Меня это кино освежевало.
Из российского рэп-хита середины 2010-х следует: «Голова, чтобы думать, ноги, чтобы ходить». Фильм переиначивает — колено сгибается для пинка, голова стирается об ожидания окружающих. И ожидания от самого себя, конечно. Самый страшный сон о родительстве некогда приснился Дэвиду Линчу: трагикомичность «Головы-ластика», нелепость превращения главного героя Генри в стирательную резинку, не отчуждают зрителя, но лишь множат тревожность. Мэри Бронштейн будто достает градусник, показывающий 39,9, изо рта угрюмого линчевского потеряшки, чтобы сунуть его под мышку Линды. В конце концов, не так далек излучающий инфернальный свет медицинский аппарат от пышущего промышленными миазмами завода; радионяня — от девочки-припевочки, живущей за батареей; зонд, вьющийся трубкой из живота ребенка — от спермотазоида-головастика, тянущегося в космическую тишину изо рта Генри.
ИК
Голова-стиралка: «Я бы тебя пнула, если бы могла» Мэри Бронштейн
В отечественный прокат вышла драма студии A24 «Я бы тебя пнула, если бы могла» — сюрреалистическое погружение в сознание женщины, чья дочь страдает от загадочной болезни. Картина Мэри Бронштейн, супруги сценариста фильмов братьев Сэфди, была впервые показана…
🔥5⚡3💯2🍓1
Forwarded from Шведов и анимация | Хитрук на проводе (Pavel Shvedov)
КИНОСЛЕДОВАТЕЛИ МИНКУЛЬТУРЫ
В России будет увеличен срок давности за показ фильмов без прокатного удостоверения. Соответствующий законопроект прошёл первое чтение в Государственной думе РФ.
Депутаты Госдумы на пленарном заседании приняли в первом чтении законопроект об увеличении срока давности для привлечения к административной ответственности за прокат или показ фильмов без прокатного удостоверения до одного года со дня совершения правонарушения. Сейчас срок для выявления обстоятельств правонарушения составляет два дня.
Также вводится возможность проведения административного расследования по данным показам. Как отмечается в пояснительной записке к законопроекту, должностные лица Минкультуры РФ теперь смогут проводить опрос свидетелей и привлекаемых к административной ответственности лиц, запрашивать необходимые документы для установления лиц-демонстраторов фильмов без прокатного удостоверения.
Интересна мотивация изменений: сотрудникам Минкультуры часто не хватает времени и сведений для выяснения обстоятельств дела, что не позволяет сформировать качественную доказательную базу правонарушения.
Теперь министерские чиновники смогут лучше готовиться к судам против прокатчиков и организаторов показов фильмов без прокатных удостоверений.
В России будет увеличен срок давности за показ фильмов без прокатного удостоверения. Соответствующий законопроект прошёл первое чтение в Государственной думе РФ.
Депутаты Госдумы на пленарном заседании приняли в первом чтении законопроект об увеличении срока давности для привлечения к административной ответственности за прокат или показ фильмов без прокатного удостоверения до одного года со дня совершения правонарушения. Сейчас срок для выявления обстоятельств правонарушения составляет два дня.
Также вводится возможность проведения административного расследования по данным показам. Как отмечается в пояснительной записке к законопроекту, должностные лица Минкультуры РФ теперь смогут проводить опрос свидетелей и привлекаемых к административной ответственности лиц, запрашивать необходимые документы для установления лиц-демонстраторов фильмов без прокатного удостоверения.
Интересна мотивация изменений: сотрудникам Минкультуры часто не хватает времени и сведений для выяснения обстоятельств дела, что не позволяет сформировать качественную доказательную базу правонарушения.
Теперь министерские чиновники смогут лучше готовиться к судам против прокатчиков и организаторов показов фильмов без прокатных удостоверений.
😭3😱2👻2
Не у тебя что-то, ты — болишь.
«Train dreams» сняты по книжке Дениса Джонсона — смелого в своей меланхолии писателя, занятого трактовками молчания Бога. В повести речь идёт о Роберте Грейниере, ровеснике 20-го века и американце-разнорабочем по совместительству. Жизнь тянется между бесконечной лесорубкой и деревянным домом у реки, пока последний, вместе с женой и маленькой дочкой, не забирает лесной пожар. А дальше — отшельничество, без границ и запасного выхода. Джонсон его представляет равно и испытанием, и выбором, и этической системой. Сколь разрушительной, столь и нерушимой под ударами столетия.
