К предыдущему.

Сегодня четыре часа комментировал в прямом эфире события на РБК — канал, как известно, деловых новостей. Основная часть обсуждения была посвящена не ходу боевых-дипломатических-политических действий, а санкциям — включая и взаимное закрытие неба. Эксперты из разных отраслей много рассуждали о том, «выгодны» они тем, кто их вводит, или же «невыгодны». А я думал о том, что, конечно, убытки были подсчитаны, причём сильно заранее — но вряд ли они вообще были сколь-либо весомым аргументом. Это ещё одно сущностное отличие логики торговли, которая была «вчера», от логики цивилизационного противостояния, которая восторжествовала «сейчас».

Это большая иллюзия, чтобы не сказать разводка — думать про современную англосаксонскую цивилизацию, что она будто бы ослабла, размякла, утратила боевой дух и пассионарность. Они были и есть великие воины, может быть, вообще лучшие в мире. Просто радикально изменилась концепция войны — и вот сейчас мы в прямом эфире испытываем на себе, что такое полноценная война XXI века. Да, в непосредственном физическом измерении она ведётся, как они это тоже блистательно умеют организовать, «до последнего украинца» — что, кстати, особо и не скрывается: пока в Киеве раздают автоматы, в Вашингтоне заявляют, что американских войск там не будет. Умирать — дело туземцев; их именно такими и выращивали все последние десятилетия: чтоб умирали вместо белых людей за эту самую «цивилизацию». А всё остальное — включая и аннексии с контрибуциями — по традиции организуют уже в свою пользу.

То, как нагнули пытавшихся до последнего рыпаться континентальных лидеров — отдельный блестящий кейс для учебника истории. «Боши заплатят за всё», как выражался когда-то Клемансо, но теперь уже и его прямой наследник в числе тех, кого расчехляют за компанию. Что уж говорить про весь остальной Евросоюз — там просто методички прислали, не заморачиваясь, и вот тебе демократическое волеизъявление такого уровня единогласности, что КимЧенЫн с Кадыровым могут позеленеть от зависти.

Но, если уж включать режим «исторических лекций», то у меня своего рода дежавю: то, что происходит между Россией и Украиной сейчас, сильно напоминает то, что произошло после ухода Британии из Британской Индии. Разделив её на собственно Индию и Пакистан, и организовав ситуацию перманентного то холодного, то горячего конфликта (в т.ч.и территориального) и взаимной ненависти между ними, тем самым надёжно сохранили и тех, и других в своей цивилизационной орбите. И не случайно, скажем, сейчас больше половины всего мирового софта пишут за копейки учившие с детства английский индусы, а зарабатывают на нём всё те же белые господа. Ну а про Пакистан и тем более понятно — он стал великолепной базой для афганской спецоперации, ставшей фатальной для СССР.

Чем бы ни закончилось наше теперешнее «индо-пакистанское обострение», будет плохо, если мы вообще не извлечём из него нужных уроков для себя. И, знаете, главный промежуточный вывод, который я пока себе фиксирую — неприятный для нас, но крайне полезный на будущее — известное спартанское «чтобы говорить так, ты должен иметь за спиной иной город». Тот город, который сегодня у нас за спиной — оказался во многих смыслах нашим самым слабым местом. Куда более слабым, чем наша армия — родная, любимая и замечательная, но город должен быть, стать — сильнее, чем есть. Большая, очень-очень долгая задача.

То, как именно происходило формирование монолитного (поначалу не очень, но за эти дни да) антироссийского консенсуса у европейской (и известной части российской) аудитории. Украинские пропагандисты решали сложную задачу: надо было одновременно транслировать на Россию миролюбие и пацифистскую-почти-братскую солидарность, на Европу и мир — «мы тут воюем и умираем за всех вас/нас», а внутрь — мобилизационный сигнал «все на борьбу с оккупантами», «всеобщая мобилизация» и «никаких переговоров», «мочи агрессора».

Как это решалось? Через определённым образом выстроенный ценностный ряд. Чьё дело правое.

