За что любить Яна Манкеса.
За тихие пейзажи и натюрморты, за линию и работу цвета, за внутреннюю интенсивность при лаконичности формы, — голландцы умеют! — за мягкий свет во влажном туманном воздухе. И за кроликов и сов, конечно.
Всего тридцать лет прожил. Как же я ненавижу туберкулёз.
За тихие пейзажи и натюрморты, за линию и работу цвета, за внутреннюю интенсивность при лаконичности формы, — голландцы умеют! — за мягкий свет во влажном туманном воздухе. И за кроликов и сов, конечно.
Всего тридцать лет прожил. Как же я ненавижу туберкулёз.
❤204👍40
Вспомнили давеча в разговоре с другом, как Вильгельм рассказывает Адсону про венецианца, который видел единорога и нашёл, что зверь это толстый, свирепый, уродливый и чёрный, стало быть, лучше не водить девиц в лес, где единорог водится. Зачем единорогу девиц водить, известно: только непорочная дева может зверя привлечь, он слагает голову ей на лоно, после чего его можно брать тёпленького и разделывать на целебные снадобья; так знает средневековье.
Знает оно, однако, и то, что единорог, будь он белый и изящный, или толстый и чёрный, как утверждал тот венецианец, нравом наделён буйным, агрессивен и опасен. Именно таков он в притче из "Повести о Варлааме и Иоасафе", где символизирует вечно преследующую человека смерть. Те, кто слушал мою лекцию про мышей, сюжет этой притчи знают, остальным коротко перескажу: некий человек, убегая от разъярённого единорога, упал с обрыва, но, успев ухватиться за дерево и, стоя на выступе скалы, уже, было считал, что спасся, когда увидел, что под скалой его караулит дракон, из нор под ногами ползут змеи, а корни дерева подтачивают две мыши, белая и чёрная — но с ветви дерева капал мёд, и поедая этот мёд, человек забыл о своих напастях. Смерть, ад, ничтожные стихии, составляющие тело, вечно бегущее время, дни и ночи, и обманчивые удовольствия этого мира.
А знание, как известно, сила.
"Недолго пришлось ему искать: единорог вскоре и сам вышел к нему и прямо устремился на портного, собираясь сразу пронзить его своим рогом. "Постой, постой, потише! — сказал портняжка. — Так скоро-то нельзя же!". И в то время как зверь уж совсем на него наскакивал, он проворно юркнул за дерево. Единорог со всего разбега ткнулся в дерево и так крепко всадил в его ствол свой острый рог, что не в силах был его сразу вытащить и очутился как бы на привязи. "Ну, теперь не уйдёшь от меня", — сказал портняжка, обвязал веревкой единорогу шею, потом вырубил топором его рог из древесного ствола и преспокойно вывел зверя из леса и привёл к королю".
Храбрый Портняжка читал псевдо-Дамаскина, похоже.
Знает оно, однако, и то, что единорог, будь он белый и изящный, или толстый и чёрный, как утверждал тот венецианец, нравом наделён буйным, агрессивен и опасен. Именно таков он в притче из "Повести о Варлааме и Иоасафе", где символизирует вечно преследующую человека смерть. Те, кто слушал мою лекцию про мышей, сюжет этой притчи знают, остальным коротко перескажу: некий человек, убегая от разъярённого единорога, упал с обрыва, но, успев ухватиться за дерево и, стоя на выступе скалы, уже, было считал, что спасся, когда увидел, что под скалой его караулит дракон, из нор под ногами ползут змеи, а корни дерева подтачивают две мыши, белая и чёрная — но с ветви дерева капал мёд, и поедая этот мёд, человек забыл о своих напастях. Смерть, ад, ничтожные стихии, составляющие тело, вечно бегущее время, дни и ночи, и обманчивые удовольствия этого мира.
А знание, как известно, сила.
