P.S. Принимаются более точные и благозвучные варианты перевода терминов «coupling-constitution fallacy» и «mark of the cognitive».
 
P.P.S. Пока дописываю сей лонгрид, проголосуйте, пожалуйста, за этот канал. Буду в сторисах время от времени радовать вас философской и не очень ерундой, которую отдельным постом вроде как и не выдашь.

#на_полях

📢 📢 📢 Друзья,

подписывайтесь на «Философскую афишу Москвы».

Вся интеллектуальная жизнь златоглавой в одном канале: анонсы конференций, ридингов, публичных лекций и т.п.

#дружеский_репост

Алексей Кардаш размышляет о том, должен ли философ делать результаты своей работы достоянием общественности. Со многим согласен, но, полагаю, следует отделить мух от котлет вопрос популяризации философии от вопроса популярности самой философии.
 
Сначала о первом. Как правило, за сложными философскими формулировками, от которых у неискушённого читателя повышаются артериальное давление и уровень сахара в крови, стоят вопросы, которыми на том или ином отрезке жизни задавался едва ли не каждый человек: существует ли Бог, что значит быть, что такое добро и зло, что такое сознание, и как оно связано с мозгом, и т.п. Техническая терминология в данном случае увеличивает шансы того, что участники дискуссии друг друга поймут и будут говорить об одних и тех же вещах, и потому это неизбежный спутник любого мало-мальски серьёзного исследования.
 
Чести ради аналитической философии надо признать, что представителю этой традиции важно быть не только точным, но и доступным: там, где можно, аналитический мыслитель выразится просто, без лишней спеси. Впрочем, можно понять и континентальных авторов: для них эта идущая от Хайдеггера стратегия выворачивания наизнанку языка – характерный для их традиции метод, на который они уповают в своих поисках новых оттенков смыслов.
 
Задача просветителя – объяснить простому человеку, что на самом деле тот уже задавался этими вопросами (скорее всего, не так глубоко и в других выражениях), и теперь у него есть возможность ознакомиться с наработками профессиональных философов – тех, кто сделал систематическое решение подобных вопросов своей профессией.
 
Но что насчёт популярности философии? Кажется, уже безвозвратно прошли те времена, когда даже алкоголики в электричке, хлопнув рюмку, благоговейно шептали: «Транс-цен-ден-тально». Положим, случилось резонансное событие, требующее этической оценки или философского осмысления. Включаем телевизор: в экспертах одни глупые светские львицы и инфлюенсеры-однодневки. Или, скажем, в эфир пригласили выдающуюся персону. Думаете, учёного или мыслителя? Ничего подобного: модного тренера личностного роста, задвигающего вредные заблуждения вроде телегонии и «родовых программ». 
 
Дело не только в том, что философы неохотно идут в народ: дело также в том, что в самом обществе нет запроса на серьёзный философский дискурс – в противоположность проповедям разного рода шизотериков и проходимцев.

Но что делать профессиональному мыслителю? Говорить на языке толпы? Снимать тиктоки или травить «философские» анекдоты в подкастах со стендаперами? Нет, это значило бы как профанировать философию, так и, выражаясь по-витгенштейновски, проституировать свой ум.
 
Вот и выходит, что философия существует где-то по ту сторону неоновой крепости массовой культуры, аудитория философских ресурсов – два с половиной конфидента, а к самим философам отношение как чудикам или пришельцам с планеты «Кретин».
 
#мысли
#дискуссии

Читаю новую книжку Томаса Нагеля «Аналитическая философия и человеческая жизнь», представляющую собой сборник переработанных и тематически сгруппированных рецензий и некрологов.
 
Сейчас на эссе о книге Алвина Пантинги вот где собака зарыта «Вот в чём конфликт». Задумался над следующим пассажем:
 

Моя стихийно атеистическая точка зрения подразумевает, что если я когда-нибудь обнаружу, что преисполнен уверенности в истинности Никейского символа веры, то разумнее будет предположить, что я сошёл с ума, а не то, что мне был ниспослан дар веры. С точки же зрения Плантинги я поражён своего рода духовной слепотой, от которой не желаю излечиться. Это огромная эпистемологическая пропасть, и её, как и научные разногласия, невозможно преодолеть скоординированным применением наших когнитивных способностей.