Путин, по его же собственным словам, воюет за что? Против «нацистов» (кого-кого?), против НАТО (то есть на самом деле против вас, европейские братья), за «ядерную безопасность» (ужас-ужас, ядерная война, даже думать об этом не хочется) и за «народные республики» (то есть сепаратистов и прокси).

А за что Зеленский? Как это за что — известно: за свободу-демократию (ну, это мы тут все), евроатлантическое единство (обнимемся) и самостоятельность своего маленького государства от чужого большого (вечная драма любой страны в Европе, которой помыкают сразу Вашингтон, Брюссель и Берлин с Парижем). Да ещё и боевые действия идут на его территории, прямо у столицы и крупных городов, гуманитарная катастрофа в прямом эфире, а завтра и у вас, он сошёл с ума, остановите его срочно и накажите по полной.

Чья версия — глазами любого вообще европейца — выглядит убедительнее? Никакими трупами донбасских учительниц не перебьёшь — в конце концов, сами виноваты, уезжали бы в свою Россию, да к тому же и Путин тоже в Чечне не миндальничал.

Что до жупела «нацизма», то я ещё в 2005 году развёрнуто описывал давно уже шедшую к тому времени всеевропейскую гуманитарную работу, имеющую целью, скажем так, несколько скорректировать устоявшуюся после Нюрнберга догму по вопросу. Новые, сложившиеся после распада СССР реалии потребовали этого сразу же. У меня это называлось «меньшее зло». На первом ходу выстраиваются программирующие тождества Гулаг=Освенцим, Голодомор=Холокост, Сталин=Гитлер, коммунизм=фашизм, под общим брендом «тоталитаризма» и «диктатуры». На втором же схема переворачивалась и объяснялось, что нацизм это, конечно, зло, тут все согласны, да, но по сравнению с советским коммунизмом он всё же в некоторой степени меньшее зло. И даже в известной дозировке необходимое — как минимум, для сдерживания того, большего. Сейчас, в начале 2020-х, это уже константа: не вам, наследникам Сталина, пугать всех Гитлером, вы нас поработили и угнетали даже хуже и сильно дольше него. И вообще: евреев он, конечно, зря (хотя… тссс…), а вот коммунистов по делу, и все мы опять же в душе хоть умеренные, но националисты. Короче, «не работает».

Отсюда тезис. Три месяца было беспрерывных переговоров и визитов. Кто только ни побывал за «длинным столом». Плюс Женева, плюс Байден. Но факт в том, что ни в этих персональных разговорах, ни в последующем выстраивании уже публичной версии объяснения известных решений наши начальники упорно транслировали лишь свою картину мира — но втуне. А вот украинцы, надо отдать им должное, чётко распараллелили вообще разные нарративы «для своих», «для мира» и «для российских друзей», и умудрились протранслировать в каждую из сторон нужную им. Ещё и для Эрдогана сделали отдельную — про Крым и российский ЧФ там глазами неоосманиста.

Хозяйке на заметку, что называется.

Заметки по инфовойне.

Важнейший инструмент, показавший свою не только информационную, но и боевую эффективность — быстрый деанон. Например, как только кто-то из местных постит куда бы то ни было фото или видео стоящей во дворе украинской техники, снятой из окна, спецгруппы его немедленно вычисляют по сетевому следу и сразу спецы приходят к блогеру с «разъяснительными мероприятиями» — за демаскировку, бо сдал врагу расположение. Наоборот, съёмка «зетов» является действием социально одобряемым, ибо помощь фронту: их тут же тиражируют — что полезно в том числе и для задач военной разведки. Именно поэтому у внешнего наблюдателя, сидящего на лентах, создаётся впечатление, что всё там наводнено русскими танками, а украинских как бы и нет, хотя всё время идут бои, только они как бы с тенью. Но сожжённую свою технику снимать/постить можно — нужны картинки оккупантских злодейств.

