Борис Рыжий

Напялим чёрный фрак
и тросточку возьмём —
постукивая так,
по городу пойдём.

Где нищие, жлобьё,
безумцы и рвачи —
сокровище моё,
стучи, стучи, стучи.

Стучи, моя тоска,
стучи, моя печаль,
у сердца, у виска
за всё, чего мне жаль.

За всех, кто умирал
в удушливой глуши,
за всех, кто не отдал
за эту жизнь души.

Среди фуфаек, роб
и всяческих спецух
стучи сильнее, чтоб
окреп великий слух.

…Заглянем на базар
и в ресторан зайдём —
сжирайте свой навар,
мы дар свой не сожрём.

Мы будем битый час
слоняться взад-вперед.
…И бабочка у нас
на горле оживёт…
1996

Борис Рыжий

Ангел, лицо озарив, зажёг
маленький огонёк,
лампу мощностью в десять ватт –
и полетел назад.
Спят инженеры, банкиры спят.
Даже менты, и те –
разве уместно ловить ребят
в эдакой темноте?
Разве позволит чертить чертёж
эдакий тусклый свет?
Только убийца готовит нож.
Только не спит поэт:
рцы слово твердо укъ ферт.
Ночь, как любовь, чиста.
Три составляющих жизни: смерть,
поэзия и звезда.
1996

Мария Ватутина

Кухня. Кафельный пол.
Варится кофе в турке.
Черные стулья. Стол.
В пепельнице окурки.

Солнце лезет в окно,
грузное, словно слово
«предопределено».
Утро. Четверть восьмого.

Мало того, апрель.
Резкая тень от двери.
Кто-то предусмотрел
женщину в интерьере.

Знает сосновый бор,
знает плющ на заборе,
знает дверной затвор,
что здесь случится вскоре.

Тема определена.
Мир этот вряд ли женствен.
В том уж ее вина,
что ее взгляд торжествен.

В том, что на целый вздох
чувство ее короче
стало, когда заглох
бешеный морок ночи.

Сбудется лишь потом
предназначенье это —
даже бросая дом,
в нем оставаться где-то:

за шевеленьем штор,
за разворотом двери.
Чтобы глядел в упор,
чтобы глазам не верил,

воздух глотая ртом,
жаждал сердечных капель,
чтобы метнул потом
пепельницу о кафель.

Щелка стальных ворот...
Слаще любви — свобода.
Не предостережет
женщина от ухода.

Молча придержит дверь
и — не уйдет, конечно.
Худшая из потерь
та, что с тобою вечно.
2003

Борис Рыжий

Хотелось музыки, а не литературы,
Хотелось живописи, а не стихов,
Стопы ямбической, пеона и цезуры.
Да мало ли чего хотелось нам с тобой.

Хотелось неба нам, ещё хотелось моря.
А я хотел ещё, когда ребёнком был,
Большого, светлого, чтоб как у взрослых, горя.
Вот тут не мучайся - его ты получил.
1996

Иван Давыдов

Господь говорит Гагарину.
Здесь непонятно – вернешься или каюк.
Будешь ли жить еще, если да, то сколько.
Этот корабль без руля, ветрил и кают –
Просто консервная банка и ты в ней килька.

Слышишь, вокруг ледяное звенит ничто,
Армия смерти нового ждет солдата?
Если попасть сюда было твоей мечтой,
Значит умом я тебя обделил когда-то.

Я тебя вижу насквозь, увидь же меня в упор.
Я так устал у комет вычесывать перхоть,
И, чтобы занавес раньше времени не упал,
Звездные гвозди вколачивать в черный бархат.

Ладно, тебе пора в ваш потешный хоспис.
Шлите еще с героями ржавых ведер.
Кстати, они там спросят тебя про космос.
Скажешь – в космосе был, но меня не видел.
2010

Борис Рыжий

Гимн кошке
Ты столь паршива, моя кошка,
что гимн слагать тебе не буду.
Давай, гляди в свое окошко,
пока я мою здесь посуду.

Тебя я притащил по пьянке,
была ты маленьким котенком.
И за ушами были ранки.
И я их смазывал зеленкой.

Единственное, что тревожит, –
когда войду в пределы мрака,
тебе настанет крышка тоже.
И в этом что-то есть, однако.

