«Идиотизм цивилизации предохраняет от самоубийства, — превращает естественную потребность человека оставаться человеком от первого и до последнего дня в простую пляску на кромке безумия. «Решить, стоит ли или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии», — утверждение, которое имеет ценность только для философии, с ее вопросами и такими же ответами. Не о «проживании» жизни заботится обычный самоубийца, а о «возможном» ее абсолютном завершении, единственном и неизбежном, завершении, которое для философии представляет собой противоречие в определениях.
«Абсолютное завершение», - единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, — не затянувшаяся деструкцию личности, не аутоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога; завершения дел, мыслей, забот, самой жизни.
Абсолютное завершение, — потребность слишком человеческая. «Завершить жизнь» не значит исчезнуть, абсолютно уйти в небытие. Дать сбыться целому, т.е. создать его, пройти, вычерпать до дна вдохновение жизнью и только потому исчезать, что больше нечего добавить, досказать, дописать. Некуда и не к кому больше идти, все вычерпано до дна и отдано тем, кто начинает новую жизнь или продолжает свое неспешное дело на этой земле. Но для кого-то все дело сделано, — от первого крика при рождении, до последнего вздоха удовлетворения.
Философия — заложник материального тела рукописной культуры. Собственно, ее существование невозможно вне миллионов страниц текстов. Ей всегда есть что дописать, что добавить, что досказать. И сами «философствующие» растворены в бумажном пространстве текстов, а потому их смыслы и цели - белоснежные бумажные замки, инкрустированные черной сажей».
См. «Черный феномен свободного сознания»
#Роганов
В своей трактовке самоубийства как «абсолютного завершения» Роганов близок Лакану, видевшему в этом акте прежде всего форму речи, последний крик собственной субъектности.
Философия же, по Роганову — онанистическое занятие бес-смертных, великая сплетница.
«Абсолютное завершение», - единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, — не затянувшаяся деструкцию личности, не аутоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога; завершения дел, мыслей, забот, самой жизни.
Абсолютное завершение, — потребность слишком человеческая. «Завершить жизнь» не значит исчезнуть, абсолютно уйти в небытие. Дать сбыться целому, т.е. создать его, пройти, вычерпать до дна вдохновение жизнью и только потому исчезать, что больше нечего добавить, досказать, дописать. Некуда и не к кому больше идти, все вычерпано до дна и отдано тем, кто начинает новую жизнь или продолжает свое неспешное дело на этой земле. Но для кого-то все дело сделано, — от первого крика при рождении, до последнего вздоха удовлетворения.
Философия — заложник материального тела рукописной культуры. Собственно, ее существование невозможно вне миллионов страниц текстов. Ей всегда есть что дописать, что добавить, что досказать. И сами «философствующие» растворены в бумажном пространстве текстов, а потому их смыслы и цели - белоснежные бумажные замки, инкрустированные черной сажей».
См. «Черный феномен свободного сознания»
#Роганов
В своей трактовке самоубийства как «абсолютного завершения» Роганов близок Лакану, видевшему в этом акте прежде всего форму речи, последний крик собственной субъектности.
Философия же, по Роганову — онанистическое занятие бес-смертных, великая сплетница.
Фрагмент Алена Бадью о тоталитарном шествии демократии:
«Насколько может судить философия, «демократия» — слово спорное. Вызывающее противоречия. Несколько примеров таких противоречий: для греков демократия — это либо место (ассамблея магистратов), либо, главным образом, особая форма принятия военных решений, которые находились тогда в центре проблем, для решения которых собирали народ. Великие якобинцы почти не употребляют это слово, их лозунги — республиканские, субъективность, воодушевляющая их, есть добродетель. В предложениях либералов «демократия» означает прежде всего юридические и правовые свободы (свобода слова, прессы, собраний, предприятий…). В «классической» революционной традиции делается упор на демократические ситуации, общие собрания, демократию масс, а также на переходные организационные формы: клубы, советы, профсоюзные комитеты и т. д. В нынешней пропаганде «демократией» называют в основном определенную форму государственного устройства, парламентское «представительство», основным признаком которого являются выборы, а местом воплощения — система многопартийного государства, которая противопоставляется системе однопартийного государства. Заметим, что такая система не была бы признана демократической, например, Руссо, который считал, что организованное разделение общей воли создает систему группировок, и что назначение «представителей» означает конец всех субъективных требований, а стало быть всякой политики.
Поскольку царит путаница, нужно определиться со словами. То, что называют «демократией» и чей триумф всемирно празднуется, на самом деле должно быть обозначено как парламентаризм. Парламентаризм — это не только объективная институциональная форма (выборы, исполнительная власть, зависящая, впрочем, в очень разных степенях, от законодательной и т. д.). Это также особая политическая субъективность, обязательство, для которого «демократия» — это термин, приносящий одобрение, пропагандистское наименование. Это обязательство обладает двумя характеристиками: — оно определяет политике единственное место для воплощения: государство (единственный «коллективный» политический акт — это назначение государственного персонала) и, таким образом, фактически аннулирует политику как мысль. Отсюда получается, что действующими лицами парламентаризма являются не те, кто мыслит политику, а политиканы (как сегодня говорят, «политические деятели»);— оно требует в качестве регулирующих условий автономию капитала, наличие собственников и рынка.Назовем нашу демократию для большей точности ее описания капитало-парламентаризмом.