"Недолго пришлось ему искать: единорог вскоре и сам вышел к нему и прямо устремился на портного, собираясь сразу пронзить его своим рогом. "Постой, постой, потише! — сказал портняжка. — Так скоро-то нельзя же!". И в то время как зверь уж совсем на него наскакивал, он проворно юркнул за дерево. Единорог со всего разбега ткнулся в дерево и так крепко всадил в его ствол свой острый рог, что не в силах был его сразу вытащить и очутился как бы на привязи. "Ну, теперь не уйдёшь от меня", — сказал портняжка, обвязал веревкой единорогу шею, потом вырубил топором его рог из древесного ствола и преспокойно вывел зверя из леса и привёл к королю".
Храбрый Портняжка читал псевдо-Дамаскина, похоже.
👍86❤36
Михаил Иванович Плещеев, служивший в Англии по дипломатической части, как и многие дипломаты, не был чужд изящной словесности. Писал под псевдонимами "Англоман" и "Один Оксфортский студент", переводил Свифта, печатался в сборниках трудов "Вольного Российского собрания", в 1775 году впервые перевёл на русский — с английского, это важно! — монолог Гамлета, предпослав ему следующее вступление в виде письма одному из товарищей по собранию:
Надобно чувствовать чрезвычайные дарования, или быть чрезвычайно смелу, чтоб переводить Шакеспира, особливо знаменитые те места его сочинений, в коих сила воображения, мыслей и выражений, нечто отменное и превосходное в себе имеют; однако я не имея тех качеств, какие для такого предприятия нужны, а будучи единственно влюблен в некоторые места Шакеспировых творений, дерзнул перевесть одни из его стихов, кои столь известны, что всякой, кто читать умеет, их наизусть знает, а именно, славный Гамлетов Монолог. К сему подал мне пример, и ободрил меня в намерении, один живописец, которого я знал в Неаполе. Он был весьма посредственный художник, не знал ни рисунка, ни состава красок, и еще меньше имел те тени, которые в Тициановых картинах дают предметам живость, нежность и прозрачность. Но он, влюбясь в его Данаю, осмелился ее списать, и изображая с точнейшею верностию, черты, тени и свет сей картины, сделал такую копию, что все ее иметь хотели, не смотря не ее недостатки, особливо те, кои оригинала не видали, и об оном только способом эстампов понятие имели. Я нашел, что ежели я, подражая сему живописцу, стану стараться вникнуть в смысл Шакеспиров, и его с точностью изобразить, то я буду в состоянии сделать несколько подобное дело копии Данаи, и показать услугу тем, кои об образе сочинения, о сопряжении мыслей и о смелой вольности сего отменного писателя слабое понятие иметь хотят. Я не остановился, вспомня, что Г. Вольтер сей Монолог перевел. Не все Россияне знают Французский язык: к тому ж сравнив сей перевод с оригиналом, я увидел, что Г. Вольтер больше боролся с Шакеспиром, нежели его переводил, и что ежели бы кто-нибудь его перевод на Аглинский язык обратно перевел, то б никто не узнал, что это Шакеспирово сочинение. Я еще нашел, что говорить на Французском языке так, как Шакеспир говорил на Аглинском, почти невозможно, а на Русском можно ему по крайней мере подражать, и когда не силу и не красу его, то дух его сохранить. Я одно только встретил затруднение, которое, однако, больше от свойства нашего воображения, нежели от свойства нашего языка происходит. Мы даем больше уз слогу нашему, нежели сходно с вольностью нашего языка. Кажется, что метафорические те выражения, кои слог и оживляют, и украшают, не довольно нами приняты; и ежели я не обманываюсь, то я приметил, что и в тех из наших писателей, кои самое живое и горячее воображение имели, неодушевленные вещи меньше оживотворены, и умственные бытия реже под чувственным видом изображаются, нежели в чужестранных писателях, а особливо в Аглинских. Сии, может быть, дают воображению своему и лишнюю вольность; но мне кажется, что самая сия погрешность есть источник тех красот, коими их сочинения столь изобильны. Я не знаю, до коих пор мы им подражать можем. Сие никому столько не известно, как Вам, и никто столько не в состоянии подать пример тех вольностей, кои наш язык столь же свободным сделают, сколько он изобилен, тем богатство его умножат. Я уверен, что сие составляет один из главных предметов, кои Вольное Российское Общество, которого Вы Член, имеет, и которому я, если Вы намерение мое одобрите, слабый перевод Гамлетова Монолога посвящаю.