В фильме Клинта Бентли главный герой, сыгранный Джоэлом Эджертоном (будущим номинантом на «Оскар», exactly), вдыхает-выдыхает-задыхается под прессом велеричивой стилистики Терренса Малика. И пусть бы пафосно, пусть исчерпывающи пейзажи — лесной фронтир, тенистые долины, — пусть вихрастые флэшбеки манипулятивны. Едва камера застывает на покладистом труде, на полюбовном молчании мужчин, валящих секвойи, кино становится порталом в рай. Можно любить жесткий южный нуар, выбирать в кумиры Гарри Крюза, и все равно: бессобытийная насыщенность пил и топоров похожа на негу. Хоть режиссер, конечно, романтик и не пускает меж склеек усталость, хоть остается зазор только для тоски по семье.
Которую забрало пламя, а дым оставил. Герой попадает в кромешный ад, а там — тот же участок у реки, те же деревья, ждущие когда их сложат в те же, что и в Эдеме, стены. Ад — это после других, отсутствие вмятины в соседней подушке, километраж между тобой и миром. Зрителя приглашают вступить в отношения с несуществующим передним планом, где колосится такое пугающе спокойное, гармоничное ничто. Кому-то лететь в космос, кому-то не знать, что его оттуда увидели. Отшельничество — это не уход в лес, это выбор, который не делаешь. Он делает тебя.
Герой Эджертона успеет обозреть свою судьбу с высоты птичьего полета. Приземлится, долюбит всех бездомных собак, доложит мяса в тарелку дочери, которая никогда не вернется. И умрет в своей постели, по мысли авторов, литератора и кинематографиста, бесследно. Иногда, правда, мягкая посадка — тоже след. Спросите Майю Булгакову, посмотрите на взлетную полосу аэроклуба им. Чкалова.
Поездам снятся не те, кто дергают стоп-кран; поездам снится скольжение перед конечной.
«Train dreams» сняты по книжке Дениса Джонсона — смелого в своей меланхолии писателя, занятого трактовками молчания Бога. В повести речь идёт о Роберте Грейниере, ровеснике 20-го века и американце-разнорабочем по совместительству. Жизнь тянется между бесконечной лесорубкой и деревянным домом у реки, пока последний, вместе с женой и маленькой дочкой, не забирает лесной пожар. А дальше — отшельничество, без границ и запасного выхода. Джонсон его представляет равно и испытанием, и выбором, и этической системой. Сколь разрушительной, столь и нерушимой под ударами столетия.
В фильме Клинта Бентли главный герой, сыгранный Джоэлом Эджертоном (будущим номинантом на «Оскар», exactly), вдыхает-выдыхает-задыхается под прессом велеричивой стилистики Терренса Малика. И пусть бы пафосно, пусть исчерпывающи пейзажи — лесной фронтир, тенистые долины, — пусть вихрастые флэшбеки манипулятивны. Едва камера застывает на покладистом труде, на полюбовном молчании мужчин, валящих секвойи, кино становится порталом в рай. Можно любить жесткий южный нуар, выбирать в кумиры Гарри Крюза, и все равно: бессобытийная насыщенность пил и топоров похожа на негу. Хоть режиссер, конечно, романтик и не пускает меж склеек усталость, хоть остается зазор только для тоски по семье.
Которую забрало пламя, а дым оставил. Герой попадает в кромешный ад, а там — тот же участок у реки, те же деревья, ждущие когда их сложат в те же, что и в Эдеме, стены. Ад — это после других, отсутствие вмятины в соседней подушке, километраж между тобой и миром. Зрителя приглашают вступить в отношения с несуществующим передним планом, где колосится такое пугающе спокойное, гармоничное ничто. Кому-то лететь в космос, кому-то не знать, что его оттуда увидели. Отшельничество — это не уход в лес, это выбор, который не делаешь. Он делает тебя.
Герой Эджертона успеет обозреть свою судьбу с высоты птичьего полета. Приземлится, долюбит всех бездомных собак, доложит мяса в тарелку дочери, которая никогда не вернется. И умрет в своей постели, по мысли авторов, литератора и кинематографиста, бесследно. Иногда, правда, мягкая посадка — тоже след. Спросите Майю Булгакову, посмотрите на взлетную полосу аэроклуба им. Чкалова.
Поездам снятся не те, кто дергают стоп-кран; поездам снится скольжение перед конечной.
❤9❤🔥2💯2💔1
Во вторник я сидел в квадратной деревянной комнате. Даже лица в онлайн-колле, я видел, искали по периметру моего зум-окошка банные принадлежности.