 
Согласно теории знания Плантинги, истинность всякого знания подтверждается некоторым убеждением. Убеждения также должны чем-то подтверждаться. Но если сказать, что они подтверждаются другими убеждениями, то получим круг в обосновании. Стало быть, надо допустить существование базовых убеждений. Отличаются они тем, что опираются на свидетельства различных когнитивных способностей: восприятия, памяти, логического и арифметического мышления и т.п. Поскольку в нашем распоряжении всё равно нет иных когнитивных способностей, позволяющих доказать обратное, наши когнитивные способности следует признать надёжными в том, как они отражают реальность. Стало быть, базовые убеждения не непогрешимы, но именно к ним восходят все высокоуровневые убеждения.
 
По мнению Плантинги, религиозная вера – это sensus divinitatis, особого рода когнитивная способность, представление о которой восходит к Кальвину (не будем забывать, что Плантинга реформат) и отцам Церкви. Соответственно, убеждения, касающиеся теистических истин, подтверждаются так же, как и другие: через базовые убеждения, поставляемые верой.
 
Должен признать, теория Плантинги меня также не убеждает. Во всяком случае, хорошо понятна претензия Нагеля. О наличии у меня определённых когнитивных способностей я знаю благодаря тому, что поставляемые ими свидетельства даны мне непосредственным образом: я непосредственно имею визуальное восприятие этого белого стула, воспоминание об этой прогулке; я непосредственно могу сложить 5 и 7, и т.п. Однако у меня нет уверенности, что даже если мои религиозные убеждения истинны, они поставляются некоей особой когнитивной способностью, а не теми же самыми, которые я использую для формирования всех остальных убеждений о мире.
 
Словом, Плантинга фактически склоняет нас к вере в веру: не просто в истины религии, но в саму веру как особого рода познавательную способность. Это-то и смущает.

#мысли
#религиозная_эпистемология

Люди, знающие меня в жизни, в курсе, с каким презрением я отношусь к популярным кинофраншизам: мол, где условный «Гарри Поттер», и где Бергман. Но недавно произошло удивительное: подсел на «Звёздные войны». Началось с того, что хотел уточнить один факт в «Википедии». Оттуда пошёл на посвящённые киносаге YouTube-каналы. Насмотревшись обзоров и тематических роликов, решил, что стоит освежить в памяти трилогию приквелов, и всё заверте-. Надо признать, «Звёздные войны» завораживали меня ещё в детстве, но тогда внимание было приковано к внешней картинке: всем этим роботам, космическим кораблям, эпическим сценам баталий, и т.п. При этом лор давался с трудом, а культурные отсылки ещё не вычитывались. Сейчас же доставляет огромное удовольствие находить религиозные, философские, исторические и пр. аллюзии, а роботы и космические корабли, наоборот, отошли на второй план.

Уверен, о философии «Звёздных войн» написано немало, и не мне о ней говорить, но сегодня хочу поделиться вот какой мыслью.

Иудейские пророки предрекали приход Мессии. Как себе его представляли древние евреи? Ну, как такого суперцаря, который раздаст лещей всем супостатам и освободит народ Израилев от ига Римской империи. Словом, представляли его как могучего военно-политического деятеля. Но как всё вышло на самом деле? Явился Христос, Который прямо отказался принять политическую власть: сначала из рук дьявола (Мф. 4:8–10, Лк. 4: 5–8), а потом – от ликовавших и певших Ему осанны иерусалимлян (Мк. 11:9, Мф. 21:9). Означает ли это, что пророчество не сбылось? Вовсе нет. Пришёл в подлинном смысле Христос, Царь Израилев. Стало быть, пророчество истинно. Другое дело, сбылось оно не так, как представляли себе иудеи: вместо царя земного они получили Царя Небесного, к Которому оказались неготовы.