И вот от этого мне страшно.
И вот поэтому мне больно.
А остальное все – не важно.
Шестнадцать строчек. Ты довольна?
2000

В мае будет двадцать лет, с момента ухода Бориса Рыжего и ребята из https://news.1rj.ru/str/dnostation совместно с Музеем Литературная жизнь Урала XX века, Библиотекой им. В. В. Маяковского и библиотекой им. Ф. М. Достоевского 15 мая организуют Поэтический марафон, в формате телемоста. Любой желающий может принять участие. Участвовать можно и как слушатель, а можно самому прочитать один-два стиха Рыжего. А если для вашего выступления выберите стих из нашего канала (да еще и привет нам передадите) будет вдвойне приятно.
Здесь регистрация на марафон и подробности.

Борис Рыжий

Пела мама мне когда-то,
слышал я из темноты:
спят ребята и зверята
тихо-тихо, спи и ты.

Только – надо ж так случиться –
холод, пенье, яркий свет:
двадцать лет уж мне не спится,
сны не снятся двадцать лет.

Послоняюсь по квартире
или сяду на кровать.
Надо мне в огромном мире
жить, работать, умирать.

Быть примерным гражданином
и солдатом – иногда.
Но в окне широком, длинном
тлеет узкая звезда.

Освещает крыши, крыши,
Я гляжу на свет из тьмы:
не так громко, сердце, тише –
тут хозяева не мы.
1997

7 мая - день памяти Бориса Рыжего

Погадай мне, цыганка, на медный грoш,
растoлкуй, отчегo умру.
Отвечает цыганка, мoл, ты умрешь,
не живут такие в миру.

Станет сын чужим и чужой жена,
отвернутся друзья-враги.
Что убьет тебя, молодой? Вина.
Но вину свою береги.

Перед кем вина? Перед тем, что жив.
И смеется, глядит в глаза.
И звучит с базара блатной мотив,
проясняются небеса.
2001

Борис Рыжий

На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.

И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.

Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.

Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.

Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.

Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.

И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
2000

Борис Рыжий

Ты почему-то покраснела,
а я черёмухи нарвал,
ты целоваться не умела,
но я тебя поцеловал.

Ребята в сквере водку пили,
играли в свару и буру,
крутили Токарева Вилли
и матерились на ветру.

Такой покой в волнах эфира,
ну а пока не льётся кровь,
нет ничего уместней, Ира*,
чем настоящая любовь.
1999

Ира-школьная любовь, ставшая женой и матерью единственного сына Рыжего

С большим удовольствием всегда узнаю о событиях посвященных Борису Рыжему да и в целом современной русской поэзии. Вот как раз питерский Невидимый театр поставил спектакль «Как хорошо мы плохо жили» по стихам и дневникам Рыжего. Кто в Петербурге решит сходить, во-первых, очень вам завидуем, во-вторых, расскажите потом, что из стихов вошло в постановку. Билеты (гуманные, мы проверили) тут. Напомню, в этом канале никогда не будет коммерческой рекламы, только искренние рекомендации.

А вот, кстати, и стих, строчка из которого стала названием спектакля.

Борис Рыжий

Спотыкаюсь на ровном месте,
Беспокоен и тороплив:
Мы с тобою погибнем вместе,
Я держусь за простой мотив.

Это скрипочка злая-злая
На плече нарыдалась всласть.
Это частная жизнь простая
С вечной музыкой обнялась.

Это в частности, ну а в целом -
Оказалась всерьёз игра.
Было синим, а стало белым,
Белым-белым та-ра-ра-ра
1997

Денис Новиков

Давай молчать с тобой на равных,
Коль разговор утратил смысл.
Нет ран, и соли нет на ранах.
Дождь голубей с балкона смыл.

Нет денег. В сотый раз обшарил
Карманы куртки — денег нет.
И, судя по всему, не шарик
Земля, а колющий предмет.
1992

Борис Рыжий

Давай, стучи, моя машинка,
неси, старуха, всякий вздор,
о нашем прошлом без запинки
не умолкая тараторь.

Колись давай, моя подруга,
тебе, пожалуй, сотня лет,
прошла через какие руки,
чей украшала кабинет?