Следующий момент — выигрыш войны интерпретаций. Обратите внимание на темники, которые рассылают теперь уже и по открытым пабликам украинские спецы по инфовойнам. Там сразу даются и готовые инфоповоды, в тч с графикой и видео, и готовые способы подачи/реакции, а также ГЦА — группы целевых аудиторий. Например, фото обгорелого трупа в российской форме, указание локации, сканы документов и тут же призыв к солдатским матерям — спросите у Путина, за что гибнут ваши дети! И дальше — только репостить, примерно во всех тематических комьюнити, чатах и по личным контактам.

Захват внимания. Сейчас Зеленский выходит со своими короткими мотивационными роликами по нескольку раз в день. С российской же стороны — только Конашенков раз-два в сутки зачитывает сводки с телепромпта. Надо ли говорить, что даже в российском сегменте сети понятно у кого из них больше доля экранного времени и внимания.

Вам пишу, дорогой Генштаб ВС РФ.

Вечером был взлом моего акк в фб. Сейчас заморожен

Ключевая уязвимость российской позиции насчёт «денацификации» в том, что «калибрами» и «градами» трудно бороться с идеологией — вполне людоедской, не без этого, но именно идеологией, структурированной и укоренённой, дающей адептам довольно чёткую и ясную картину мира. Даже смена одних начальников на других и одних законов на другие тут мало помогает, а пока и до этого далеко. Чтобы бороться с системой взглядов, нужно предложить свою систему взглядов. И это я считаю ключевым дефицитом ситуации, а проблемы в «информационной войне» и в объяснении/донесении миру своей позиции лишь одним из многочисленных следствий этого дефицита.

Для меня в любой войне один из самых важных аспектов — борьба за умы в части того, на чьей стороне правда. Глазами «глобального мира» (а точнее, «глобального Запада», выдающего себя в инфосфере за глобальный мир) тут двух мнений быть не может: Россия вторглась, она агрессор, изгой, Украина защищает свою свободу на своей территории, правда на её стороне. У России же довольно уязвимая позиция, которую трудно обосновать во внешнем мире, где все видят только одно: большая страна напала на маленькую.

Тем не менее есть ряд несообразностей в этом раскладе.

Самое простое. Если с той стороны воюют за правду, почему именно оттуда льётся такой поток фейков и откровенной лжи? «Информационная война», говорят они. Но я не понимаю. Дезинформационная скорее уж тогда. Это раз.

Второе. Если агрессор — лично Путин и верхушка российской власти; если, как нас активно убеждают, в самом российском обществе раскол по этому вопросу. Тогда почему санкции целиком направлены на то, чтобы наказать всю страну и всех её граждан, по принципу коллективной ответственности? Из этого следует одно: что новая этика «гибридной войны» избавилась от любых сантиментов по части «страданий мирного населения».

Третье. История с санкциями показала максимально наглядно, что в уютном глобальном мире почти вся инфраструктура является «объектом двойного назначения» и может быть использована как средство войны — от авиационных технологий до цифровых сервисов. Есть хозяева мира, а ты просто юзер — по отношению примерно ко всему, на что, как ты думал, у тебя есть право собственности. Даже твой смартфон на самом деле не твой: его могут в мгновение превратить в кирпич те, кому не нравится правительство твоей страны. Твои деньги, особенно цифровые — не твои. Твоя собственность не твоя. Не говоря уж о таких мелочах, как свобода информации и мнений. В порядке вещей — тебя дискриминировать и поражать в правах только за национальность или гражданство. Важно понимать: «та сторона» демонстрирует и защищает сейчас именно такой «порядок вещей».

И в этот момент я перестаю верить их столь убедительно демонстрируемой солидарности. Потому что меня он не устраивает. Сильнее, чем потенциально-ядерная Украина.

Утром 24-го, перед тем, как сформулировать свою позицию по поводу происходящего, я задал сам себе несколько вопросов, буквально глядя в зеркало.