__________________________
То есть, ещё "аглинский", но проблемы перевода уже сформулированы.
Надобно чувствовать чрезвычайные дарования, или быть чрезвычайно смелу, чтоб переводить Шакеспира, особливо знаменитые те места его сочинений, в коих сила воображения, мыслей и выражений, нечто отменное и превосходное в себе имеют; однако я не имея тех качеств, какие для такого предприятия нужны, а будучи единственно влюблен в некоторые места Шакеспировых творений, дерзнул перевесть одни из его стихов, кои столь известны, что всякой, кто читать умеет, их наизусть знает, а именно, славный Гамлетов Монолог. К сему подал мне пример, и ободрил меня в намерении, один живописец, которого я знал в Неаполе. Он был весьма посредственный художник, не знал ни рисунка, ни состава красок, и еще меньше имел те тени, которые в Тициановых картинах дают предметам живость, нежность и прозрачность. Но он, влюбясь в его Данаю, осмелился ее списать, и изображая с точнейшею верностию, черты, тени и свет сей картины, сделал такую копию, что все ее иметь хотели, не смотря не ее недостатки, особливо те, кои оригинала не видали, и об оном только способом эстампов понятие имели. Я нашел, что ежели я, подражая сему живописцу, стану стараться вникнуть в смысл Шакеспиров, и его с точностью изобразить, то я буду в состоянии сделать несколько подобное дело копии Данаи, и показать услугу тем, кои об образе сочинения, о сопряжении мыслей и о смелой вольности сего отменного писателя слабое понятие иметь хотят. Я не остановился, вспомня, что Г. Вольтер сей Монолог перевел. Не все Россияне знают Французский язык: к тому ж сравнив сей перевод с оригиналом, я увидел, что Г. Вольтер больше боролся с Шакеспиром, нежели его переводил, и что ежели бы кто-нибудь его перевод на Аглинский язык обратно перевел, то б никто не узнал, что это Шакеспирово сочинение. Я еще нашел, что говорить на Французском языке так, как Шакеспир говорил на Аглинском, почти невозможно, а на Русском можно ему по крайней мере подражать, и когда не силу и не красу его, то дух его сохранить. Я одно только встретил затруднение, которое, однако, больше от свойства нашего воображения, нежели от свойства нашего языка происходит. Мы даем больше уз слогу нашему, нежели сходно с вольностью нашего языка. Кажется, что метафорические те выражения, кои слог и оживляют, и украшают, не довольно нами приняты; и ежели я не обманываюсь, то я приметил, что и в тех из наших писателей, кои самое живое и горячее воображение имели, неодушевленные вещи меньше оживотворены, и умственные бытия реже под чувственным видом изображаются, нежели в чужестранных писателях, а особливо в Аглинских. Сии, может быть, дают воображению своему и лишнюю вольность; но мне кажется, что самая сия погрешность есть источник тех красот, коими их сочинения столь изобильны. Я не знаю, до коих пор мы им подражать можем. Сие никому столько не известно, как Вам, и никто столько не в состоянии подать пример тех вольностей, кои наш язык столь же свободным сделают, сколько он изобилен, тем богатство его умножат. Я уверен, что сие составляет один из главных предметов, кои Вольное Российское Общество, которого Вы Член, имеет, и которому я, если Вы намерение мое одобрите, слабый перевод Гамлетова Монолога посвящаю.
__________________________
То есть, ещё "аглинский", но проблемы перевода уже сформулированы.
❤106👍52🔥22🥰3
Монолог Гамлета у нас, понятно, переводили больше, чем саму трагедию. Гамлет — самый русский из героев Шекспира, "бытьилинебыть" — "главный" его текст, ну как тут удержаться.
И вот, в 1900 году Аполлон Фёдорович Семёнов, публикующийся под псевдонимом С. Аполлонов, перелагает монолог в одном из самых популярных дореволюционных переводов, Андрея Кронеберга, зачем-то рифмуя, — "Прошлое смелой рукою стереть И с беспощадной судьбою сразиться? Или заснуть навсегда, умереть, В вечный, загробный покой погрузиться?" — эдаким вальсирующим размером, тум-па-па-тум-па-па.