Торговца, сыщика, чекиста?
Ведь очень даже может быть,
отнюдь не все с тобою чисто
и страшных пятен не отмыть.

Покуда литеры стучали,
каретка сонная плыла,
в полупустом полуподвале
вершились темные дела.

Тень на стене чернее сажи
росла и уменьшалась вновь,
не перешагивая даже
через запекшуюся кровь.

И шла по мраморному маршу
под освещеньем в тыщу ватт
заплаканная секретарша,
ломая горький шоколад.
1998

Борис Рыжий

Утро, и город мой спит.
Счастья и гордости полон,
нищий на свалке стоит –
глаз не отводит, глядит
на пустячок, что нашел он.
Эдак посмотрит и так –
старый и жалкий до боли.
Милый какой-то пустяк.
Странный какой-то пустяк.
Баночка, скляночка, что ли.
Жаль ему баночки, жаль.
Что ж ей на свалке пылиться.
Это ведь тоже деталь
жизни – ах, скляночки жаль –
может, на что и сгодится.
Что если вот через миг
наши исчезнут могилы,
божий разгладится лик?
Значит, пристроил, старик?
Где-то приладил, мой милый
1996

Борис Рыжий

Над саквояжем в чёрной арке
Всю ночь играл саксофонист.
Пропойца на скамейке в парке
Спал, подстелив газетный лист.

Я тоже стану музыкантом
И буду, если не умру,
В рубахе белой с чёрным бантом
Играть ночами на ветру.

Чтоб, улыбаясь, спал пропойца
Под небом, выпитым до дна.
Спи, ни о чем не беспокойся,
Есть только Музыка одна.
1997

Памяти Александра Ерёменко

— Культура = система запретов, —
сказала Марина, а я
ответил ей что-то на это,
но выглядел я как свинья.

Долой из культуры поэтов?
Конечно, поскольку они
такая система отпретов,
что Боже, Марин, сохрани!

Культура — система запретов.
Наверно, Марина права,
но я-то не знаю об этом,
и кругом стоит голова.

Я думал, система запретов —
закон и тюрьма…
Раздолбай!
Культура — система запретов!
Ну ёханый ты же бабай…

Я думал: система сонетов,
кларнетов, квартетов,
и как это там… триолетов,
изысканных поз.
А это система запретов.
Ну прямо по коже мороз.

Да в этой системе запретов
мы прожили тысячи лет!
И где же культура при этом?
Да нет её, попросту нет.

Борис Рыжий

Я не люблю твои цветочки,
вьюнки и кактусы, болван.
И у меня растет в горшочке
на подоконнике тюльпан.
Там, за окном, дымят заводы,
там умирают и живут,
идут больные пешеходы,
в ногах кораблики плывут,
там жизнь ужасна, смерть банальна,
там перегибы серых стен,
там улыбается печально
живущий вечно манекен,
там золотые самолеты
бомбят чужие города,
на облака плюют пилоты,
горит зеленая звезда.
И никого, и никого не
волнует, господи прости,
легко ль ему на этом фоне,
такому стройному, цвести.
1996

Борис Рыжий

Три дня я ладошки твои целовал
И плакал от счастья и горя.
Три дня я «Столичной» хрусталь обливал
И клялся поехать на море.

Парила три дня за окошком сирень,
И гром грохотал за окошком.
Рассказами тень наводя на плетень,
Я вновь возвращался к ладошкам.

Три дня пронеслись, ты расплакалась вдруг.
Я выпил и опохмелился.
...И томик Григорьева выпал из рук,
С подушки Полонский свалился.

И не получилось у нас ничего,
Как ты иногда предрекала.
И Чёрное море три дня без меня,
Как я, тяжело тосковало.

По Чёрному морю носились суда,
И чайки над морем кричали:
«Сначала его разлюбила она,
Он умер потом от печали...»
1997

Борис Рыжий

Июньский вечер. На балконе
Уснуть, взглянув на небеса.
На бесконечно синем фоне
Горит заката полоса.

А там, за этой полосою,
Что к полуночи догорит,
Угадываемая мною
Музыка некая звучит.

Гляжу туда и понимаю,
В какой надёжной пустоте
Однажды буду и узнаю:
Где проиграл, сфальшивил где.
1998