Если я кому-то не отвечаю, короче, значит либо бытом занят, либо что-то очень сильно болит, либо я хоть какие-то слова вымаливаю у обстоятельств, в которых оказался.
Или перечитываю вслух любимый роман. Фрагмент ниже — даже дважды, трижды.
Если я кому-то не отвечаю, короче, значит либо бытом занят, либо что-то очень сильно болит, либо я хоть какие-то слова вымаливаю у обстоятельств, в которых оказался.
Или перечитываю вслух любимый роман. Фрагмент ниже — даже дважды, трижды.
А может быть, все же когда-нибудь в великом паноптикуме будет стоять восковая фигура странного человека, толстоносого, с бледным добродушным лицом, с растрепанными волосами, по-мальчишески полного, в пиджаке, сохранившем только одну пуговицу на пузе; и будет на кубе дощечка:
НИКОЛАЙ КАВАЛЕРОВ
И больше ничего. И все. И каждый увидевший скажет: «Ах!» И вспомнит кое-какие рассказы, может быть, легенды: «Ах, это тот, что жил в знаменитое время, всех ненавидел и всем завидовал, хвастал, заносился, был томим великими планами, хотел многое сделать и ничего не делал – и кончил тем, что совершил отвратительное, гнусное преступление…»
❤9💔8❤🔥3🥰1🙏1
В интернетике вышел фильм "Лермонтов" Бакура Бакурадзе, который мне нравится.
Про усердие, с которым один поэт движется то ли к погибели, то ли к вечности. Он сам не решил.
Писал с "Маяка".
Про усердие, с которым один поэт движется то ли к погибели, то ли к вечности. Он сам не решил.
Писал с "Маяка".
ИК
Контур гор, пунктир рока: «Лермонтов» Бакура Бакурадзе
На Фестивале актуального российского кино «Маяк» прошла премьера «Лермонтова» Бакура Бакурадзе. Сергей Кулешов пишет о фильме, развер(с)тывающем перед зрителем масштаб последних суток поэта.
❤🔥8❤3🔥1👌1🍓1
Недавно обсуждали Кракауэра, а этой ночью, в ошпаренной дружеской квартире, перед поездом в Питер, мне приснился пароход. Он вез меня из Лиссабона в американские Штаты.
На борту был не только уставший Зигфрид с женой, но и Петер — француз с венгерскими корнями. Ещё вчера они с матерью улепетывали из Парижа от нацистов, сегодня — он в моем сне, разбрасывается кутикулами и соплями. Простуженно молчит, косится и взглядом рассказывает свою историю побега: от отца-выпивохи, к Стравинскому, от прононса, осмеянного лицеистами, в автофикшн Сьюзан Сонтаг. Во сне я уже знаю об их дружбе, о том, как же легко в Калифорнии раздобыть предлог повзрослеть наполовину. Подросткам выдают права с 16 лет, пусть у матери нет и намёка на авто; подросткам открыта нега фланерства — музыкальные магазины, собрания литературной классики по 95 центов за шт, кинотеатры не только с «Мальтийским соколом», но и с «Детьми Райка»; подростки могут курить и воображать себя Панчо Вильо или Lone Ranger’ом. Сносить вечера с семьей у барбекю, влюбляться под выходки Джона Кейджа, держаться за руки, завалившись в гости к Томасу Манну.
Долговязый юный беженец, повзрослевший назло вишистам, укоряет меня в трюме парохода, чтобы затем интенсивно скоротать юность. Заметить расточительность тинейджерства, ею насладиться — и пропасть за спинами других пассажиров, разнообразных Кракауэров и Шагалов. Ночь в Лиссабоне пока раскавычена, а мы с Петером уже понимаем — она может быть бесконечной и суицидальной, как в ремарковском романе. В ней нельзя задерживаться.
Спохватываюсь: корабль качает. А Петер велит мигрировать из отупляющего Нигде в реальность. Где я проснусь и сделаю кошке жилище на декабрь, в который ей придётся родить котят. Распорю порванные брюки, утрамбую их в объемную коробку из-под обуви, пролью на неё утренний кофе. И наконец то захочу жить, гулять по заброшенному пионер-лагерю, отвечать людям в личку и называть цвета, в которые выкрашен мир, так, чтобы со мной соглашались. Допишу текст про Ольгу Наруцкую. Снова научусь читать чужие буквы, не спотыкаясь посередине каждого абзаца.
