооружённых сил, но и способность социальной и политической систем выдерживать то запредельное давление и перегрузки, которые неизбежно сопровождают любой военный конфликт. В данный момент эту проверку на излом проходит отнюдь не украинская, а российская политическая и общественная система.

Почему? По ключевым факторам.

1). Решение о вторжении принято в Москве, а не в Киеве; соответственно, главный вопрос любой войны — о том, является ли она справедливой — это наш вопрос, а не их. Даже Иван Грозный в своё время собирал Земский Собор, чтобы выработать общее решение по поводу Ливонской войны. Путин для этого ограничился Совбезом — тем самым собрав лично на себя эту ответственность. Но, как мы теперь видим, известный и многократно звучавший призыв наших самых известных оппозиционеров к западным лидерам «не наказывать граждан, наказывать властителей» никто никогда не примет во внимание — все объявленные санкции заготовлены именно для граждан, всех без разбора на то, у кого какой флаг на аватарке. Логика понятна: противник (назовём вещи своими именами) говорит всем и каждому в России: его, Путина, легитимность теперь лежит на этой чаше весов, и теперь либо его власть, либо «мир и всё как раньше». Именно поэтому Зеленскому бьют по рукам, чтобы не вздумал несмотря ни на что идти ни на какие переговоры. В принципе это тот же самый посыл, который сам Путин отправил на Совбезе «украинским военным», только изъявленный на куда более мощном языке действий. Или валите свой режим — или навсегда вон из «цивилизации».

2). А что мы? Насколько мы в этом смысле обороноспособны?

Как я всегда писал, дееспособная политическая система — это система обсуждения, согласования и реализации ключевых решений. А наша в её нынешнем виде — скорее система недопуска и блокировки «кого не надо», для любых других задач она так себе пригодна. Наша феодально-рентная экономика, наше классово-сословное общество, наша расслабленно-потребительская культура повседневности — это вообще не про нагрузки такого масштаба. Значительная часть провластной элиты, и в т.ч. примерно вся привластная богема — «друзья в хорошую погоду», что мы и увидели сейчас по параду каминг-аутов. Но у меня нет к ним вопросов — это элита «мирного времени», «дети долгого лета», как выражалась Кейтлин Старк.

(Продолжение следует)

К предыдущему.

Сегодня четыре часа комментировал в прямом эфире события на РБК — канал, как известно, деловых новостей. Основная часть обсуждения была посвящена не ходу боевых-дипломатических-политических действий, а санкциям — включая и взаимное закрытие неба. Эксперты из разных отраслей много рассуждали о том, «выгодны» они тем, кто их вводит, или же «невыгодны». А я думал о том, что, конечно, убытки были подсчитаны, причём сильно заранее — но вряд ли они вообще были сколь-либо весомым аргументом. Это ещё одно сущностное отличие логики торговли, которая была «вчера», от логики цивилизационного противостояния, которая восторжествовала «сейчас».

Это большая иллюзия, чтобы не сказать разводка — думать про современную англосаксонскую цивилизацию, что она будто бы ослабла, размякла, утратила боевой дух и пассионарность. Они были и есть великие воины, может быть, вообще лучшие в мире. Просто радикально изменилась концепция войны — и вот сейчас мы в прямом эфире испытываем на себе, что такое полноценная война XXI века. Да, в непосредственном физическом измерении она ведётся, как они это тоже блистательно умеют организовать, «до последнего украинца» — что, кстати, особо и не скрывается: пока в Киеве раздают автоматы, в Вашингтоне заявляют, что американских войск там не будет. Умирать — дело туземцев; их именно такими и выращивали все последние десятилетия: чтоб умирали вместо белых людей за эту самую «цивилизацию». А всё остальное — включая и аннексии с контрибуциями — по традиции организуют уже в свою пользу.

То, как нагнули пытавшихся до последнего рыпаться континентальных лидеров — отдельный блестящий кейс для учебника истории. «Боши заплатят за всё», как выражался когда-то Клемансо, но теперь уже и его прямой наследник в числе тех, кого расчехляют за компанию. Что уж говорить про весь остальной Евросоюз — там просто методички прислали, не заморачиваясь, и вот тебе демократическое волеизъявление такого уровня единогласности, что КимЧенЫн с Кадыровым могут позеленеть от зависти.

