При этом, нужно отметить, что ранние — еще до успеха «Метро» — тексты Глуховского местами довольно неплохие.

Так, коротенький рассказ «Конец дороги» рисует прекраснейший образ встречи с Реальным — дорога, которая внезапно обрывается перед идущим. Просто потому, что кому-то когда-то не хватило денег ее достроить. «Трасса в будущее». И реальность, уже до краев наполненная надеждами на долгий путь с интригующим счастливым концом, тихо рассыпается вдребезги. Никаких объяснений и альтернатив, одна пустота.

#Entwurf
#Глуховский

«Цель жизни просто задана принципом удовольствия. Этот принцип с самого начала руководит работой душевного аппарата; не подлежит сомнению его целенаправленность, и все же программа принципа удовольствия вступает в противоречие со всем миром, как с макрокосмом, так и с микрокосмом. Она вообще неосуществима, ей противостоит все устройство Вселенной: можно было бы сказать, что намерение «осчастливить» человека не входит в планы «творения». То, что в строгом смысле слова называется счастьем, проистекает, скорее, из внезапного удовлетворения, разрядки достигшей высокого уровня напряжения потребности. По самой своей природе это возможно только как эпизодическое явление. Любое постоянство, длительность ситуации, страстно желательной с точки зрения принципа удовольствия, вызывает у нас лишь чувство равнодушного довольства. Мы устроены таким образом, что способны наслаждаться лишь при наличии контраста и в малой степени самим состоянием...

… Программа стать счастливым, к которой нас принуждает принцип удовольствия, неисполнима, и все же мы не должны – нет, мы не можем – отказаться от стараний хоть как-нибудь ее исполнить. Можно избрать самые различные пути, будь они позитивными по содержанию цели (стремление к наслаждению) или негативными (избегание страданий). Ни на одном из них нам не достигнуть желанного результата. Счастье – в том умеренном смысле, в каком мы можем признать его возможным, – есть проблема индивидуальной экономии либидо. Здесь невозможен совет, который подходил бы всем: каждый должен кроить себе счастье на собственный фасон».

См. «Недовольство культурой»

Пространство, описываемое Фрейдом в поздних текстах, вообще отличается исключительной мрачностью. В мире, структурированном принципом удовольствия, вся жизнь человека сводится к нищите — определению и поддержанию приемлемого уровня /либидинозного/ дефицита. Ни на что большее он рассчитывать не может. В этих координатах счастье как конечное и полное состояние является химерой, недостижимой в действительности. Есть лишь внезапные короткие состояния удовлетворенности, воспринимаемые отчетливо только на контрасте с предшествующей им кастрацией.

Чтобы вписать в психоанализ возможность /надо отметить, весьма призрачную/ счастья и любви, Лакану потребовалось фактически переизобрести фрейдовскую метапсихологию.

#Фрейд
#Entwurf

Схожими конститутивными чертами обладает Тот, Кто Остается из сериала «Локи». В этом проекте Marvel удалось создать лучшего антагониста своей киновселенной и одного из лучших антагонистов кино по комиксам в принципе. Тот, Кто Остается когда-то был ученым, жившим на Земле в XXXI веке. Ему удалось невозможное: он не только открыл способ перемещения по разным измерениям мультивселенной, но и смог впитать в себя опыт мириад своих альтернативных версий, прожив буквально тысячи жизней. Полученных за счет этого знаний хватило, что вырваться из круговерти времени и пространства, он даже смог подчинить все мироздание собственной воле, но за эту власть пришлось заплатить страшную цену: теперь он знал все наперед.

Когда герои находят его, они, ожидая встретить бога, видят перед собой лишь безмерно усталое существо. Тот, Кто Остается готов отдать жизнь за то, чтобы хотя бы раз снова удивиться, хотя бы мгновение не знать все заранее. Он перестал быть человеком, но так и не стал богом, завис где-то между. Его абсолютная власть обернулась бесконечным одиночеством. Ведь, если знаешь все наперед, то не остается места для Другого, а, значит, и для надежды. Именно незнание, которое порой так тяготит нас, дает человеку возможность существовать.

Смерть Того, Кто Остается в финале — момент его величайшего торжества, возвращения к собственной утерянной человечности. Ведь он умирает удивленным.

#Entwurf

Джонатан Мэйджорс в роли Того, Кто Остается. «Локи», 2021

он отрицает земную твердь, идет по воде,
веря, надеясь, любя - здравствуй, море

#Fetzen
#найтивыход

«У Лакана есть хорошее высказывание об атеизме, которое я часто цитирую. Он утверждал, что Достоевский ошибался в своем знаменитом: «Если Бога нет, то все дозволено». Лакан заявлял противоположное: «Если Бога нет, то все запрещено».

Афоризм Достоевского — это определение религиозного фундаментализма: можете творить какие угодно зверства, если заявите, что Бог на вашей стороне».