Выйду из этого бесконечного кошмара с благодарностью к Петеру — соседу по трюму, который, в отличие от меня, доедет до реальности. И оттуда научит меня, наконец, не только лишь фигурировать, что в чужих, что в своей судьбах. Общаться, присутствовать, не жаловаться. Жить.
(Петер был похож на актера Дорлиака)
На борту был не только уставший Зигфрид с женой, но и Петер — француз с венгерскими корнями. Ещё вчера они с матерью улепетывали из Парижа от нацистов, сегодня — он в моем сне, разбрасывается кутикулами и соплями. Простуженно молчит, косится и взглядом рассказывает свою историю побега: от отца-выпивохи, к Стравинскому, от прононса, осмеянного лицеистами, в автофикшн Сьюзан Сонтаг. Во сне я уже знаю об их дружбе, о том, как же легко в Калифорнии раздобыть предлог повзрослеть наполовину. Подросткам выдают права с 16 лет, пусть у матери нет и намёка на авто; подросткам открыта нега фланерства — музыкальные магазины, собрания литературной классики по 95 центов за шт, кинотеатры не только с «Мальтийским соколом», но и с «Детьми Райка»; подростки могут курить и воображать себя Панчо Вильо или Lone Ranger’ом. Сносить вечера с семьей у барбекю, влюбляться под выходки Джона Кейджа, держаться за руки, завалившись в гости к Томасу Манну.
Долговязый юный беженец, повзрослевший назло вишистам, укоряет меня в трюме парохода, чтобы затем интенсивно скоротать юность. Заметить расточительность тинейджерства, ею насладиться — и пропасть за спинами других пассажиров, разнообразных Кракауэров и Шагалов. Ночь в Лиссабоне пока раскавычена, а мы с Петером уже понимаем — она может быть бесконечной и суицидальной, как в ремарковском романе. В ней нельзя задерживаться.
Спохватываюсь: корабль качает. А Петер велит мигрировать из отупляющего Нигде в реальность. Где я проснусь и сделаю кошке жилище на декабрь, в который ей придётся родить котят. Распорю порванные брюки, утрамбую их в объемную коробку из-под обуви, пролью на неё утренний кофе. И наконец то захочу жить, гулять по заброшенному пионер-лагерю, отвечать людям в личку и называть цвета, в которые выкрашен мир, так, чтобы со мной соглашались. Допишу текст про Ольгу Наруцкую. Снова научусь читать чужие буквы, не спотыкаясь посередине каждого абзаца.
Выйду из этого бесконечного кошмара с благодарностью к Петеру — соседу по трюму, который, в отличие от меня, доедет до реальности. И оттуда научит меня, наконец, не только лишь фигурировать, что в чужих, что в своей судьбах. Общаться, присутствовать, не жаловаться. Жить.
(Петер был похож на актера Дорлиака)
❤7👍4🙏3💔2🥰1
Есть хоть какое-то объяснение тому, что «Привычки нюхать пальцы» нет ни в одной из номинаций «Белого слона»?
Люблю «Картины дружеских связей». Трепещу перед «Лермонтовым». Поражаюсь «Ветру». Берегу теплоту к «Дню рождения Сидни Люмета». И не могу уложить в голове, что экспериментальное, поколенческое, такое свободное кино Славы Иванова (еще и визированное важным фестивалем) вдруг тотально игнорируется экспертным советом премии. Которой, вроде как, впору отмечать смелость, симптоматичность, заход на неосвоенные территории.
Из вопроса этого вовсе не следует, что я считаю фильм фаворитом. Опять же, есть очень весомые конкуренты при изобилии филлеров в разных категориях (не обижайтесь, ИМХО). Но, как-бы, закрывать глаза на явление… Фильму это мб и к лицу, обходить конъюнктурные маршруты. Не победи «Привычка…» на «Новом движении» можно было бы смело валить всё на местячковость андерграунда. Но нет, теперь нельзя валить.
Можно почитать рецензию на фильм. Или приехать в декабре в Суздаль, посмотреть.
Люблю «Картины дружеских связей». Трепещу перед «Лермонтовым». Поражаюсь «Ветру». Берегу теплоту к «Дню рождения Сидни Люмета». И не могу уложить в голове, что экспериментальное, поколенческое, такое свободное кино Славы Иванова (еще и визированное важным фестивалем) вдруг тотально игнорируется экспертным советом премии. Которой, вроде как, впору отмечать смелость, симптоматичность, заход на неосвоенные территории.