Но, если уж включать режим «исторических лекций», то у меня своего рода дежавю: то, что происходит между Россией и Украиной сейчас, сильно напоминает то, что произошло после ухода Британии из Британской Индии. Разделив её на собственно Индию и Пакистан, и организовав ситуацию перманентного то холодного, то горячего конфликта (в т.ч.и территориального) и взаимной ненависти между ними, тем самым надёжно сохранили и тех, и других в своей цивилизационной орбите. И не случайно, скажем, сейчас больше половины всего мирового софта пишут за копейки учившие с детства английский индусы, а зарабатывают на нём всё те же белые господа. Ну а про Пакистан и тем более понятно — он стал великолепной базой для афганской спецоперации, ставшей фатальной для СССР.

Чем бы ни закончилось наше теперешнее «индо-пакистанское обострение», будет плохо, если мы вообще не извлечём из него нужных уроков для себя. И, знаете, главный промежуточный вывод, который я пока себе фиксирую — неприятный для нас, но крайне полезный на будущее — известное спартанское «чтобы говорить так, ты должен иметь за спиной иной город». Тот город, который сегодня у нас за спиной — оказался во многих смыслах нашим самым слабым местом. Куда более слабым, чем наша армия — родная, любимая и замечательная, но город должен быть, стать — сильнее, чем есть. Большая, очень-очень долгая задача.

То, как именно происходило формирование монолитного (поначалу не очень, но за эти дни да) антироссийского консенсуса у европейской (и известной части российской) аудитории. Украинские пропагандисты решали сложную задачу: надо было одновременно транслировать на Россию миролюбие и пацифистскую-почти-братскую солидарность, на Европу и мир — «мы тут воюем и умираем за всех вас/нас», а внутрь — мобилизационный сигнал «все на борьбу с оккупантами», «всеобщая мобилизация» и «никаких переговоров», «мочи агрессора».

Как это решалось? Через определённым образом выстроенный ценностный ряд. Чьё дело правое.

Путин, по его же собственным словам, воюет за что? Против «нацистов» (кого-кого?), против НАТО (то есть на самом деле против вас, европейские братья), за «ядерную безопасность» (ужас-ужас, ядерная война, даже думать об этом не хочется) и за «народные республики» (то есть сепаратистов и прокси).

А за что Зеленский? Как это за что — известно: за свободу-демократию (ну, это мы тут все), евроатлантическое единство (обнимемся) и самостоятельность своего маленького государства от чужого большого (вечная драма любой страны в Европе, которой помыкают сразу Вашингтон, Брюссель и Берлин с Парижем). Да ещё и боевые действия идут на его территории, прямо у столицы и крупных городов, гуманитарная катастрофа в прямом эфире, а завтра и у вас, он сошёл с ума, остановите его срочно и накажите по полной.

Чья версия — глазами любого вообще европейца — выглядит убедительнее? Никакими трупами донбасских учительниц не перебьёшь — в конце концов, сами виноваты, уезжали бы в свою Россию, да к тому же и Путин тоже в Чечне не миндальничал.

Что до жупела «нацизма», то я ещё в 2005 году развёрнуто описывал давно уже шедшую к тому времени всеевропейскую гуманитарную работу, имеющую целью, скажем так, несколько скорректировать устоявшуюся после Нюрнберга догму по вопросу. Новые, сложившиеся после распада СССР реалии потребовали этого сразу же. У меня это называлось «меньшее зло». На первом ходу выстраиваются программирующие тождества Гулаг=Освенцим, Голодомор=Холокост, Сталин=Гитлер, коммунизм=фашизм, под общим брендом «тоталитаризма» и «диктатуры». На втором же схема переворачивалась и объяснялось, что нацизм это, конечно, зло, тут все согласны, да, но по сравнению с советским коммунизмом он всё же в некоторой степени меньшее зло. И даже в известной дозировке необходимое — как минимум, для сдерживания того, большего. Сейчас, в начале 2020-х, это уже константа: не вам, наследникам Сталина, пугать всех Гитлером, вы нас поработили и угнетали даже хуже и сильно дольше него. И вообще: евреев он, конечно, зря (хотя… тссс…), а вот коммунистов по делу, и все мы опять же в душе хоть умеренные, но националисты. Короче, «не работает».

Отсюда тезис. Три месяца было беспрерывных переговоров и визитов. Кто только ни побывал за «длинным столом». Плюс Женева, плюс Байден. Но факт в том, что ни в этих персональных разговорах, ни в последующем выстраивании уже публичной версии объяснения известных решений наши начальники упорно транслировали лишь свою картину мира — но втуне. А вот украинцы, надо отдать им должное, чётко распараллелили вообще разные нарративы «для своих», «для мира» и «для российских друзей», и умудрились протранслировать в каждую из сторон нужную им. Ещё и для Эрдогана сделали отдельную — про Крым и российский ЧФ там глазами неоосманиста.