Из интервью Жижека

#Жижек
#Лакан
#Достоевский

23 сентября 1939 года в Лондоне умер Зигмунд Фрейд. Измученный продолжительной болезнью, он ушел по своей воле: по просьбе Фрейда, его лечащий врач Макс Шур ввел ему смертельную дозу морфия. Тело было кремировано, а прах был помещен в древнюю этрусскую вазу, когда-то подаренную Фрейду пациенткой и ученицей Мари Бонапарт. Годом ранее именно принцесса Мари Бонапарт дала Фрейду деньги, позволившие ученому откупиться от нацистского правительства и покинуть Германию.

#Фрейд

«Медицина представляет собой сочетание знания и власти, причем... функционирует как власть она задолго до того, как она начнет функционировать как знание»

См. «Психиатрическая власть»

#Фуко

Откуда я знаю куда? Эрик Булатов, 2009

Есть некоторое, ни с чем не сравнимое удовольствие в моментах, когда находишь в своих записях черновики любовных писем, но уже не можешь вспомнить, кому они были адресованы.

#Fetzen

«Те люди, которые лично общались с Ницше, описывали его как беззащитного, порой беспомощного в своей душевной ранимости, так что он порой вызывал чувство жалости у тех, кто с ним общался, хотя сам он, конечно, меньше всего хотел бы быть объектом жалости. И, может быть, аспектом этой эстетической чувствительности была у Ницше чувствительность моральная. Он так же болезненно-брезгливо относился ко всему низкому, подлому, неблагородному. Можно привести фрагмент из его жизнеописания, который это иллюстрирует. Ещё в детстве, по воспоминаниям его знакомых, при Ницше произошёл такой характерный разговор: «Нет, этого нельзя говорить при Ницше. — Что же он тебе сделает? — Ах, он так смотрит на тебя, что слово застревает в горле». Если бы можно было лишить понятие «святости» его церковно-религиозного значения, я бы, пожалуй, назвал Ницше «святым» — лишь в том смысле, что его душа, по-видимому, была лишена той примеси скверны, которая всем нам помогает выживать в этом мире».

См. «История философии второй половины XIX — начала XX веков. Избранные главы»

#Фалев

Одни из наиболее насыщенных и сложных образов любви можно найти в суфийской мистике, в традиции которой она неотделима от божественного гнозиса. Чтобы распознать ее, ученику требовалось пройти долгий путь посвящения, состоящий из множества этапов-стоянок (макам). Понимание любви в суфизме крайне специфично и очень далеко от расхожего употребления этого слова, однако с ним удивительно хорошо резонирует концептуализация любви, предложенная Жаком Лаканом. Стоит отметить, что Лакан действительно был знаком с мистической традицией, однако преимущественно в ее католическом изводе.

В ходе семинарских занятий 1955 года Лаканом было введено различение маленького другого и большого Другого: если маленький другой это, в первую очередь, проекция Я (moi), место в воображаемом порядке реальности, комплекс определенных ожиданий, то большой Другой — нечто радикально инаковое, то, что всегда остается недоступным, находясь по ту сторону воображаемого порядка. Любовь, в понимании Лакана, соотносившего ее с святостью, обращена к недоступному большому Другому. Она предполагает тотальную открытость и принятие другого субъекта в полноте его произвола — иначе говоря, она требует отказаться от насилия, связанного с попытками заставить Другого соответствовать нашим ожиданиям.

Произвол опознается как важнейшее свойство субъекта. Принимать чужую субъектность значит, в первую очередь, принимать чужое право на произвол. Бог, абсолютный Другой, требует именно такой любви. Так, Карл Юнг, комментируя ветхозаветную книгу Иова, отмечает жестокость и спонтанность Бога, испытывающего любовь праведника: Бог прекращает мучения Иова лишь тогда, когда становится очевидно, что любовь Иова к нему лишена какого-либо ожидания, объяснения и существует как чистое «вопреки».

Требование ухода как от позитивных, так и от негативных ожиданий раскрывается в суфизме в форме отказа от представлений о рае и аде: «Я хочу метнуть пламя в Рай и вылить воду в Ад, чтобы эти две завесы исчезли и стало ясно, кто почитает Господа из любви, а кто — из страха перед Адом и с надеждой на Рай» (Раби); «О Боже, отдай мне этот мир и мир иной: я превращу этот мир в кусок и швырну его в пасть псу, а из иного мира сделаю кусок и воткну его в рот иудея, ведь оба мира — завесы, заслоняющие цель» (Шибли). Выдерживать такую любовь очень сложно, она находится по ту сторону всякой прагматики, сводящейся к воспроизводству и поддержанию Я. Теме тяжести этой любви также уделяется большое внимание в суфийской традиции: «Отречение (зухд) не имеет ценности. Я три дня пребывал в состоянии отречения, а на четвертый день покончил с этим. В первый день я отрекся от этого мира, на второй день я отрекся от мира иного, на третий день я отрекся от всего, кроме Бога; когда же наступил четвертый день, у меня не оставалось ничего, кроме Бога. Я достиг состояния отчаянного томления. Тогда я услышал голос, который обратился ко мне: «О Байазид, ты недостаточно силен, чтобы оставаться со Мною одним». Я ответил: «Но это как paз то, чего я хочу». Тогда голос сказал: «Ты обрел, ты обрел»» (Байазид).