Из вопроса этого вовсе не следует, что я считаю фильм фаворитом. Опять же, есть очень весомые конкуренты при изобилии филлеров в разных категориях (не обижайтесь, ИМХО). Но, как-бы, закрывать глаза на явление… Фильму это мб и к лицу, обходить конъюнктурные маршруты. Не победи «Привычка…» на «Новом движении» можно было бы смело валить всё на местячковость андерграунда. Но нет, теперь нельзя валить.
Можно почитать рецензию на фильм. Или приехать в декабре в Суздаль, посмотреть.
Пилигрим
«А получается опять безумное кино…»: интервью с режиссером фильма
В 2025 году главный приз на фестивале «Новое движение», проходящем в Великом Новгороде, достался фильму Вячеслава Иванова «Привычка нюхать пальцы». Экспериментальная, не всегда деликатная по отношению к зрителю, но неизменно нежная к своим героям картина…
❤15💯8⚡4🔥3
Дефект Кулешова
Приходите, петербуржцы Увидимся https://news.1rj.ru/str/kinoartru/12813
Сегодня, кстати
❤9🔥3👌3🍓1
Спасибо Науму Ихильевичу за то, что он есть!
За то, что мирит в себе титанический масштаб с эмпатией и верой в будущее. За то, что даже самое малое, будничное для него дело вдруг ограняется вечностью.
Повторял многажды, но таким проф стандартом остается только благодарно гордиться. В его основе, разумеется, не только сумма знаний, накопленный опыт, острота интуиции. Но и смирение: из его советов, текстов, выступлений в какой-то момент выуживается колоссальная выдержка перед лицом несправедливости. Эпох, обществ, обстоятельств.
В 88 лет Клейман остается, как ни странно, опорой. Само его деятельное наличие оправдывает ту шелуху, которой многие из нас увлечены ежедневно в погоне за сиюминутным результатом.
Крепкого ему здоровья.
За то, что мирит в себе титанический масштаб с эмпатией и верой в будущее. За то, что даже самое малое, будничное для него дело вдруг ограняется вечностью.
Повторял многажды, но таким проф стандартом остается только благодарно гордиться. В его основе, разумеется, не только сумма знаний, накопленный опыт, острота интуиции. Но и смирение: из его советов, текстов, выступлений в какой-то момент выуживается колоссальная выдержка перед лицом несправедливости. Эпох, обществ, обстоятельств.
В 88 лет Клейман остается, как ни странно, опорой. Само его деятельное наличие оправдывает ту шелуху, которой многие из нас увлечены ежедневно в погоне за сиюминутным результатом.
Крепкого ему здоровья.
ИК
Все началось со сказки: Наум Клейман о первом кинопросмотре
88 лет исполняется киноведу Науму Клейману. Для печатного номера «Молодость» известные кинематографисты делились с нами воспоминаниями о своем первом опыте контакта с киноэкраном — и Наум Ихильевич в их числе. Публикуем его трогательный мемуар о просмотре…
❤28🔥8❤🔥5👍2
Красивый журнал!
Заказывайте.
Нае и Володе спасибо за доверие.
Скоро ещё дополнительно осмыслю текст про «Сказочные двадцатые», набралось слов.
Заказывайте.
Нае и Володе спасибо за доверие.
Скоро ещё дополнительно осмыслю текст про «Сказочные двадцатые», набралось слов.
❤14⚡3🙏3👎1🔥1👌1💯1
Forwarded from Кинодела
Екатеринбург, встречай!
9 декабря в пространстве «Точка кипения — Екатеринбург» пройдёт лекция на тему «Столетие ломаных линий: как немецкий экспрессионизм приручил зрительские страхи».
Лектором выступит Сергей Кулешов — кинокритик, киновед, фестивальный куратор и редактор сайта журнала «Искусство кино». Его материалы публиковались в «Сеансе», «Кинопоиске», Kino-Teatr.ru, а сам он является отборщиком программ российских кинофестивалей и спикером Центра «Зотов».
На лекции узнаем, как зародился немецкий экспрессионизм, чем отличался его стиль, как художники отражали экономические и политические реалии своего времени и какое влияние это направление оказало на мировой кинематограф.
📍 Ресурсный центр «Точка кипения — Екатеринбург»
🕖 Сбор гостей — с 19:00, начало лекции — 19:30
✍🏻 Регистрация
#КиноклубЕкатеринбург
9 декабря в пространстве «Точка кипения — Екатеринбург» пройдёт лекция на тему «Столетие ломаных линий: как немецкий экспрессионизм приручил зрительские страхи».