Хозяйке на заметку, что называется.

Заметки по инфовойне.

Важнейший инструмент, показавший свою не только информационную, но и боевую эффективность — быстрый деанон. Например, как только кто-то из местных постит куда бы то ни было фото или видео стоящей во дворе украинской техники, снятой из окна, спецгруппы его немедленно вычисляют по сетевому следу и сразу спецы приходят к блогеру с «разъяснительными мероприятиями» — за демаскировку, бо сдал врагу расположение. Наоборот, съёмка «зетов» является действием социально одобряемым, ибо помощь фронту: их тут же тиражируют — что полезно в том числе и для задач военной разведки. Именно поэтому у внешнего наблюдателя, сидящего на лентах, создаётся впечатление, что всё там наводнено русскими танками, а украинских как бы и нет, хотя всё время идут бои, только они как бы с тенью. Но сожжённую свою технику снимать/постить можно — нужны картинки оккупантских злодейств.

Следующий момент — выигрыш войны интерпретаций. Обратите внимание на темники, которые рассылают теперь уже и по открытым пабликам украинские спецы по инфовойнам. Там сразу даются и готовые инфоповоды, в тч с графикой и видео, и готовые способы подачи/реакции, а также ГЦА — группы целевых аудиторий. Например, фото обгорелого трупа в российской форме, указание локации, сканы документов и тут же призыв к солдатским матерям — спросите у Путина, за что гибнут ваши дети! И дальше — только репостить, примерно во всех тематических комьюнити, чатах и по личным контактам.

Захват внимания. Сейчас Зеленский выходит со своими короткими мотивационными роликами по нескольку раз в день. С российской же стороны — только Конашенков раз-два в сутки зачитывает сводки с телепромпта. Надо ли говорить, что даже в российском сегменте сети понятно у кого из них больше доля экранного времени и внимания.

Вам пишу, дорогой Генштаб ВС РФ.

Вечером был взлом моего акк в фб. Сейчас заморожен

Ключевая уязвимость российской позиции насчёт «денацификации» в том, что «калибрами» и «градами» трудно бороться с идеологией — вполне людоедской, не без этого, но именно идеологией, структурированной и укоренённой, дающей адептам довольно чёткую и ясную картину мира. Даже смена одних начальников на других и одних законов на другие тут мало помогает, а пока и до этого далеко. Чтобы бороться с системой взглядов, нужно предложить свою систему взглядов. И это я считаю ключевым дефицитом ситуации, а проблемы в «информационной войне» и в объяснении/донесении миру своей позиции лишь одним из многочисленных следствий этого дефицита.

Для меня в любой войне один из самых важных аспектов — борьба за умы в части того, на чьей стороне правда. Глазами «глобального мира» (а точнее, «глобального Запада», выдающего себя в инфосфере за глобальный мир) тут двух мнений быть не может: Россия вторглась, она агрессор, изгой, Украина защищает свою свободу на своей территории, правда на её стороне. У России же довольно уязвимая позиция, которую трудно обосновать во внешнем мире, где все видят только одно: большая страна напала на маленькую.

Тем не менее есть ряд несообразностей в этом раскладе.

Самое простое. Если с той стороны воюют за правду, почему именно оттуда льётся такой поток фейков и откровенной лжи? «Информационная война», говорят они. Но я не понимаю. Дезинформационная скорее уж тогда. Это раз.

Второе. Если агрессор — лично Путин и верхушка российской власти; если, как нас активно убеждают, в самом российском обществе раскол по этому вопросу. Тогда почему санкции целиком направлены на то, чтобы наказать всю страну и всех её граждан, по принципу коллективной ответственности? Из этого следует одно: что новая этика «гибридной войны» избавилась от любых сантиментов по части «страданий мирного населения».

Третье. История с санкциями показала максимально наглядно, что в уютном глобальном мире почти вся инфраструктура является «объектом двойного назначения» и может быть использована как средство войны — от авиационных технологий до цифровых сервисов. Есть хозяева мира, а ты просто юзер — по отношению примерно ко всему, на что, как ты думал, у тебя есть право собственности. Даже твой смартфон на самом деле не твой: его могут в мгновение превратить в кирпич те, кому не нравится правительство твоей страны. Твои деньги, особенно цифровые — не твои. Твоя собственность не твоя. Не говоря уж о таких мелочах, как свобода информации и мнений. В порядке вещей — тебя дискриминировать и поражать в правах только за национальность или гражданство. Важно понимать: «та сторона» демонстрирует и защищает сейчас именно такой «порядок вещей».