1. Ты понимаешь, что за этот выбор, причём любой, придётся ответить вообще всем — начиная (уже точно) от привычного образа жизни и заканчивая, возможно, ею самой? — Да.
2. Ты понимаешь, что от твоей позиции вообще ничего не зависит — будь ты за или будь ты против, оно всё равно пошло бы так, как идёт? — Да.
3. Ты понимаешь, что большинство твоих сограждан пока даже не представляют, что их может ждать? — Да.
4. Признаёшь ли ты за главой своего государства полномочия принимать единолично такие решения за тебя и за всех них? — Ох. Да.
5. Что определяет твой выбор? — Только одно: то, на чьей стороне правда.
6. Почему ты думаешь, что правда на нашей стороне? — Потому, что с той стороны — тридцать лет лжи, и я им всем не верю ни в одном слове. Правда не может быть там, где всё основано на лжи.
7. Хотел бы ты того, что происходит? — Нет.
8. Была ли возможность избежать того, что происходит? — Не знаю.
9. Как ты относишься к тем, кто сделал другой выбор? — Это их выбор. И я их понимаю: в той картине мира, в которой они живут, он наиболее вероятно будет именно таким. И я был бы как они, если бы не видел того, чего не видят они.
10. Что ты будешь делать в этот и последующие дни? — Молиться о мире. Каждый день. Но в то же время помнить, кто в этой войне наши.

«Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше: увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся…» (из стихиры Сыропустной недели).

Наблюдаю страдания по поводу наступающих потребительских трудностей в связи с массовым исходом западного бизнеса из пределов проштрафившегося Отечества. Держу принцип: не дать себя индоктринировать ни чужой пропаганде, ни своей. Своя нам объясняет, что это всё «налог на суверенитет», как выразился Лавров. Чужая требует каяться, что из-за правителей-милитаристов страдают простые пользователи потребительских благ.

Сам же думаю вот что.

Если б решение начать «спецоперацию» было и моим тоже — например, на референдуме — я бы согласился с логикой «налога на суверенитет». Но меня не спрашивали. С другой стороны, в ситуации, когда люди — в том числе и твои же сограждане в военной форме — в зоне боевых действий теряют здоровье и жизнь, страдания по поводу закрытия Икеи выглядят бесстыдным лицемерием.

Путинскую систему много лет описывали в категориях неформального «общественного договора»: власть «даёт людям пожить», а люди «не лезут в политику», молчаливо соглашаясь на монополию этой самой власти на принятие практически любых решений. Собственно, поэтому так тряхнуло в 18-м по поводу пенсионной реформы: это было воспринято многими как нарушение властью своей части обязательств. Но сейчас эта конструкция может подвергнуться куда более сильному испытанию.

И здесь в среднесрочной перспективе (то есть после завершения активной фазы конфликта на Украине) два варианта. Либо, что все сейчас считают наиболее вероятным, система окончательно уходит в полицейщину на основаниях мобилизационного режима. Либо же, жёстко очертив «красные линии», в то же время вне их пределов наоборот ослабляет гайки, восполняя дефицит материальных благ политическими, экономическими и прочими свободами. Второй вариант в нынешних реалиях кажется почти фантастическим, но мне он видится, наоборот, объективно неизбежным — именно в логике «налога на суверенитет». No taxation without representation, как учили организаторы Бостонского чаепития.

Мартин Ван Кревельд написал в 2008-м книгу «Трансформация войны». Сейчас она, конечно, уже устарела, но всё же я ему благодарен — он на многое открыл глаза, и поэтому я ничему не удивляюсь из того, что происходит сейчас. Пишу заметки в стол по горячим следам про принципы «сетевой войны», «единую шину данных» и «потребительские технологии двойного назначения», потом буду публиковать по готовности.

Сейчас же хотел обратить внимание вот на что. Задним числом очень любопытно выглядят два последних года. Например, ковид-пандемия. По сути, они были периодом, когда население именно тех стран, которые сейчас в той или иной мере вовлечены в конфликт, приучилось к «деглобализованному» миру и мобилизационным сценариям.