Лектором выступит Сергей Кулешов — кинокритик, киновед, фестивальный куратор и редактор сайта журнала «Искусство кино». Его материалы публиковались в «Сеансе», «Кинопоиске», Kino-Teatr.ru, а сам он является отборщиком программ российских кинофестивалей и спикером Центра «Зотов».
На лекции узнаем, как зародился немецкий экспрессионизм, чем отличался его стиль, как художники отражали экономические и политические реалии своего времени и какое влияние это направление оказало на мировой кинематограф.
📍 Ресурсный центр «Точка кипения — Екатеринбург»
🕖 Сбор гостей — с 19:00, начало лекции — 19:30
✍🏻 Регистрация
#КиноклубЕкатеринбург
❤10⚡3👍2🔥2
Forwarded from слава иванов.
С наступающим Новым годом!
Это моя новогодняя открытка.
Это моя новогодняя открытка.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
❤3🔥3🙏2💯2
Тепло — от того, что Линча в России нынешнего контекста будут показывать, судя по всему, ежегодно.
Мальчик справа — в чёрной вельветовой жилетке, опоясанный желтой барсеткой, с сизыми кругами под глазами — будет выискивать в этих фильмах границы, у которых топчется актант (в лучшем случае — один-единственный).
Девочка слева — повесив дафклот на спинку кресла, судорожно покусывая ногти, мотая волосы на пальцы — разбудит в себе желание купить сонник.
А Серёжа Кулешов благодарно не поймёт «Шоссе в никуда» и укутается в «Кофеманию», где напишет очередной графоманский очерк об относительности психического здоровья.
Такая вот экстрасенсорика.
Мальчик справа — в чёрной вельветовой жилетке, опоясанный желтой барсеткой, с сизыми кругами под глазами — будет выискивать в этих фильмах границы, у которых топчется актант (в лучшем случае — один-единственный).
Девочка слева — повесив дафклот на спинку кресла, судорожно покусывая ногти, мотая волосы на пальцы — разбудит в себе желание купить сонник.
А Серёжа Кулешов благодарно не поймёт «Шоссе в никуда» и укутается в «Кофеманию», где напишет очередной графоманский очерк об относительности психического здоровья.
Такая вот экстрасенсорика.
Telegram
Искусство кино
В начале следующего года в прокат выйдут фильмы Дэвида Линча.
Vereteno и RWV Film в течении трех недель выпустят три картины мэтра, приурочив релиз к 80-летию со дня его рождения.
🔺«Твин Пикс: сквозь огонь» — с 22 января;
🔺«Шоссе в никуда» — с 29 января;…
Vereteno и RWV Film в течении трех недель выпустят три картины мэтра, приурочив релиз к 80-летию со дня его рождения.
🔺«Твин Пикс: сквозь огонь» — с 22 января;
🔺«Шоссе в никуда» — с 29 января;…
❤9⚡3🔥2💯1
Forwarded from Восьмое декабря
режим ожидания, ч.2
С удивлением сегодня узнала, что Даня Порнорэп уже год пытается зафорсить термин "темные двадцатые". Это соблазнительный концепт, но он немного ленивый и недостаточно точный. Про любое десятилетие можно так сказать.
Двадцатые не обязательно тёмные. Заведения пытаются перещеголять друг друга праздничной иллюминацией. Реклама вся кислотная, мультяшная, разноцветная. Ярко-фиолетовый вайлдбериз, ярко-синий озон, ярко-красная альфа, улыбающийся антиутопичный котик предлагает "платить улыбкой", разноцветные джокеры балатры, удушающий калейдоскоп рилзов, муниципальные площадки падела, сияние онлайн-казино, бесконечные сказки в кино, кислотная шиза копеечных нейросетевых иллюстраций — визуальная культура наших городов не отличается сейчас особой темнотой.
Даже общая мрачная эстетика малолетних нефоров не отличается особенной "темностью". Подростки всегда существа смурные. А молодежная кульура десятых годов, с ее хтоническими вписками, Скотобойней, околофутбольными драками, поясняловом за шмот и повальной наркотической эпидемией, была намного темнее дединсайдов, убивающих время на фудкорте Авиапарка.
Года не обязательно должны быть "тёмными", чтобы быть неприятными или загадочными. К тому же, в происходящей сейчас культуре нет вообще никакой загадки или мистерии. Очередной виток ностальгии по недавно прошедшему, очередной ренессанс пацанского рэпа, краткий фолк-патриотизм, стомп-клэп-хэй, гастроцентричность времяпровождения, эскапизм ромэнтези — неинтересные развлечения, просто чтобы переждать.