Теперь вспомним, что было давным-давно в далёкой галактике. Джедаи верили, что однажды придёт Избранный, который приведёт в равновесие стороны Силы (светлую и тёмную). Как они себе его представляли? Ну, как такого суперджедая, который раздаст лещей всем супостатам и положит конец ордену ситхов. Но как всё получилось? Явился Энакин Скайуокер, который сначала стал выдающимся джедаем, потом из-за любовной зависимости и воли к власти переметнулся на тёмную сторону, а в конце вернулся на светлую, сбросив в пропасть могущественного Дарта Сидиуса. Означает ли это, что пророчество не сбылось? Вовсе нет: Энакин действительно Избранный и восстановил равновесие сторон Силы. (Так уж ей, Силе, было угодно, чтобы равновесие сторон было достигнуто не только путём ликвидации верховного ситха, но и ценой множества невинных жизней. Между прочим, Энакин/Вейдер – в прямом смысле Сын Человеческий: аллюзия не только на Бога-Сына, но и на всякого верующего. Он совершил много злодеяний, но покаялся и был искуплён). Стало быть, пророчество истинно. Другое дело, оно сбылось не так, как планировалось.

Кажется, Джорджу Лукасу удалось нащупать важную характеристику библейских пророчеств. Не человеческого ума дело – знать, как пророчество воплотится в жизнь. В определённом смысле мы одновременно и понимаем, и не понимаем его и неизбежно будем застигнуты его исполнением врасплох. Этот момент, видимо, следует держать в голове, когда мы говорим об актуальных для всех верующих пророчествах, касающихся конца времён и второго пришествия Христа.

#мысли
#христианство

Анонсировали Летнюю школу по аналитической философии религии. Пройдёт 3–5 июля в Новосибирске. Буду работать в приятной компании: Иван Девятко, Игорь Гаспаров, Вадим Лурье. В качестве специального гостя живой классик Ричард Суинбёрн. Моя лекция про проблему воскресения в аналитической теологии, и откуда есть пошёл христианский физикализм.

#конференции
#философия_религии

Скончался Дэниел Деннет. Последовательный элиминативист, продолживший линию своего учителя Гилберта Райла по разоблачению мифа феноменального сознания. Деннет тяготился «кабинетным» форматом работы большинства коллег, а те в ответ платили ему упрёками в чрезмерной метафоричности. Так-то оно так, но не поддаться обаянию его остроумных идей было практически невозможно. Когда-то и мне, будучи студентом, довелось пережить сильнейшее влияние его философии.

Излишне говорить, что классиком Деннет стал ещё при жизни. Он также был тем мостиком, что связывал сразу несколько эпох в истории аналитической философии: философию языка 30–40–х гг., философию сознания втор. пол. XX в. и нынешний этап, пёстрый по числу обсуждаемых тем и предлагаемых позиций.

#скорблю

Сегодня русскому трофею Иммануилу Канту исполнилось триста лет. Задумался, можно ли в наши дни быть последовательным кантианцем – во всяком случае, в части метафизики. Очевидно, да. Однако философия сознания Канта неотделима от его трансцендентального идеализма, который, кажется, несовместим не просто с натурализмом (для многих это пустяк), но с самой постановкой классических философских проблем в нынешних дискуссиях. Из-за этого олдскульный кантианец должен был бы чувствовать себя кем-то вроде интеллектуального Робинзона или человека, работающего в 2024 году на допотопной ЭВМ с MS-DOS.

Есть другая стратегия – не порывая с современностью, переформулировать отдельные идеи Канта на актуальном философском языке. Благо, что прецедентов тому немало: возобновившиеся в XX в. споры вокруг понятия a priori, стросоновская ревизия кантовской метафизики, рецепция этики и политической философии Канта у Ролза, заигрывание с дистинкций феномен/ноумен в мистерианстве Макгинна, и т.д.

Можно также заниматься бесконечным обнаружением влияний: например, записать Канта в число тех, кто предвосхитил современные теории ментальных процессов и когнитивных способностей.

Впрочем, ни то, ни другое full-blown кантианством, само собой, уже не назовёшь.

Всё это наводит на мысль, что философские концепции, в отличие от научных, не устаревают. Они могут быть истинными или ложными, достаточно или недостаточно аргументированными, понятными или туманными. Устаревает их методологический каркас, во многом предопределённый той научной картиной мира, которая характерна для их эпохи.