Я очень хорошо помню, как, прорвавшись ровно два года назад сначала в Россию последним самолётом из Гаваны — потом закрыли небо — приехал в пустой офис и сидел там, слушая ездящие вокруг квартала полицейские громкоговорители: «граждане, оставайтесь дома, всем оставаться дома…» Маски, дистант в школах, работающая в авральном режиме медицина первой помощи, куар-коды и повсеместная проверка документов, рассредоточение (социальная дистанция)… Всё это, кроме собственно пандемийной составляющей, ещё и признаки военного положения.

Или взять казахстанский конфликт в январе, возникший буквально на ровном месте и потребовавший вмешательства войск ОДКБ. Представьте, если бы власть там не устояла и он бы разросся в полноценную гражданскую войну. Украинской бы не было; а при этом семь или восемь областей России уже были бы на военном положении — от Астраханской до Омской. Отсюда более-менее ясно, что он, конечно, тоже был не сам по себе вдруг — это была судорожная импровизация «отвлекающего удара».

И такого в «довоенных» годах много — под углом нынешних событий иначе выглядят и пенсионная реформа, и закон об иноагентах, и профицитный бюджет, и закрытие «Мемориала», и весь сюжет с Навальным, — но и, например, выборы Байдена, и афганская эвакуация, и вся эта олимпийско-допинговая разборка, и выпиливание по беспределу RT из западной медиасферы, и уж конечно свистопляска вокруг «Северного потока».

И это заставляет по-другому поставить вопрос о «точке невозврата». Самый простой (пропагандистский) ответ, конечно — Крым; но я ещё не потерял память, я хорошо помню, какая жёсткая антироссийская кампания была развёрнута на Западе в преддверии Сочинской олимпиады, ещё когда президентом был Янукович, Крым — украинским, а Родченков — на зарплате у Мутко.

В общем, задним числом понятно, что уже очень и очень давно «всё к тому шло».

Начинаю потихоньку объяснять про концепцию сетевой войны

И поскольку в прямом эфире в общем-то мало что объяснишь, текстовый комментарий по поводу сетевых, или, несколько более устоявшийся термин, «сетецентрических» войн — network-centric warfare.

Первое. Основная идея — построение «единой шины данных», объединяющей в себя управление собственно боевыми операциями, информационной войной, экономической войной, инфраструктурной войной, дипломатической войной, психологическими спецоперациями и т.д. Является своеобразным синтезом модной в середине ХХ века доктрины Фуллера об «экономической войне» с современной теорией кибервойн.

Если совсем на пальцах и по-простому, это в первую очередь о том, что каждое орудие войны, вплоть до личного стрелкового оружия, должно быть снабжено экшн-камерой, транслирующей видеокартинку своей работы во внутреннюю сеть в режиме 24/7. В ту же сеть поступают непрерывным потоком данные со всех возможных источников — от стоящих на улицах веб-камер до смартфонов, которыми снимают происходящее обыватели. Всё это формирует соответствующий объём «big data», из которой умные машины вычленяют самое важное и формируют наиболее точную и адекватную картину реальности для тех, кто управляет боевыми действиями, а также подсказывают им готовые решения и инструкции.

Во-вторых, NCW-концепция, вслед за Фуллером, исходит из того, что субъектом войны (и, соответственно, объектом атаки) является не только действующая армия, но и стоящее за ним государство и общество, все вплоть до последнего человека. Иными словами, такая война является тотальной, практически без разделения на комбатантов и некомбатантов. Система распознавания лиц «узнаёт» военного на видеокартинке с дрона, искусственный интеллект устанавливает его личность по базе персональных данных, вычисляются его адрес прописки и ФИО родных и близких — с ними начинается работа: от «писем счастья» до взлома персональных аккаунтов с целью сбора дополнительной информации.

В-третьих, она поддерживает идею «обезглавливающего удара» — объектом атаки должны быть не сами военные, а те, кто им отдаёт приказы. Причём даже не на персональном уровне, а на уровне политического режима как такового. Так, задача «потребительской войны» сейчас — попытаться спровоцировать массовое недовольство граждан резким падением качества жизни вследствие ограничения доступа к привычным потребительским благам, и далее канализировать это недовольство на власть. Идеологи NCW резонно рассуждают, что российский обыватель поддерживает Путина и «российский милитаризм» до тех пор, пока вся война происходит для него исключительно в телевизоре, а там, конечно, одни победы; но как только удаётся заставить страдать этого обывателя, ударив по его «структуре повседневности», его лояльность будет поколеблена.