Тогда гипотеза, скрытая за лозунгами о победе демократии будет звучать следующим образом: в политическом смысле, мы живем в режиме Единого, а не множества. По своей тенденции, капитало-парламентаризм — уникальная модель политики, единственная способная сочетать экономическую эффективность (а значит, прибыли собственников) и народный консенсус.Если принять всерьез эту гипотезу, необходимо будет признать, что отныне — или, по крайней мере, на протяжении нынешнего временного отрезка — капитало-парламентаризм служит политическим определением для всего человечества.И если довольствоваться этой гипотезой, если возрадоваться при мысли, что капитало-парламентаризм — есть та, наконец-то найденая политическая модель, в которой может разумно реализоваться все человечество, это означает прежде всего, что мы считаем этот мир, мир, где мы, люди «Запада», живем, исключительным в том смысле, что он достоин всего человечества. Или, что капитало-парламентаризм может быть соотнесен с Идеей человечества. Это именно то, с чем философ не может согласиться».
См. «Тайная катастрофа»
#Бадью
«Насколько может судить философия, «демократия» — слово спорное. Вызывающее противоречия. Несколько примеров таких противоречий: для греков демократия — это либо место (ассамблея магистратов), либо, главным образом, особая форма принятия военных решений, которые находились тогда в центре проблем, для решения которых собирали народ. Великие якобинцы почти не употребляют это слово, их лозунги — республиканские, субъективность, воодушевляющая их, есть добродетель. В предложениях либералов «демократия» означает прежде всего юридические и правовые свободы (свобода слова, прессы, собраний, предприятий…). В «классической» революционной традиции делается упор на демократические ситуации, общие собрания, демократию масс, а также на переходные организационные формы: клубы, советы, профсоюзные комитеты и т. д. В нынешней пропаганде «демократией» называют в основном определенную форму государственного устройства, парламентское «представительство», основным признаком которого являются выборы, а местом воплощения — система многопартийного государства, которая противопоставляется системе однопартийного государства. Заметим, что такая система не была бы признана демократической, например, Руссо, который считал, что организованное разделение общей воли создает систему группировок, и что назначение «представителей» означает конец всех субъективных требований, а стало быть всякой политики.
Поскольку царит путаница, нужно определиться со словами. То, что называют «демократией» и чей триумф всемирно празднуется, на самом деле должно быть обозначено как парламентаризм. Парламентаризм — это не только объективная институциональная форма (выборы, исполнительная власть, зависящая, впрочем, в очень разных степенях, от законодательной и т. д.). Это также особая политическая субъективность, обязательство, для которого «демократия» — это термин, приносящий одобрение, пропагандистское наименование. Это обязательство обладает двумя характеристиками: — оно определяет политике единственное место для воплощения: государство (единственный «коллективный» политический акт — это назначение государственного персонала) и, таким образом, фактически аннулирует политику как мысль. Отсюда получается, что действующими лицами парламентаризма являются не те, кто мыслит политику, а политиканы (как сегодня говорят, «политические деятели»);— оно требует в качестве регулирующих условий автономию капитала, наличие собственников и рынка.Назовем нашу демократию для большей точности ее описания капитало-парламентаризмом.
Тогда гипотеза, скрытая за лозунгами о победе демократии будет звучать следующим образом: в политическом смысле, мы живем в режиме Единого, а не множества. По своей тенденции, капитало-парламентаризм — уникальная модель политики, единственная способная сочетать экономическую эффективность (а значит, прибыли собственников) и народный консенсус.Если принять всерьез эту гипотезу, необходимо будет признать, что отныне — или, по крайней мере, на протяжении нынешнего временного отрезка — капитало-парламентаризм служит политическим определением для всего человечества.И если довольствоваться этой гипотезой, если возрадоваться при мысли, что капитало-парламентаризм — есть та, наконец-то найденая политическая модель, в которой может разумно реализоваться все человечество, это означает прежде всего, что мы считаем этот мир, мир, где мы, люди «Запада», живем, исключительным в том смысле, что он достоин всего человечества. Или, что капитало-парламентаризм может быть соотнесен с Идеей человечества. Это именно то, с чем философ не может согласиться».
См. «Тайная катастрофа»
#Бадью
«Но дома не было. Был только ближайший чужой, откуда меня гнали под утро матерной бранью».
Всю жизнь человек двигается, как будто по виткам спирали, пытаясь вернуться в точку, которой в действительности никогда не было. Апофатическое описание для этого места самое подходящее: там, где нас нет.
#Fetzen
#LocDog
Как же странно, что абсолютно всратый триллер «Камень», примечательный исключительно тем, что Светлаков играл там маньяка, был сопровожден одной из лучших песен Loc-Dog’а.
Всю жизнь человек двигается, как будто по виткам спирали, пытаясь вернуться в точку, которой в действительности никогда не было. Апофатическое описание для этого места самое подходящее: там, где нас нет.
#Fetzen
#LocDog
Как же странно, что абсолютно всратый триллер «Камень», примечательный исключительно тем, что Светлаков играл там маньяка, был сопровожден одной из лучших песен Loc-Dog’а.
Telegram
Howtowashacat💉