#мысли
#праздники

«Теоэстетика» восстала из пепла. На первых порах в виде подкаста, но, насколько понимаю, это только начало. Очень рад перезапуску, поскольку лучше проекта по современной философии религии и теологии в нашей стране просто не найти.

#дружеский_репост

Пример хорошего философского анекдота

– Запомни, сынок: умный человек всегда во всём сомневается. Только полный идиот может быть в чём-то абсолютно уверен.
– Ты в этом уверен, папа?
– Абсолютно.

#юмор

Когда Дэвид Чалмерс и Энди Кларк выдвинули гипотезу расширенного сознания, на них сразу посыпались упрёки в том русле, что некорректно рассматривать используемые человеком компьютер или записную книжку в качестве полноценных частей его когнитивной системы.

В своей критике «расширенного сознания» Фрэнк Адамс и Кен Айзава пошли дальше и заявили, что мы нуждаемся в ясно сформулированном признаке когнитивности, чтобы очертить предмет когнитивных наук и обезопасить себя от подобных сумасбродных концепций.

Марко Факчин выделяет ещё два мотива искать признак когнитивности: методологическая раздробленность когнитивных наук и отсутствие единой научной традиции; необходимость экономии интеллектуальных и неинтеллектуальных ресурсов (грубо говоря, чтобы не тратить попусту сил, наводя мосты, например, между когнитивной психологией и биологией растений, если предмет последней не касается когнитивистики).

Многие прислушались к призыву Адамса и Айзавы, и в какой-то момент поиск признака когнитивности был объявлен чуть ли не главной философской проблемой когнитивных наук.
 
В известной мере эта проблема похожа на проблему «сознание–тело». Первая имеет своим предметом познание: в частности, те условия, при наличии которых некоторая система (или совокупность процессов) может быть названа когнитивной. Вторая – отношения мозга и всего того, что принято называть феноменальным: наших ощущений, мыслей и т.п.

Между тем, вряд ли кто-то будет говорить, что без ясного объяснения того, что такое сознание, науки, изучающие нейронные корреляты сознания, обречены на провал. Другими словами, чёткого объяснения сознания нет до сих пор, но на результативности нейронаук это никак не сказывается.

Надо ли волноваться когнитивным учёным? Возможно, правилен как раз нынешний курс: изучать когнитивные процессы, исходя из «парадигматических» проявлений когнитивности, пока предмет исследования постепенно не прояснится сам собой.
 
#мысли
#когнитивные_науки
#философия_сознания
#признак_когнитивности

Христос воскрес.

#праздники

И всё-таки оно «сознание»
 
Мой дорогой коллега Матвей Сысоев не перестаёт удивлять. На днях он заявил, что на самом деле все редуктивные физикалисты – это латентные дуалисты, а сегодня сообщил, что в БРЭ вышла его статья про Mind–Body problem, и последнюю он перевёл как «проблема "разум–тело"». Сама статья классная, к ней претензий нет. Вопросы к предлагаемым Матвеем терминологическим инновациям.
 
В частности, он считает, что под mind «понимаются душа, психика, сознание и другие аспекты ментальности», и потому Mind–Body Problem следует отличать от проблемы феноменального сознания (Phenomenal Consciousness).
 
Насколько я понимаю, Матвей пытается представить mind как зонтичный термин, коим, на мой взгляд, тот не является. Скорее, следует говорить о том, что многие авторы, работающие в рамках аналитической традиции, используют mind, consciousness, intellect, mental, soul и пр. как синонимы. Стало быть, резоннее не вносить правки в устоявшуюся в отечественной литературе терминологию, а подчёркивать факт синонимии и пояснять её мотивы.

Опять-таки, если утверждается, что mind – зонтичный термин, почему бы не признать таким же и body? Коль так, надо отделять его от flesh, physical, brain и пр. понятий, которые в ином случае могли бы быть названы контекстуальными синонимами, и говорить, например, о специальной «проблеме "разум-мозг"». Впрочем, кажется, это уже вообще клиника.
 