Буду дальше описывать это более развёрнуто.

Почти полмиллиона просмотров у поста в канале

Пообщался со знакомыми социологами по поводу влияния санкций на умонастроения российского общества. Общее впечатление неожиданное: русский человек, поначалу отреагировавший на вторжение, мягко скажем, неоднозначно — после массовых санкций и угроз встал в позу Мойши из анекдота: «всего пару часов я русский, но как же я вас, евреев, ненавижу!» Отсюда и провал мобилизационного движа за нетвойне, поначалу выглядевшего многообещающе. Именно жёсткая реакция «мира» сработала на инстинкт самосохранения, а в такие моменты власть у нас никто валить не любит, историческая память, знаете ли.

Восьмимартовское.

23 февраля 1917 года — или 8 марта по григорианскому календарю — на улицы Петрограда вышла женская антивоенная демонстрация. Это стало началом Февральской революции — которая «февральская» в том же смысле, что и праздновавшаяся 7 ноября «Октябрьская».

105 лет спустя мы с некоторой даже философской отрешённостью наблюдаем за тем, как иноземные архангелы закрывают перед нами одну за другой двери потребительского рая — и почему-то быстрее всего в одежде, косметике, парфюмерии, бижутерии и т.п. Русская Ева, по их сценарию, должна в свой «профессиональный праздник» методично колотить своего Адама ржавым дуршлагом по голове, и дохлёстывать по интерфейсу никлыми тюльпанами — за то, что он, Адам, до сих пор не сверг Путина, бомбящего мирные украинские хаты, и в результате теперь ей нечем будет прикрыть прелести, кроме фигового листка турецко-китайской марки «абибас».

Но реальные русские Адам и Ева, в отличие от предусмотренных голливудским сценарием, кое-чему научились за эти сто пять лет. Они выучили урок: чем слабее власть, тем меньше шансов на мир — именно в бытовом, выживательном его смысле. Они поняли-таки Гоббса, хотя ни разу в жизни его не читали. Они очень, очень дорого заплатили за эту науку.

И он таким тихим, уставшим голосом ей говорит: любимая. Я всё понимаю, конечно. Ты права, ты вообще всегда права. И прекрасна тоже, хоть с фиговым листком, хоть без него. Но пойми наконец: то, что сейчас происходит — это мужской разговор. Очень сильно запоздавший, потому что всем было некогда, да и не модно вроде как. Но он был неизбежен, увы. И нам сейчас всем — в том числе и тебе, родная — надо бы чуть больше _мужества_. Потому что — и это главное, что пора бы всем понять — не дай Бог, если его вдруг не хватит.

С праздником вас, дорогие мои.

Был в пятницу в эфире на 1 канале. Сказал там следующее. Что одна из самых удивительных вещей в нынешнем противостоянии с Западом — это то, что о чём год назад писал в своём известном письме @konbog75 — защитниками «западных», они же «европейские» ценности: свобода слова, частная собственность, открытая экономика, в конце концов ценность жизни — в противостоянии с коллективным Западом теперь приходится быть… нам! У них cancel culture смела всю эту ветошь в исторический архив в пользу военно-политической целесообразности. И, возможно, именно поэтому «нас не слышат»: «мы» пытаемся обращаться к «ним» на языке, на котором «они» когда-то говорили с нами, но, похоже, он не был их собственным языком описания системы ценностей. А скорее, если угодно, «экспортным вариантом».

Ну, то есть, теперь наша власть не в одной только России «единственный европеец». Впрочем, Эрдоган ещё.

Сегодня утром проснулся в диалоге аж двух «внутренних голосов». Первый: посмотри скорее в смартфон, какие там новости известно откуда. Второй: нет, сначала зарядка, гигиена и завтрак, а потом уже только «окно в мир».