#Entwurf
#Лакан
#Юнг
#Шиммель

См. «Мир исламского мистицизма» Аннемари Шиммель

«Эти глаза напротив не потухали, не горели, не были глазами».

#Fetzen
#ТотСамый

«Он с самого начала всю жизнь как будто только и делал что расставался. Поэтому у него никогда не доходило дело до надежд и тревог, до упреков и предостережений, до пессимизма и оптимизма. Печаль разлуки успевала настичь его раньше и делала ненужной суету.

В воскресенье 20 января Надежда Васильевна записывает за ним: «Странное чувство я ощущаю: прежде всего, потеря всего плана тела; я не знаю, не понимаю, как я себя чувствую… Не могу больше жить, не могу больше писать».

Чтобы так — просто и удивленно — расставаться с собственным уходящим телом, чтобы тело и состояния, в том числе духовное, шли отдельно, и рядом с ними была, тоже отдельно, не так называемая фиксирующая работа сознания (далеко такая наблюдательская работа на самом деле никогда не доходит, сколько бы она ни воображала о себе, потому что иллюзорный самоконтроль, построенный большей частью на самообмане, спутывается очень скоро), а другое: чтобы был такой умирающий Розанов, требовалась давняя привычка к захваченности, к отданности чему-то затягивающему дальше жизни, дальше духа. И тела нет, и мозга нет, а голос тот же вольный. Потому что захваченность далеким была еще чуть не раньше Розанова существом Розанова, к ней он только и делал что возвращался».

См. «Голос Розанова»

#Бибихин
#Розанов

Едва ли кто-либо из русских философов осознавал конституирующую роль разрывов для жизни человека лучше, чем Розанов.

В продолжение темы отказа от ожиданий:

«Вы называете это саморазложением Бога. Но это лишь его шелушение. Он сбрасывает свою моральную кожу. И вскоре вам предстоит увидеть его снова по ту сторону добра и зла».

См. «Злая мудрость»

#Ницше

Если б мои не болели мозги,
Я бы заснуть не прочь
Рад, что в окошке не видно ни зги,
- ночь, черная ночь!
Ночь, черная ночь!

В горьких невзгодах прошедшего дня
Было порой невмочь
Только одна и утешит меня
- ночь, черная ночь!
Ночь, черная ночь!

Грустному другу в чужой стороне
словом спешил я помочь
Пусть хоть немного поможет и мне
- ночь, черная ночь!
Ночь, черная ночь!

Резким, свистящим своим помелом
Вьюга гнала меня прочь
Дай под твоим я погреюсь крылом,
- ночь, черная ночь!
Ночь, черная ночь!

#Рубцов

«Не выдержала я пьяного его куража, дала отпор. Была потасовка, усмирить его хотела. Да, схватила несколько раз за горло, но не руками и даже не рукой, а двумя пальцами. Попадалась мне под палец какая-то тоненькая жилка. Оказывается, это была сонная артерия. А я приняла её по своему дремучему невежеству в медицине за дыхательное горло. Горло его оставалось совершенно свободным, потому он и прокричал целых три фразы: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя! Люда, я тебя люблю!» Сразу же после этих фраз он сделал рывок и перевернулся на живот. Ещё несколько раз протяжно всхлипнул. Вот и всё».

19 января 1971 года Николай Рубцов погиб в Вологде в результате конфликта с своей невестой, начинающей поэтессой Людмилой Дербиной.

«Это – рок.

К вопросу о неуместности человека. Как-то стою я в часовенке, при маленьком сквере около Владимирской церкви, на Петербургской стороне. Может, и в самой церкви – забыл – было лет 14 назад. И замечаю, что я ничего не слышу, что читают и поют. А пришел с намерением слушать и умилиться. Тогда я подумал: «Точно я иностранец – во всяком месте, во всяком часе, где бы ни был, когда бы ни был». Все мне чуждо, и какой-то странной, на роду написанной, отчужденностью. Что бы я ни делал, кого бы ни видел – не могу ни с чем слиться. «Несовокупляющийся человек», – духовно. Человек solo.

Всё это я выразил словом «иностранец», которое у меня прошепталось как величайшее осуждение себе, как величайшая грусть о себе, в себе.

Это – тоже рок.

«Какими рождаемся – таковы и в могилку». Тут какие-то особенные законы зачатия. Наследственность. Тут какой-то миг мысли, туман мысли или безмыслия у родителей, когда они зачинали меня: и в ребенке это стало непоправимо».

См. «Уединенное»

#Розанов