Все двадцатые года мы ждём. Сначала вся жизнь была остановлена пандемией ковида, мы ждали ее окончания. Потом началась СВО, и мы ждем ее окончания в надежде, что станет как-то понятнее. Городом-символом двадцатых годов вполне может быть Тбилиси как центр выдавленной энтропии, идеальный лиминальный зал ожидания для тех, кто собирается поехать куда-то дальше. Посмотрите, что стало с Кирилом Бледным из Пошлой Молли. В десятых годах он произвел настоящий фурор и породил целый жанр музыки. Сейчас он нежелателен вообще везде, затихарился в лимнальной эмиграции и пишет биты для трэков про тбилисский дрифт. (Я зачиталась Порнорэпом сегодня.)
Это затихарившиеся двадцатые. Года на стелсе. Спящий режим. (Отсюда и массовая популярность софтлайфа, чая с книжкой, картинок с милыми сонными зверюшками.) Мы все ждем чего-то нового, а пока что качаемся, зарабатываем деньги, занимаемся собой.
Благодаря СВО у нас этот режим ожидания выражен особенно ярко. Но ковидная травма поразила весь земной шар, насколько мне он сейчас виден через моё окошко экрана. На сабстэке постоянно воняют, что люди в каком-то режиме накопления; Эшли Хезерингтон зарабатывает свою копеечку на молитвах о смирении и долготерпении; вся моя предложка ютуба засрана видосами "это видео попадется тебе за 24 часа до того, как всё изменится".
Вопрос: а что еще делать массовой культуре в предвоенном напряжении? Когда действуют уже не люди, а какие-то лавкрафтианские геополитические темные силы? Тут реально только на Бога надейся и на скорейшее разрешение предложенных обстоятельств. Осталось только понять, насколько это ожидание и бездействие оправдано, а насколько оно является выученной постковидной беспомощностью перед лицом вечного цифрового стазиса. И работать соответствующе. В конце концов, от двадцатых годов прошла только половина.
С удивлением сегодня узнала, что Даня Порнорэп уже год пытается зафорсить термин "темные двадцатые". Это соблазнительный концепт, но он немного ленивый и недостаточно точный. Про любое десятилетие можно так сказать.
Двадцатые не обязательно тёмные. Заведения пытаются перещеголять друг друга праздничной иллюминацией. Реклама вся кислотная, мультяшная, разноцветная. Ярко-фиолетовый вайлдбериз, ярко-синий озон, ярко-красная альфа, улыбающийся антиутопичный котик предлагает "платить улыбкой", разноцветные джокеры балатры, удушающий калейдоскоп рилзов, муниципальные площадки падела, сияние онлайн-казино, бесконечные сказки в кино, кислотная шиза копеечных нейросетевых иллюстраций — визуальная культура наших городов не отличается сейчас особой темнотой.
Даже общая мрачная эстетика малолетних нефоров не отличается особенной "темностью". Подростки всегда существа смурные. А молодежная кульура десятых годов, с ее хтоническими вписками, Скотобойней, околофутбольными драками, поясняловом за шмот и повальной наркотической эпидемией, была намного темнее дединсайдов, убивающих время на фудкорте Авиапарка.
Года не обязательно должны быть "тёмными", чтобы быть неприятными или загадочными. К тому же, в происходящей сейчас культуре нет вообще никакой загадки или мистерии. Очередной виток ностальгии по недавно прошедшему, очередной ренессанс пацанского рэпа, краткий фолк-патриотизм, стомп-клэп-хэй, гастроцентричность времяпровождения, эскапизм ромэнтези — неинтересные развлечения, просто чтобы переждать.
Все двадцатые года мы ждём. Сначала вся жизнь была остановлена пандемией ковида, мы ждали ее окончания. Потом началась СВО, и мы ждем ее окончания в надежде, что станет как-то понятнее. Городом-символом двадцатых годов вполне может быть Тбилиси как центр выдавленной энтропии, идеальный лиминальный зал ожидания для тех, кто собирается поехать куда-то дальше. Посмотрите, что стало с Кирилом Бледным из Пошлой Молли. В десятых годах он произвел настоящий фурор и породил целый жанр музыки. Сейчас он нежелателен вообще везде, затихарился в лимнальной эмиграции и пишет биты для трэков про тбилисский дрифт. (Я зачиталась Порнорэпом сегодня.)