И в этот момент я перестаю верить их столь убедительно демонстрируемой солидарности. Потому что меня он не устраивает. Сильнее, чем потенциально-ядерная Украина.

Утром 24-го, перед тем, как сформулировать свою позицию по поводу происходящего, я задал сам себе несколько вопросов, буквально глядя в зеркало.

1. Ты понимаешь, что за этот выбор, причём любой, придётся ответить вообще всем — начиная (уже точно) от привычного образа жизни и заканчивая, возможно, ею самой? — Да.
2. Ты понимаешь, что от твоей позиции вообще ничего не зависит — будь ты за или будь ты против, оно всё равно пошло бы так, как идёт? — Да.
3. Ты понимаешь, что большинство твоих сограждан пока даже не представляют, что их может ждать? — Да.
4. Признаёшь ли ты за главой своего государства полномочия принимать единолично такие решения за тебя и за всех них? — Ох. Да.
5. Что определяет твой выбор? — Только одно: то, на чьей стороне правда.
6. Почему ты думаешь, что правда на нашей стороне? — Потому, что с той стороны — тридцать лет лжи, и я им всем не верю ни в одном слове. Правда не может быть там, где всё основано на лжи.
7. Хотел бы ты того, что происходит? — Нет.
8. Была ли возможность избежать того, что происходит? — Не знаю.
9. Как ты относишься к тем, кто сделал другой выбор? — Это их выбор. И я их понимаю: в той картине мира, в которой они живут, он наиболее вероятно будет именно таким. И я был бы как они, если бы не видел того, чего не видят они.
10. Что ты будешь делать в этот и последующие дни? — Молиться о мире. Каждый день. Но в то же время помнить, кто в этой войне наши.

«Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше: увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся…» (из стихиры Сыропустной недели).

Наблюдаю страдания по поводу наступающих потребительских трудностей в связи с массовым исходом западного бизнеса из пределов проштрафившегося Отечества. Держу принцип: не дать себя индоктринировать ни чужой пропаганде, ни своей. Своя нам объясняет, что это всё «налог на суверенитет», как выразился Лавров. Чужая требует каяться, что из-за правителей-милитаристов страдают простые пользователи потребительских благ.

Сам же думаю вот что.

Если б решение начать «спецоперацию» было и моим тоже — например, на референдуме — я бы согласился с логикой «налога на суверенитет». Но меня не спрашивали. С другой стороны, в ситуации, когда люди — в том числе и твои же сограждане в военной форме — в зоне боевых действий теряют здоровье и жизнь, страдания по поводу закрытия Икеи выглядят бесстыдным лицемерием.

Путинскую систему много лет описывали в категориях неформального «общественного договора»: власть «даёт людям пожить», а люди «не лезут в политику», молчаливо соглашаясь на монополию этой самой власти на принятие практически любых решений. Собственно, поэтому так тряхнуло в 18-м по поводу пенсионной реформы: это было воспринято многими как нарушение властью своей части обязательств. Но сейчас эта конструкция может подвергнуться куда более сильному испытанию.

И здесь в среднесрочной перспективе (то есть после завершения активной фазы конфликта на Украине) два варианта. Либо, что все сейчас считают наиболее вероятным, система окончательно уходит в полицейщину на основаниях мобилизационного режима. Либо же, жёстко очертив «красные линии», в то же время вне их пределов наоборот ослабляет гайки, восполняя дефицит материальных благ политическими, экономическими и прочими свободами. Второй вариант в нынешних реалиях кажется почти фантастическим, но мне он видится, наоборот, объективно неизбежным — именно в логике «налога на суверенитет». No taxation without representation, как учили организаторы Бостонского чаепития.

Мартин Ван Кревельд написал в 2008-м книгу «Трансформация войны». Сейчас она, конечно, уже устарела, но всё же я ему благодарен — он на многое открыл глаза, и поэтому я ничему не удивляюсь из того, что происходит сейчас. Пишу заметки в стол по горячим следам про принципы «сетевой войны», «единую шину данных» и «потребительские технологии двойного назначения», потом буду публиковать по готовности.

Сейчас же хотел обратить внимание вот на что. Задним числом очень любопытно выглядят два последних года. Например, ковид-пандемия. По сути, они были периодом, когда население именно тех стран, которые сейчас в той или иной мере вовлечены в конфликт, приучилось к «деглобализованному» миру и мобилизационным сценариям.