Более того, вариант перевода «разум–тело» создаёт у русскогоязычного читателя лишние ассоциации с понятием разума в немецкой классической философии, которое в английских переводах, как правило, передаётся как reason.
 
В общем, великое исправление имён должно иметь под собой веские основания. Одно дело – «Сёрл» вместо набившего оскомину «Сёрля», и другое – «разум» вместо «сознания», что уже не так однозначно. В своё время Mind–Body Problem была переведена как «проблема "сознание–тело"» потому, что обычно под ней понимается вопрос об отношениях феноменального аспекта когнитивных процессов и мозга, и первый в русском языке передаётся именно как «сознание». А потому смысла изобретать терминологический велосипед, на мой взгляд, нет.
 
#дискуссии
#философия_сознания

И ещё об апрельских встречах.

Развиртуализировались в Москве с Алексеем Павловым. Обсудили наши пути к философии. У Алексея он очень яркий.

А ещё — поделились размышлениями о «нравственном кодексе админа философского телеграм-канала». Что стоит публиковать, а что нет.

Мне понравилось, как Алексей определил нашу позицию в философских лагерях: «ходячая система сдержек и противовесов», имея в виду те нюансы наших взглядов, которые невозможно редуцировать к раскручиваемой публичной повестке.

Подписывайтесь на Алексея: он правда очень интересный, самобытный христианский философ, работающий в русле аналитической традиции.

Экзистенциальные основания верить в Бога
 
Когда меня спрашивают, почему я вернулся к вере, я обычно вспоминаю слова, сказанные Христом фарисею Савлу, будущему ап. Павлу, на пути в Дамаск: «Трудно тебе идти против рожна» (Деян. 9:5). Проанализировав, что двигало мною четыре года назад, я обнаружил, что я вернулся к вере не потому, что впечатлился убедительностью какой-нибудь разновидности онтологического или морального доказательства бытия Бога, но потому, что осознал наличие потребности в Него верить.
 
По мнению Клиффорда Уильямса, вера не сводится к работе одного холодного как медицинский скальпель разума. Другой её компонент – эмоции, и говорить о них надо в терминах удовлетворения потребностей.
 
Какого рода это потребности? Уильямс полагает, что все наши нужды можно разделить на те, что направлены на нас самих, и на те, что направлены на других. В контексте религиозной веры к первому типу относятся потребность в безопасности в масштабах всего мироздания (cosmic security), подразумевающая посмертное существование и наличие рая; потребность в объективно существующем благе; в осмысленности жизни; в том, чтобы быть любимым и получить прощение за свои ошибки. Ко второму типу относятся потребности в том, чтобы кого-то любить; чтобы испытывать трепет перед чем-то величественным; в мировой справедливости; в том, чтобы восхищаться добродетелями ближних и никогда с ними не расставаться.
 
Предположим, вера в Бога действительно способна удовлетворить указанные потребности, и потому верить резонно. Сформулируем в виде аргумента:
 

(1) У нас есть определённые экзистенциальные потребности.
(2) Вера в Бога их удовлетворяет.
(3) Следовательно, вера в Бога обоснована (justified).

 
Заметим, что экзистенциальный аргумент Уильямса призван не доказать существование Бога, а обосновать нашу веру в Него. И в этом, видимо, кроется вся его проблематичность. Как из психологической обоснованности веры – или, говоря по-прагматистски, её полезности – следует её метафизическая обоснованность? Где гарантия, что религия не «опиум», не просто анестезия, притупляющая экзистенциальную тревогу?
 
Опять-таки, нетрудно представить себе человека, который или вообще не имеет такого рода экзистенциальных потребностей, или имеет, но считает, что религиозная вера не может их удовлетворить надлежащим образом. Похоже, экзистенциальный аргумент слишком психологичен, полагается на субъективные установки и ожидаемые реакции, которых может и не быть.
 
Впрочем, Уильямс, кажется, точно прав в одном: нередко вера в Бога начинается не с рациональных доводов, а самой потребности верить. Мой случай тому подтверждение.
 