И подумал по этому поводу вот что.

Сельский житель (а я им тоже был в своей жизни несколько лет) синхронизируется в основном с окружающей его природой и миром: запели петухи, выпала утренняя роса, пора кормить либо выгонять пастись скотину, полить с утра огород, пока не припекло, а вот уже и полдень, время поработать в саду под кронами, где тень, а ближе к вечеру, когда солнце чуть спадёт, можно и на прополку, а вот и вечер, можно с соседями на улице словом переброситься, успеть ещё в магазин на велике сгонять до закрытия, а вот и темнеет, ужин, спать.

Житель «доиндустриального» города синхронизировался с ритмом городской жизни: колокол к утрене или крик муэдзина (смотря что за город ))), открылась пекарня и оттуда потянуло запахом свежего хлеба, заработал рынок, что-то кричат на площади, привезли свежую рыбу и надо разбирать, пока свежая, стук чего-то в мастерской неподалёку, вечер, ужин, спать.

Житель «индустриального» города синхронизировался с иным ритмом: утренний гудок фабрики, расписание общественного транспорта, пробки на дорогах, кофейни днём, бары и пабы вечером, всеобщий шоппинг в выходные.

В информационную же эру, начиная с эпохи телевидения, в мегаполисе основной канал синхронизации с «большим» эгрегором — это экран. Там новости, там спорт, там кино, там события; там общение, друзья, деньги, книги, картинки; твоя частная жизнь вне экрана это как бы периферия, а всё главное — там, и мысли и чувства твои тоже там.

И вот сейчас, в дни «великого отключения», оно же «исключение» — canceling целых полутора сотен миллионов людей от магистральных каналов этого вселенского мейнстрима, я вдруг понял, что мне хочется снова носить механические часы, а не айвотч, снова просыпаться с рассветом, а не с будильником, снова общаться с людьми вживую, а не по зуму или телефону, снова читать бумажные книги, а не поток цифрового контента, снова ловить образы, запахи и звуки из моего реального мира, а не из заэкранного. Я тридцать лет у экрана — более двух третей моей жизни. И с каждым годом всё больше, в пересчёте на время, а в реале — всё меньше. Я понял, что хочу домой, в свой настоящий, физический мир.

Не знаю, ясно ли выразил это скорее чувство, чем мысль.

Кстати сказать, когда настал вселенский исход из Фейсбука, я добрым словом помянул свою привычку дублировать на сайт все ФБ-посты. К сожалению, с комментариями так запросто не получалось. Но полный архив всего моего ФБ до 22.02 у меня под рукой — https://chadayev.ru/blog/ssyilki/fejsbuk/ — ещё и с удобным поиском, и бэкапом. Много раз проклинал эту египетскую работу — перенос туда постов вручную, и ставил разные автоматические парсеры, но они все работали криво. А вот теперь понимаю, что не зря всё это было.

Читаю вот одного известного американского спеца по «биоэтике», доктора Каплана. https://www.medscape.com/viewarticle/970136 Про то, почему необходимо расширить санкции против России ещё и на фарму.

How far does noncooperation with Russia go? Very, very far. All research, both ongoing and new, must cease immediately. Whatever can be done to minimize harm to existing subjects in a short period of time ought to be done, but that is it.

Similarly, no sale of medicines or therapies ought to be occurring, be they life-saving or consumer products. Putin will see to it that such shipments go to the military or are sold on the black market for revenue, and there is nothing pharma companies can do to stop that.

The Russian people need to be pinched not only by the loss of cheeseburgers and boutique coffee but by products they use to maintain their well-being. War is cruel that way, but if you tolerate a government that is bombing and shelling a peaceful neighbor to oblivion, then pharma must ensure that efforts to make Putin and his kleptocratic goons feel the wrath of their fellow citizens.

Да, спасибо. Мы поняли уже. «Люблю, когда ясность». В общем, не удивлюсь, если в этой же логике он далее объяснит как ethicist, что известные «биолаборатории» делали, в общем-то, нужное и правильное дело.