Это бы ладно (нет), но начинается монолог не честным кронеберговским "Быть или не быть? Вот в чём вопрос", нет, начинается он так:
Быть иль не быть?.. Вот ужасный вопрос!..
На что нельзя, невозможно прежде ума не отозваться:
...мёд если есть — то его сразу нет.
И нет конца страданиям
И разочарованиям,
А также огорчениям
И вообще невзгодам,
Ну а что, чем Пух не Гамлет. Гамлет Пух.
И вот, в 1900 году Аполлон Фёдорович Семёнов, публикующийся под псевдонимом С. Аполлонов, перелагает монолог в одном из самых популярных дореволюционных переводов, Андрея Кронеберга, зачем-то рифмуя, — "Прошлое смелой рукою стереть И с беспощадной судьбою сразиться? Или заснуть навсегда, умереть, В вечный, загробный покой погрузиться?" — эдаким вальсирующим размером, тум-па-па-тум-па-па.
Это бы ладно (нет), но начинается монолог не честным кронеберговским "Быть или не быть? Вот в чём вопрос", нет, начинается он так:
Быть иль не быть?.. Вот ужасный вопрос!..
На что нельзя, невозможно прежде ума не отозваться:
...мёд если есть — то его сразу нет.
И нет конца страданиям
И разочарованиям,
А также огорчениям
И вообще невзгодам,
Ну а что, чем Пух не Гамлет. Гамлет Пух.
❤111😁73👍17👏2
У Старшины Шекспира второй день говорим про сознание, ум, честь, стыд и совесть принца Гамлета и короля Ричарда III.
Присоединяйтесь, начало тут.
Присоединяйтесь, начало тут.
Telegram
Старшина Шекспир
А мы опять о непереводимом — в ожидании, что нам возьмут и переведут, как делать нечего.
👍29❤11
А все эти девицы, эти дочери простого, незатейливого великого русского народа, как смотрят на эстетику? «Что сладко — то вкусно, что красно — то красиво».
____
Репортёр Платонов у Куприна о проститутках, но будто о них одних.
____
Репортёр Платонов у Куприна о проститутках, но будто о них одних.
👍55❤2👎2
Тут спросили, зачем королеве решето.
Если говорить о портретах Елизаветы Генриховны, то я, конечно, со всем уважением к Герартсу и Гауэру, со всей приязнью к Хиллиарду и Оливеру, но люблю, чтоб любить, этого вот Квентина Массейса-младшего, которого показла в предыдущей записи.
Портретов с решетом у Елизаветы два: работы Гауэра, где королева в красном, с гербом и глобусом; и, вот, Массейса, в 1583 году написанный, где глобус тоже есть. Королева на этом портрете в чёрном платье с белыми рукавами и вторым, кроме раффа, прозрачным воротником на каркасе, стоит спиной к придворной яркой суете, и драгоценностей на ней поменьше, чем у Гауэра.
Почему решето?
Во-первых, потому что весталка Туккия им вопреки поговорке воду смогла до храма донести, чем подтвердила своё целомудрие. Во-вторых, отсеивание хорошего от дурного, и здесь строгий чёрно-белый наряд королевы у Массейса дополнительно работает, — мрак и свет, зло и добро, прочие дихотомии ad libitum, — как и прозрачный воротник, сияющими крыльями встающий над Елизаветой. В литературе того времени прозрачность, способность пропускать свет и, таким образом, становиться им, есть неотъемлемое свойство истинной красоты, у Шекспира зачарованный Лизандр говорит Елене:
Transparent Helena! Nature shows art,
That through thy bosom makes me see thy heart —
что Тумповская у нас точнее прочих переводит как:
Прозрачная Елена! Через грудь
Дано в твое мне сердце заглянуть.
Вот и королева Елизавета у Массейса показывает, что у неё на сердце: сердце это мудро, оно отвернулось от мирской суеты, — что там, от всего мира, глобусом поблёскивающего в тенях за спиной венценосной весталки! — и готово судить, что хорошо, что дурно. К тому же королева не так давно окончательно отказала давнему соискателю своей руки, герцогу Анжуйскому Франциску, который к ней начал свататься ещё герцогом Алансоном; а одно время ухаживания принимала, даже серёжку в виде лягушки, подарок герцога, носила (Елизавета прозвала Франциска Лягушечкой).