#мысли
#философия_религии

Единство Церкви и человеческая природа
 
Есть такой Роберт Кунс. В соавторстве с Тимоти Пикавансом написал «Атлас реальности» – толстенный handbook по аналитической метафизике, охватом и детализацией рассматриваемых проблем превосходящий даже недавно переведённый учебник Майкла Лакса.
 
Ещё Кунс глубоко верующий христианин. Пару лет назад у него вышла книга «Лютеранский аргумент в пользу католицизма», начинающаяся с рассказа о том, как он, потомственный лютеранин, после тридцати лет напряжённых размышлений перешёл в лоно священной римской церкви.
 
К своей задаче Кунс подошёл со скрупулёзностью, достойной аналитического философа, и потому, если вынести за скобки его прокатолическую аргументацию, более внятного введения в диспуты католиков и реформаторов не найти.
 
Уже на первых страницах философ предлагает аргумент за институциональное понимание догмата о единстве христианской Церкви (и, соответственно, против протестантского учения о невидимой Церкви). Звучит он так:
 

(1) Бог желает (видимого) единства Церкви.
(2) Если Бог желает для X достижения некоторой цели, Он должен желать эффективных средств, сообразных природе X.
(3) Единственное эффективное средство обеспечить видимое единство Церкви – сообразный человеческой природе исторический епископат.
Следовательно, Бог желает исторический епископат.

 
Кунс ссылается на классическое аристотелевское определение человека как социального («политического») животного: если надо создать сообразную человеческой природе Церковь, то она должна представлять собой социальный институт.
 
На мой взгляд, к аргументу не было бы претензий, применяйся он для обоснования догмата о Боговоплощении, но с обоснованием при помощи него единства Церкви дело обстоит не так гладко.
 
Кунс признаёт, что всемогущий Бог мог бы в индивидуальном порядке приводить каждого христианина к правильному исповеданию веры, однако такого рода сверхъестественное вмешательство нивелировало бы социальный характер Церкви, что пришло бы вразрез с особенностями человеческой природы.
 
Едва ли кто-то будет спорить, что одна из задач Церкви – охранение основ вероучения от искажения, и что выполнение этой задачи обеспечивает социальный характер её деятельности. Но разве «социальность» Церкви исчерпывается защитой догматики: литургия, пастырство, духовное попечительство, приходская работа и т.п. не в счёт? И как это исключает возможность сверхъестественного внушения и водительства со стороны Бога? Неужели Кунс и впрямь считает, – хотя это было бы весьма по-католически, – что Церковь в буквально замещает Бога на земле и уполномочена решать определённые вопросы без Его участия?
 
Кроме того, не покидает ощущение, что аргумент грешит формализмом. Реформация усугубила раздробленность Церкви, но сам процесс дробления начался раньше: уже случилась великая схизма 1054 года, расколовшая мировое христианство на православие и католицизм, а ещё раньше – отпадение древневосточных церквей в ходе христологических споров V–VI вв. Получается, следует либо встать на позицию сильного эксклюзивизма, вычёркивающую из христиан всех, кто не подпадает под юрисдикцию Папы, либо признать, что границы Церкви небесной не совпадают с границами церкви земной.

Словом, при помощи апелляции к социальному характеру человеческой природы можно обосновать социальный характер христианства, но, по-моему, этого недостаточно для обоснования третьей посылки аргумента – тезиса о том, что единство верующих должно обеспечиваться унитарным иерархически устроенным институтом типа Католической церкви.
 
#мысли
#экклезиология
#аналитическая_теология

Вошёл в подборку философских Telegram-каналов. Если нажать сюда, можно подписаться на все каналы сразу.
 
@dveri_baptisteria – Италия, Ренессанс, культура и искусство в их взаимосвязи;
 
@Oykumena_Centre – философия и психотерапия: от теории к практике. Ткань живой веры. Диалог Я и Ты;
 
@foucauldochka – философия и теория искусства, советское искусство, некрореализм, киноведение;
 
@Les_lettres_philosophiques – посткапиталистические теории, политическая философия И. Канта, литература ХХ века;
 
@nextturn – социология музыки, видеоигр и всего маргинального;
 
@strongerthanhuman – советская философия, М. К. Мамардашвили и теория фотографии;
 
@methexischannel – практика мышления: диалоги с философами, онлайн-чтения, современная философия;
 
@pavlov_channel – метафизика, философия сознания, христианское богословие;
 
@blue_canvas – русская философия и философская антропология. Трагизм и величие человеческого бытия, реальное и абсурдное в структуре повседневного опыта;
 
@sadrussianphilosphy – русская философия, анархизм, русская эмиграция, политический радикализм.
 