Это затихарившиеся двадцатые. Года на стелсе. Спящий режим. (Отсюда и массовая популярность софтлайфа, чая с книжкой, картинок с милыми сонными зверюшками.) Мы все ждем чего-то нового, а пока что качаемся, зарабатываем деньги, занимаемся собой.
Благодаря СВО у нас этот режим ожидания выражен особенно ярко. Но ковидная травма поразила весь земной шар, насколько мне он сейчас виден через моё окошко экрана. На сабстэке постоянно воняют, что люди в каком-то режиме накопления; Эшли Хезерингтон зарабатывает свою копеечку на молитвах о смирении и долготерпении; вся моя предложка ютуба засрана видосами "это видео попадется тебе за 24 часа до того, как всё изменится".
Вопрос: а что еще делать массовой культуре в предвоенном напряжении? Когда действуют уже не люди, а какие-то лавкрафтианские геополитические темные силы? Тут реально только на Бога надейся и на скорейшее разрешение предложенных обстоятельств. Осталось только понять, насколько это ожидание и бездействие оправдано, а насколько оно является выученной постковидной беспомощностью перед лицом вечного цифрового стазиса. И работать соответствующе. В конце концов, от двадцатых годов прошла только половина.
❤10🍌2
Дженифер Лоуренс проходит курс «рассинхронизации» в Die My Love.
Линн Рэмси хочется пожурить за то, что она поперлась (и зрителя за собой потащила) в финальный эпизод, в котором чащоба психики полыхает уже буквалистски. Предваряющая финал псевдо-ремиссия куда страшнее: углы кадров, в которых заперта тульпа семейной идиллии, курчавятся, предательски покрываются патиной.
И все равно, несмотря на компромисс автора с рассеянной публикой, кино радикальное. Лоуренс входит в кадр будто из ниоткуда, Паттинсон вызывает нервные смешки узнавания и понимающего презрения. Это комедия, по большому счету, положений: мир вольготно пристроился сзади, ментальное здоровье встало раком. Зритель кается за то, что катится вслед за героиней, во тьму, обхахатывая пригорок.
В обложку своего блокнота, в хронофотографию Эдварда Мейбриджа (ту самую, с лошадью) Лоуренс усердно втыкает карандаш: силится, будто, сидя в дурке изобрести дополнительную склейку, прошмыгнуть в оную, сбежать из нарратива. На бумаге буквы, в паузах между ними — дереализация, мешающая дальше ковылять строке, абзацу, жизни. Мысли врассыпную, вслед за словами любимой песни и лицами близких.
Ещё можно угадать в окружающем мире следы «Пустошей» Т. Малика или линчевского «Головы-ластика», но внятность твоих предыдущего и следующего дней обезображена прострацией. Хорошо ещё, если в вожатые твоего пионер-лагеря смерти наймется Линн Рэмси. Получится настоящее кино.
Линн Рэмси хочется пожурить за то, что она поперлась (и зрителя за собой потащила) в финальный эпизод, в котором чащоба психики полыхает уже буквалистски. Предваряющая финал псевдо-ремиссия куда страшнее: углы кадров, в которых заперта тульпа семейной идиллии, курчавятся, предательски покрываются патиной.
И все равно, несмотря на компромисс автора с рассеянной публикой, кино радикальное. Лоуренс входит в кадр будто из ниоткуда, Паттинсон вызывает нервные смешки узнавания и понимающего презрения. Это комедия, по большому счету, положений: мир вольготно пристроился сзади, ментальное здоровье встало раком. Зритель кается за то, что катится вслед за героиней, во тьму, обхахатывая пригорок.
В обложку своего блокнота, в хронофотографию Эдварда Мейбриджа (ту самую, с лошадью) Лоуренс усердно втыкает карандаш: силится, будто, сидя в дурке изобрести дополнительную склейку, прошмыгнуть в оную, сбежать из нарратива. На бумаге буквы, в паузах между ними — дереализация, мешающая дальше ковылять строке, абзацу, жизни. Мысли врассыпную, вслед за словами любимой песни и лицами близких.
Ещё можно угадать в окружающем мире следы «Пустошей» Т. Малика или линчевского «Головы-ластика», но внятность твоих предыдущего и следующего дней обезображена прострацией. Хорошо ещё, если в вожатые твоего пионер-лагеря смерти наймется Линн Рэмси. Получится настоящее кино.
❤7⚡2🔥2😍1💯1