Я очень хорошо помню, как, прорвавшись ровно два года назад сначала в Россию последним самолётом из Гаваны — потом закрыли небо — приехал в пустой офис и сидел там, слушая ездящие вокруг квартала полицейские громкоговорители: «граждане, оставайтесь дома, всем оставаться дома…» Маски, дистант в школах, работающая в авральном режиме медицина первой помощи, куар-коды и повсеместная проверка документов, рассредоточение (социальная дистанция)… Всё это, кроме собственно пандемийной составляющей, ещё и признаки военного положения.

Или взять казахстанский конфликт в январе, возникший буквально на ровном месте и потребовавший вмешательства войск ОДКБ. Представьте, если бы власть там не устояла и он бы разросся в полноценную гражданскую войну. Украинской бы не было; а при этом семь или восемь областей России уже были бы на военном положении — от Астраханской до Омской. Отсюда более-менее ясно, что он, конечно, тоже был не сам по себе вдруг — это была судорожная импровизация «отвлекающего удара».

И такого в «довоенных» годах много — под углом нынешних событий иначе выглядят и пенсионная реформа, и закон об иноагентах, и профицитный бюджет, и закрытие «Мемориала», и весь сюжет с Навальным, — но и, например, выборы Байдена, и афганская эвакуация, и вся эта олимпийско-допинговая разборка, и выпиливание по беспределу RT из западной медиасферы, и уж конечно свистопляска вокруг «Северного потока».

И это заставляет по-другому поставить вопрос о «точке невозврата». Самый простой (пропагандистский) ответ, конечно — Крым; но я ещё не потерял память, я хорошо помню, какая жёсткая антироссийская кампания была развёрнута на Западе в преддверии Сочинской олимпиады, ещё когда президентом был Янукович, Крым — украинским, а Родченков — на зарплате у Мутко.

В общем, задним числом понятно, что уже очень и очень давно «всё к тому шло».

Начинаю потихоньку объяснять про концепцию сетевой войны

И поскольку в прямом эфире в общем-то мало что объяснишь, текстовый комментарий по поводу сетевых, или, несколько более устоявшийся термин, «сетецентрических» войн — network-centric warfare.

Первое. Основная идея — построение «единой шины данных», объединяющей в себя управление собственно боевыми операциями, информационной войной, экономической войной, инфраструктурной войной, дипломатической войной, психологическими спецоперациями и т.д. Является своеобразным синтезом модной в середине ХХ века доктрины Фуллера об «экономической войне» с современной теорией кибервойн.

Если совсем на пальцах и по-простому, это в первую очередь о том, что каждое орудие войны, вплоть до личного стрелкового оружия, должно быть снабжено экшн-камерой, транслирующей видеокартинку своей работы во внутреннюю сеть в режиме 24/7. В ту же сеть поступают непрерывным потоком данные со всех возможных источников — от стоящих на улицах веб-камер до смартфонов, которыми снимают происходящее обыватели. Всё это формирует соответствующий объём «big data», из которой умные машины вычленяют самое важное и формируют наиболее точную и адекватную картину реальности для тех, кто управляет боевыми действиями, а также подсказывают им готовые решения и инструкции.

Во-вторых, NCW-концепция, вслед за Фуллером, исходит из того, что субъектом войны (и, соответственно, объектом атаки) является не только действующая армия, но и стоящее за ним государство и общество, все вплоть до последнего человека. Иными словами, такая война является тотальной, практически без разделения на комбатантов и некомбатантов. Система распознавания лиц «узнаёт» военного на видеокартинке с дрона, искусственный интеллект устанавливает его личность по базе персональных данных, вычисляются его адрес прописки и ФИО родных и близких — с ними начинается работа: от «писем счастья» до взлома персональных аккаунтов с целью сбора дополнительной информации.

В-третьих, она поддерживает идею «обезглавливающего удара» — объектом атаки должны быть не сами военные, а те, кто им отдаёт приказы. Причём даже не на персональном уровне, а на уровне политического режима как такового. Так, задача «потребительской войны» сейчас — попытаться спровоцировать массовое недовольство граждан резким падением качества жизни вследствие ограничения доступа к привычным потребительским благам, и далее канализировать это недовольство на власть. Идеологи NCW резонно рассуждают, что российский обыватель поддерживает Путина и «российский милитаризм» до тех пор, пока вся война происходит для него исключительно в телевизоре, а там, конечно, одни победы; но как только удаётся заставить страдать этого обывателя, ударив по его «структуре повседневности», его лояльность будет поколеблена.

Буду дальше описывать это более развёрнуто.