#дружеский_репост

Христианский физикализм и экзистенциализм

Роман Пера Лагерквиста «Варавва» – экзистенциалистская притча о судьбе и духовных исканиях разбойника, отпущенного Понтием Пилатом вместо Христа. В одной сцене Варрава, желая понять, что за странное учение наводнило Израиль, находит знаменитого Лазаря:
 

– Царство мёртвых? – выпалил Варавва и сам заметил, как чуть-чуть дрогнул у него голос. – Царство мёртвых?.. Какое оно? Ты же там был! Расскажи!
– Какое оно? – отозвался тот и посмотрел на Варавву с недоумением. Ясно было, что суть вопроса непонятна ему.
– Да! Что там было? Что ты испытал?
– Я не испытал ничего, – отвечал тот неохотно, будто недовольный настойчивостью Вараввы, – Я был мёртв. А смерть – это ничто.
– Ничто?
– Да. И чем же ещё ей быть?
Варавва смотрел на него, не отрываясь.
– Значит, ты хочешь, чтобы я тебе рассказал о царстве мёртвых? Я не могу о нём рассказать. Царство мёртвых – это ничто. Оно есть, но оно – ничто.
Варавва только смотрел на него, не отрываясь, и покинутое лицо пугало его, но он не мог отвести от него глаз.
– Да, – сказал тот, глядя пустым взглядом мимо Вараввы, – царство мёртвых – ничто. Но для того, кто там побывал, и всё остальное – ничто. Странно, что ты о нём спрашиваешь, – продолжал он. – Другие не спрашивали.

 
В христианском богословии есть проблема промежуточного состояния – проблема того, что происходит с душой в отрезке времени между смертью тела и воскресением.

Её решение, как нетрудно догадаться, зависит от наших взглядов на природу души. Исторически сложилось так, что под влиянием неоплатонизма доминировал субстанциальный дуализм – теория о том, что душа – это отдельная, метафизически независимая от тела субстанция. Дуалист может сказать, что между смертью и воскресением душа подвергается испытаниям (учение о мытарствах в православии), удерживается в определённом месте (учение о чистилище и лимбе в католицизме) или погружается в сон.

В приведённом отрывке промежуточное состояние описано так, как оно понимается в христианском физикализме – теории о том, что душа – это часть физического организма или организм в целом. Из-за этого христианские физикалисты предпочитают термин «личность».

Главный вызов для христианского физикализма – проблема тождества личности: если утверждается физическая природа личности, то встаёт необходимость объяснения того, как некогда умерший и ныне воскрешённый могут быть одним и тем же человеком (ведь тело могло бы успеть полностью разложиться или стать на атомарном уровне частями других тел). В свою очередь, выбранная нами теория тождества личности будет определять наши представления о феноменологии воскресения – о том, как воскресение переживается от первого лица, т.е. самим воскрешённым человеком.

Христианские физикалисты расходятся в объяснении выживания личности, но в общем признают, что физичность личности означает тотальность смерти. Умирая, человек умирает полностью, безостаточно в метафизическом смысле, и лишь по воле Бога возвращается к жизни. В отдельных случаях – буквального из праха, из ничего, если между смертью и воскресением прошло значительное количество времени. А значит, это ещё одно свидетельство тому, что мы должны полностью предать себя Богу.

Любопытно, насколько в этом смысле христианский физикализм мировоззренчески мотивирован не только философским натурализмом, но и экзистенциализмом. Мало того, что эта доктрина буквально предвосхищается в романе шведского писателя-экзистенциалиста, так ещё и подталкивает к выводам в духе Лютера, Кьеркегора и последующей традиции христианского экзистенциализма.

#аналитическая_теология
#христианский_физикализм
#промежуточное_состояние