Но дело, в общем, не в эмблемах.
Дело в том, что лицо здесь важнее атрибутов; Елизавете это выпадало нечасто, её толком и не видно обычно из-за нагромождения аллегорий и драгоценностей.
Хороша ли она у Массейса? В общем, не слишком — и не очень уже молода, ей честные пятьдесят. Понятно, что следы оспы придворный художник изображать не станет и модели по возможности польстит, но королева тут удивительно живая.
Не девственница-Феникс, чудо-птица, не статуя самой себя и немножко Богоматери, а та, что могла бы сказать: "Я — Елизавета".
И этого вполне довольно.
Если говорить о портретах Елизаветы Генриховны, то я, конечно, со всем уважением к Герартсу и Гауэру, со всей приязнью к Хиллиарду и Оливеру, но люблю, чтоб любить, этого вот Квентина Массейса-младшего, которого показла в предыдущей записи.
Портретов с решетом у Елизаветы два: работы Гауэра, где королева в красном, с гербом и глобусом; и, вот, Массейса, в 1583 году написанный, где глобус тоже есть. Королева на этом портрете в чёрном платье с белыми рукавами и вторым, кроме раффа, прозрачным воротником на каркасе, стоит спиной к придворной яркой суете, и драгоценностей на ней поменьше, чем у Гауэра.
Почему решето?
Во-первых, потому что весталка Туккия им вопреки поговорке воду смогла до храма донести, чем подтвердила своё целомудрие. Во-вторых, отсеивание хорошего от дурного, и здесь строгий чёрно-белый наряд королевы у Массейса дополнительно работает, — мрак и свет, зло и добро, прочие дихотомии ad libitum, — как и прозрачный воротник, сияющими крыльями встающий над Елизаветой. В литературе того времени прозрачность, способность пропускать свет и, таким образом, становиться им, есть неотъемлемое свойство истинной красоты, у Шекспира зачарованный Лизандр говорит Елене:
Transparent Helena! Nature shows art,
That through thy bosom makes me see thy heart —
что Тумповская у нас точнее прочих переводит как:
Прозрачная Елена! Через грудь
Дано в твое мне сердце заглянуть.
Вот и королева Елизавета у Массейса показывает, что у неё на сердце: сердце это мудро, оно отвернулось от мирской суеты, — что там, от всего мира, глобусом поблёскивающего в тенях за спиной венценосной весталки! — и готово судить, что хорошо, что дурно. К тому же королева не так давно окончательно отказала давнему соискателю своей руки, герцогу Анжуйскому Франциску, который к ней начал свататься ещё герцогом Алансоном; а одно время ухаживания принимала, даже серёжку в виде лягушки, подарок герцога, носила (Елизавета прозвала Франциска Лягушечкой).
Но дело, в общем, не в эмблемах.
Дело в том, что лицо здесь важнее атрибутов; Елизавете это выпадало нечасто, её толком и не видно обычно из-за нагромождения аллегорий и драгоценностей.
Хороша ли она у Массейса? В общем, не слишком — и не очень уже молода, ей честные пятьдесят. Понятно, что следы оспы придворный художник изображать не станет и модели по возможности польстит, но королева тут удивительно живая.
Не девственница-Феникс, чудо-птица, не статуя самой себя и немножко Богоматери, а та, что могла бы сказать: "Я — Елизавета".
И этого вполне довольно.
❤124👍47🔥8
Эрик Равилиус, редкой остроты и ясности акварелист и книжный график. С началом Второй мировой вступил в Королевский корпус наблюдателей, — подразделение гражданской обороны — потом стал штатным военным художником. Погиб вместе с экипажем, отправленным на поиски пропавшего патрульного самолёта у берегов Исландии в 1942.
"Уилтширский пейзаж", 1930-е.
"Уилтширский пейзаж", 1930-е.
❤138👍32😢14👎1